Марш вернулся к расписанию и снова перечитал. Терезиенштадт – Аушвиц, Аушвиц – Терезиенштадт, Белосток – Треблинка, Треблинка – Белосток: слоги стучали в усталом мозгу, словно колеса по рельсам.
Он пробежал пальцем по колонкам цифр, пытаясь вникнуть в их содержание. Итак: состав загружается в польском городе Белостоке в утренние часы. К обеду он попадет в этот ад, в Треблинку. (Не все рейсы так коротки – он вздрогнул при мысли о семнадцати часах от Берлина до Аушвица.) Днем вагоны разгружаются в Треблинке и окуриваются. В тот же вечер в девять часов они возвращаются в Белосток, прибывая ранним утром готовыми под новую погрузку.
Двенадцатого февраля порядок нарушается. Порожний состав, вместо того чтобы вернуть в Белосток, посылают в Гродно. Два дня на запасных путях, а потом во тьме, задолго до рассвета, полностью нагруженный состав снова следует в Треблинку. Прибывает к обеду. Разгружается. И этой же ночью снова стучит колесами, направляясь на запад, на этот раз в Шарфенвайзе.
Что еще может извлечь из этого документа следователь берлинской криминальной полиции?
Хорошо, он может вычислить количество. Скажем, шестьдесят человек на вагон, в среднем шестьдесят вагонов в составе. Следовательно: три тысячи шестьсот человек на эшелон.
К февралю эшелоны ходили по одному в сутки. Следовательно: двадцать пять тысяч человек в неделю, сто тысяч человек в месяц, миллион с четвертью в год. И это в разгар среднеевропейской зимы, когда замерзали стрелки, заносило снегом пути, а из лесов, словно привидения, возникали партизаны, закладывая мины.
Следовательно: эти цифры могли быть еще выше весной и летом.
Он стоял в дверях ванной. Шарли в черной комбинации, стоя спиной к нему, наклонилась над раковиной. С мокрыми волосами она выглядела еще меньше, совсем хрупкой. Девушка массировала голову, под белой кожей на плечах играли мышцы. Она последний раз ополоснула волосы и ощупью протянула назад руку. Он подал ей полотенце.
По краю ванны Шарли разложила пару зеленых резиновых перчаток, щетку для волос, миску, ложку, два флакона. Марш взял флаконы, рассматривая этикетки. В одном смесь углекислого магния и ацетата натрия, в другом – двадцатипроцентный раствор перекиси водорода. У зеркала над раковиной стоял паспорт той девушки. Магда Фосс спокойно смотрела на Марша широко открытыми глазами.
– Ты уверена, что получится?
Шарли обернула полотенце тюрбаном вокруг головы:
– Сначала я стану рыжей. Потом желтой. Потом светлой блондинкой. – Она забрала у него флаконы. – Пятнадцатилетней школьницей я помешалась на Джин Харлоу. Мать чуть не сошла с ума. Так что будь уверен.
Она натянула на руки резиновые перчатки и смешала, отмерив, в миске химические препараты. Помешивая ложкой, превратила их в густую голубую массу.
СЕКРЕТНО. ИМПЕРСКОЙ ВАЖНОСТИ.
ПРОТОКОЛ СОВЕЩАНИЯ. 30 ЭКЗЕМПЛЯРОВ.
ЭКЗЕМПЛЯР НОМЕР… (Цифра стерта)
В совещании по окончательному решению еврейского вопроса, состоявшемся 20 января 1942 года в Берлине, Ам Гроссен Ваннзее, 56/58, участвовали следующие лица…
Днем Марш уже дважды прочел протокол. И все же заставил себя еще раз осилить эти страницы.
«Окончательное решение еврейского вопроса касается приблизительно 11 миллионов евреев…» Не только германских евреев. В протоколе перечислялось свыше тридцати европейских подданств, в том числе французские евреи (865 000), голландские евреи (160 000), польские евреи (2 284 000), украинские евреи (2 994 684); тут были английские, испанские, ирландские, шведские и финские евреи; на совещании даже нашлось место для албанских евреев (всего 200 человек).
Согласно окончательному решению, евреев следует по соответствующему предписанию и подходящим способом отправить на Восток для использования в качестве рабочей силы. После разделения по половому признаку трудоспособные евреи будут крупными трудовыми колоннами направлены в эти зоны на строительство дорог, причем значительная часть, несомненно, отсеется в силу естественных причин. С неизбежным в конечном счете остатком, несомненно представляющим самую выносливую прослойку, придется поступить соответственно, поскольку он является плодом естественного отбора, который в случае освобождения следует считать рассадником нового распространения евреев. (Смотри уроки истории.)
В ходе практического претворения в жизнь окончательного решения Европа будет прочесана от Запада до Востока.
«По соответствующему предписанию и подходящим способом отправить… с самой выносливой прослойкой придется поступить соответственно…» «Соответствующий, соответственно…» Излюбленные словечки бюрократического лексикона – смазка, помогающая выскользнуть из щекотливых положений, надежное укрытие от необходимости называть вещи своими именами.
Марш развернул пачку черновых фотокопий. Они были сделаны с неотредактированного протокола совещания в Ваннзее, который вел штандартенфюрер СС Эйхман из Главного управления имперской безопасности. В этом напечатанном на машинке документе было полно исправлений и сердитых вычеркиваний, сделанных четким почерком, принадлежавшим, как определил Марш, Рейнхарду Гейдриху.
