Софья довольно много времени провела в покоях княгини Куташевой и вышла оттуда притихшая и задумчивая. Николай посчитал ниже своего достоинства расспрашивать сестру о предмете беседы с его женой. За ужином mademoiselle Куташева была немногословна и, даже не дождавшись окончания трапезы, удалилась к себе, сославшись на усталость. Николай мог только гадать о том, что успела наговорить Марья Филипповна его сестре.
Едва Софья покинула столовую, Анна Кирилловна, до того дремавшая над тарелкой, заметно оживилась.
— Nicolas, мальчик мой, я должна кое-что вам показать, — тихо заметила пожилая дама.
— Может быть, позже, тётушка? — вздохнул Куташев.
— Удели мне совсем немного времени, — настойчиво попросила madame Олонская.
— Хорошо, — сдался Куташев. — Я буду в библиотеке.
Через четверть часа Анна Кирилловна явилась в назначенное место. С собой старушка принесла довольно потёртую шкатулку из полированного дерева. Вставив трясущимися руками крохотный ключик в замочную скважину, пожилая дама с самым загадочным видом повернула его. Достав сложенный вчетверо лист бумаги, она протянула его Николаю.
— Что это? — осведомился Куташев, обратив внимание на то, что лист изрядно помят, а затем аккуратно разглажен чьей-то заботливой рукой.
— Прочти, — уклонилась от прямого ответа madame Олонская.
Развернув, Николай пробежал глазами первые строчки письма. Осознав, что читает неоконченное письмо своей жены к Ефимовскому, Куташев шумно вздохнул и перевёл на тётку взгляд полный негодования.
— Откуда это у вас? — довольно холодно осведомился он.
— Совершенно случайно попало ко мне в руки, — невинно округлила глаза Анна Кирилловна.
— Я попрошу вас впредь не шпионить за моей женой, тётушка, — подбирая слова, медленно произнёс Куташев.
Madame Олонская покорно кивнула и, обиженно насупившись, поспешно захлопнула шкатулку и удалилась. Князь хотел было вернуться к прерванному занятию и продолжить осматривать приобретённый не так давно манускрипт, но взгляд его невольно вновь и вновь обращался к лежащему на краю стола письму. Не сумев побороть искушение, Куташев прочёл его до конца.
Откинувшись на спинку кресла, Николай потёр виски кончиками пальцев. "И так, Марья Филипповна собиралась написать Ефимовскому, но отчего-то передумала. Что стало тому причиной? Похоже, Мари решила избрать менее тернистый путь и, отказавшись от охоты на более крупную дичь в виде графа Ефимовского, удовольствовалась князем Куташевым", — облокотившись на стол и положив подбородок на сложенные руки, продолжил размышлять Куташев. Но в цепочке его размышлений появились звенья, которые никак не желали укладываться в общую картину, в образ Марьи Филипповны, что он нарисовал для себя. В первую очередь — её яростное сопротивление браку, к которому он её принудил шантажом, потом попытка бегства из Петербурга. По всему выходило, что она всё же отправила письмо Ефимовскому и надеялась на благополучный исход своей аферы. А может, не было никакой аферы, и это именно он, вмешавшись, исковеркал чужую жизнь? Впрочем, довольно! Только Андрей может дать ответ на все его вопросы, и коли он вернётся в самом скором времени, стало быть, Марья Филипповна ему не безразлична. И вот тогда ему, князю Куташеву, придётся держать ответ.
Глава 37
На третий день после падения с лестницы княгини Куташевой Генрих Карлович вновь посетил особняк на Мойке, осмотрел свою пациентку и, казалось, остался вполне доволен состоянием её здоровья, но он по-прежнему настаивал на том, что Марье Филипповне необходимо оставаться в постели, а уж от поездок так и вовсе надобно отказаться.
Во время своего визита семейный доктор Куташевых оставался неизменно вежлив с княгиней, но за безупречными манерами пожилого немца Марье Филипповне чудилось тщательно скрываемое пренебрежение. После его ухода, она попросила мужа найти ей другого врача, но Николай даже слышать не пожелал о том.
— Не понимаю, Мари, чем вам Генрих Карлович не угодил? — пожал плечами Куташев. — До нынешнего дня у меня не было оснований сомневаться в его способностях.
— Мне он не нравится, — капризно надула губы Марья, продолжая упорствовать.
— Ну отчего? — недоумённо развёл руками Куташев, остановившись у кресла, в котором расположилась Марья. — Он чем-то обидел вас? Дурно отозвался?
— Нет, — вздохнула княгиня Куташева.
— Тогда не о чем говорить больше, — закончил Николай. — Я должен идти. Нынче Государь пожелал смотр нашему полку устроить, опаздывать мне никак нельзя, — улыбнулся он.
Поняв, что на сей раз муж уступать ей не намерен, Марья сдалась. Целый день она вынуждена была провести в своих покоях. После обеда к ней заглянула Софья. Отношения между княжной Куташевой и Марьей Филипповной день ото дня становились всё холоднее. Даже понимая, что причиной сего отчуждения является исключительно она сама, Марья никак не могла заставить себя относиться к золовке более мягко и попытаться вновь расположить её к себе.