Например, Эйхман писал:
В заключение обергруппенфюреру Гейдриху были заданы вопросы относительно практических трудностей, связанных с переработкой такого большого количества евреев. Обергруппенфюрер ответил, что применялись различные способы. Расстрел следует считать не отвечающим требованиям по ряду соображений. Слишком медленный процесс. Слабые меры безопасности, в результате возникает возможность паники среди ожидающих особых мер. Кроме того, отмечено, что этот способ оказывает пагубное влияние на наших военнослужащих. Он попросил штурмбаннфюрера д-ра Рудольфа Ланге (КдС Латвия) поделиться впечатлениями очевидца.
Штурмбаннфюрер Ланге заявил, что недавно были применены три способа, чтобы получить возможность для сравнения. 30 ноября в лесу близ Риги была расстреляна тысяча берлинских евреев. 8 декабря его люди организовали в Кульмхофе особую обработку в газовых фургонах. Одновременно, начиная с октября, в лагере Аушвиц проводились опыты над русскими военнопленными и польскими евреями с применением газа «Циклон Б». С точки зрения пропускной способности и мер безопасности результаты оказались особенно многообещающими.
Против этих абзацев Гейдрих написал на полях: «Не нужно!» Марш сверил с окончательной редакцией протокола. Целый раздел был сведен к одной фразе:
В заключение состоялось обсуждение различных возможностей решения проблемы.
Подчищенный таким образом протокол годился для архива.
Марш делал новые пометки: октябрь, ноябрь, декабрь 1941 года. Чистые странички постепенно заполнялись. В слабом свете чердачного помещения все четче проступала картина: связи, стратегические установки, причины и следствия… Он отыскал выступления Лютера, Штукарта и Булера на совещании в Ваннзее. Лютер предвидел, что возникнут проблемы в «скандинавских странах», но «не будет больших трудностей в Юго-Восточной и Восточной Европе». Штукарт, когда ему задали вопрос о лицах, у которых один из родителей еврей, «предложил прибегнуть к принудительной стерилизации». Булер со свойственным ему лакейством перед Гейдрихом заявил: «Я прошу лишь об одном – чтобы еврейский вопрос в генерал-губернаторстве был решен как можно скорее».
Сделав пятиминутный перекур, Марш мерил шагами коридор, листая бумаги, словно актер, заучивающий роль. Из ванной раздавался звук бегущей из крана воды. В гостинице тишина, лишь скрипы в темноте, словно старый деревянный корабль качается на якоре.
ЗАПИСИ
ЗАМЕСТИТЕЛЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО СЕКРЕТАРЯ
ИМПЕРСКОГО МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ МАРТИНА ЛЮТЕРА,
СДЕЛАННЫЕ ВО ВРЕМЯ ПОЕЗДКИ В АУШВИЦ-БИРКЕНАУ
(от руки; 11 страниц)
14 июля 1943 года
Наконец после почти года неоднократных запросов мне разрешили в качестве представителя Министерства иностранных дел совершить обстоятельную инспекционную поездку в лагерь Аушвиц-Биркенау [Освенцим-Бжезинка].
Я прибываю на кракауский аэродром из Берлина под вечер и ночую в Вавельском замке с генерал-губернатором Гансом Франком, государственным секретарем Йозефом Булером и их сотрудниками. Завтра на рассвете меня отвезут из замка в лагерь (примерно час езды), где моим хозяином будет комендант Рудольф Гесс.
15 июля 1943 года
Лагерь. Первое впечатление – сами масштабы сооружений, протянувшихся, по словам Гесса, на два километра в ширину и четыре в длину. Желтая глинистая почва, как в Восточной Силезии, – похожий на пустыню пейзаж, изредка перемежаемый зелеными островками деревьев. Внутри лагеря, насколько хватает глаз, сотни деревянных бараков, покрытых зеленым толем. Я вижу, как вдали между ними двигаются небольшие группы заключенных в бело-голубой полосатой одежде – кто тащит доски, кто идет с лопатами и кирками; некоторые грузят на грузовики большие ящики. Повсюду зловоние.
Я благодарю Гесса за гостеприимство. Он разъясняет мне административную структуру. Этот лагерь находится под юрисдикцией Главного хозяйственного управления СС. Другие, те, что в люблинском округе, – в ведении обергруппенфюрера СС Одило Глобоцника. К сожалению, из-за загруженности работой Гесс не в состоянии лично сопровождать меня по лагерю и поэтому вверяет меня заботам молодого унтерштурмфюрера Вейдемана. Он приказывает Вейдеману проследить за тем, чтобы мне показали все и ответили на все мои вопросы. Начинаем с завтрака в казармах СС.
После завтрака едем в южный сектор лагеря. Здесь железнодорожная ветка длиной приблизительно 1,5 километра. По обе стороны проволочные заграждения на бетонных столбах и, кроме того, деревянные наблюдательные вышки с пулеметными гнездами. Уже жарко. Дурной запах, жужжание миллионов мух. С западной стороны над деревьями возвышается извергающая дым квадратная фабричная труба из красного кирпича.