Уходя на службу, Куташев попросил сестру не оставлять Марью одну и по возможности скрасить ей досуг. Княжна явилась в покои снохи с альбомом и грифелем. Mademoiselle Куташева в самого отрочества увлекалась живописью и всюду носила с собой альбом для набросков. Испросив разрешения, она взялась рисовать портрет Марьи Филипповны. Однако же Марье вскоре наскучило сидеть в одной позе, и она попросила Софью показать результаты её трудов. Разглядывая набросок, княгиня сосредоточенно хмурила брови, поворачивала рисунок под разными углами, но вынуждена была признать, что золовке весьма точно удалось передать сходство с оригиналом.
— Весьма недурственно, — вынесла она свой вердикт.
— Я ещё не закончила, — обиженная столь скромной оценкой её стараний, отозвалась княжна. — Ежели вы посидите ещё немного, я, пожалуй, смогу дорисовать ваш портрет.
— Я устала, — вздохнула Марья Филипповна. — Не могли бы вы мне принести что-нибудь почитать? Сама я вряд ли дойду до библиотеки, — кивнула она свою ногу, покоящуюся на низенькой подставке.
— Что бы вы хотели прочесть? — подавив раздражение, отложила в сторону альбом княжна и поднялась со стула.
— Я полагаюсь на ваш вкус, Софи, — улыбнулась Марья.
Пока mademoiselle Куташева ходила в библиотеку, располагавшуюся на первом этаже дома, княгиня попросила горничную подать ей альбом, оставленный золовкой. Перелистывая страницы, Марья невольно улыбнулась, рассматривая портрет своего супруга, писанный с такой любовью и тщанием. На рисунке Nicolas выглядел куда моложе своих лет, открытая мальчишеская улыбка, тёмная чёлка, упавшая на лоб, отчего один глаз оставался в тени, делая его похожим на пирата.
Перевернув страничку, Марья Филипповна замерла, вглядываясь в другой портрет. Кончики пальцев скользнули по бумаге, словно она желала бы воочию прикоснуться к этим высоким скулам, твёрдой линии подбородка, красиво очерченным губам.
— Андрей, — сорвалось с губ тихим вздохом.
На какое-то мгновение всё вокруг будто перестало существовать, словно Марья оказалась где-то вне времени и пространства. Не замечая ничего вкруг себя, она настолько увлеклась созерцанием рисунка и мыслями, что он ей навеял, что не заметила, как вернулась Софья.
— Вы позволите? — вытащила из её ослабевших рук альбом княжна и захлопнула его нарочито громко. — Я принесла вам Карамзина и Гёте. Не знаю, что вы предпочитаете: прозу или поэзию.
— Мне, право, всё равно, — глядя ей в глаза отозвалась Марья Филипповна. — Не могли бы вы оставить меня? — довольно неприветливо обратилась она к золовке, страстно желая остаться в одиночестве.
— Как пожелаете, — кивнула Софья и удалилась из комнаты, прижав альбом к груди обеими руками.
Едва за княжной закрылись двери, Марья, не в силах более сдерживаться, шмыгнула носом. Слёзы навернулись на глаза, застя взгляд.
— Ну, полно, барыня, — подошла к ней Милка. — Теперь-то чего горевать? Прошлого не воротишь. Да и маленькому плохо, когда вы плачете.
— Господи, какой же дурой я была! — закрыла лицо ладонями княгиня. — Отчего ты меня не остановила тогда? — взглянула она заплаканными глазами на свою горничную.
— Да, как же вас остановишь? — растеряно развела руками девушка. — Вы же ежели что вбили себе в голову, так никого слушать не станете.
И без того скверное настроение Марьи Филипповны испортилось ещё больше. Не зная на чём ещё выместить свою злость и отчаяние, что вдруг охватило её, она спихнула со столика книги, что принесла Софья и отвернулась к окну, созерцая горевший алыми всполохами закат.
"Мысли, мысли, куда же деться от них? — раздражённо вздыхала княгиня. — Что нынче проку прикидывать что было бы, коли осталась бы в Веденском?" Что было силы стиснув подлокотники кресла, Марья постаралась подавить в себе нараставшую истерику. В том то и беда, что в глубине души она знала, что было бы, коли бы она не ослушалась Андрея и дождалась его возвращения. Как не крути, никто, кроме неё самой не виноват в том, что жизнь её запуталась, будто тонкая шёлковая нитка в руках неумелой рукодельницы.
Князь Куташев вернулся домой к ужину. Поскольку спуститься в столовую для Марьи Филипповны было довольно затруднительно, ужинала она у себя в покоях. Отчасти чувствуя себя виноватым в её увечье, Куташев составил ей компанию. Во время трапезы Марья пожаловалась на скуку.
— Мне совершенно нечем заняться, — выговаривала она мужу, будто бы именно он был виновен в её вынужденном безделье.
— Могу предложить вам партию в шахматы? — иронично усмехнулся Николай, заканчивая ужин.
— Я не умею играть в шахматы, но коли бы вы взяли на себя труд обучить меня, — оживилась Марья.
— Удивлён, — съязвил Куташев. — Всегда считал, что стратегия — ваш конёк, madame. Признаться, учитель из меня никудышный, но я попытаюсь.
Убрав со стола, прислуга принесла шахматную доску и искусно выточенные фигурки из слоновой кости и обсидиана. Расставляя фигуры на доске, Николай называл каждую и рассказывал, каким образом та или иная фигура передвигается по доске.