— Эй, смотрите, уже солнце!
Те, кто в данный момент не работал, ели плитки «Кэлори Мэйт» и изучали прихваченное с собой оружие. В наличии у них были автомат, две штурмовые винтовки, два пистолета, «скорпион», дробовик и гранаты. Такеи не успел толком объяснить, как обращаться со всем этим добром. Поэтому, пользуясь передышкой, ребята старались понять, как правильно держать пистолет и стрелять из него, по какому принципу работает затвор автоматической винтовки, и как лучше метать гранаты.
Первую свою колонну Хино разрезал в помещении итальянского ресторана и с того момента не смыкал глаз. Когда он примкнул к группе Исихары, то спал иногда по целым дням. Но к такому безмятежному времяпрепровождению он пришел не сразу. Незадолго до того, как он прибыл в Фукуоку, он жил в исправительном учреждении, и там ему было плохо, потому что он не мог вынести специфического запаха, который исходил от стен. И не только это. Хино никак не принимал зеркала. Он их боялся и ненавидел. Иногда, глядя на себя в зеркало, он вдруг понимал, что не может распознать отразившегося в нем человека. Даже если он находился в помещении один, то все равно задавался вопросом: действительно ли это его лицо? А если нет, то тогда чье же? Обычно дело заканчивалось истерикой. Примерно через неделю после своего приезда в Фукуоку, он оказался в «гостинке» и, увидев зеркало, заслонился рукой. Исихара рассмеялся.
— Эй, Владимир Хиночинко, ты чего это? — крикнул он Хино.
Кроме него и Исихары, в комнате больше никого не было, и Хино что-то пробормотал о своем страхе перед зеркалами.
— Так-так-так, — сказал Исихара.
Он встал перед зеркалом, указал на него и спросил, что Хино там видит. Тот увидел отражение Исихары, которое закрывало собой отражение часов.
— Вас вижу, — сказал Хино.
Тогда Исихара велел ему встать рядом и посмотреть еще раз. Хино не хотел этого делать, но что-то в голосе Исихары заставило его подойти.
— Позырь-ка. Видишь этих двоих обоссавшихся от страха? — спросил Исихара голосом ведущего детской телепрограммы. — Хиночинко, скажи-ка мне, какая из этих харь больше всего близка тебе? Нет, я имею в виду не ту, что похожа на тебя. Посмотри-ка на это благородное лицо латиноамериканского революционера, ставшего гениальным поэтом. А потом посмотри на жалкую физиономию, напоминающую придорожную статую бодхисаттвы. Какое из них более близко тебе?
Хино не мог не рассмеяться. Однако он не совсем понимал, что именно хочет сказать ему Исихара. Зеркало было совершенно нормальным. Исихара не стал говорить ему, что с ним, Хино, что-то не так, что он совершенно торкнулся и боится собственного отражения. Он просто предложил ему попробовать взглянуть на проблему по-другому.
— Ну, вот это, — ответил Хино, указывая на свое отражение.
С тех пор страх перед зеркалами у него исчез. Всякий раз, когда он начинал сомневаться в увиденном, то сразу вспоминал старческое лицо Орихары, похожую на полинезийского идола физиономию Миядзаки, бесформенную рожу Сибаты или прыщавое рыло Тоёхары. И тогда он понимал, что его собственное отражение больше похоже на него, чем любое из этих лиц. С этого момента он стал спать по двенадцать часов в день, словно восполняя бессонницу, приобретенную в исправительном доме.
Разминая онемевшие руки, он подумал, что, быть может, эта приятная спячка была для него способом подготовиться к сегодняшнему дню. Он вышел из номера 8033 и пошел к двери с табличкой 8036 — к следующей колонне. Остальные шли за ним в кильватере. Феликс и Мацуяма уже открыли замок и теперь возились с номером 8048.
На кремовом фоне устилавшей коридор ковровой дорожки отчетливо виднелись синие прожилки проводов. Всего было три провода, но минусовая шина свернулась и перекрутилась. Чтобы избежать риска нарушения полярности, Такегучи укрепил ее белой изолентой. Из номера 8033 в коридор выходило шестнадцать красных проводов от детонатора. Они напоминали капилляры, тянувшиеся к синим жилам вспомогательных шин.
Оставалось еще семь колонн, и одна из них в номере 8036. Когда Хино вошел в номер, минутная стрелка часов переместилась на десять минут двенадцатого. На работу с колонной уходило по пять-шесть минут. С такой скоростью они вполне могли уложиться в заданное время. Сделав все, что от них требовалось, они собирались спуститься тем же путем, выйти через кафе «Лэггнэгг», перебежать дорогу и на берегу моря укрыться за волнорезом. Такегучи объяснил, что поскольку волнорез находится со стороны порта, то они вполне могут спастись, прыгнув в воду и уцепившись за бетонные сваи. Единственная проблема состояла в том, что на дороге их могли заметить часовые с КПП «Е». Корейцы, конечно же, откроют огонь, хотя вряд ли они попадут в них с дистанции пятьсот метров, а оказавшись на пляже, они вообще будут недосягаемы. Как только они доберутся до волнореза, Такегучи активирует взрыватель, и все будет кончено.
Колонна располагалась в левом углу номера. Татено занял свой пост у окна, чтобы наблюдать за корейскими часовыми у стадиона; Андо установил стремянку и включил резак; рядом встал Синохара со своим ломом; все ждали, пока Хино нарисует фломастером линии будущих разрезов. Работали молча. «Так вот что такое — делиться своими целями с другими и работать вместе», — думал Хино, орудуя своим резаком. На всех, кто прибился к Исихаре, в свое время поставили клеймо социально опасных элементов, безумцев — только за то, что они отказывались следовать приказам взрослых. Каждый из них собирался совершить или уже совершил тяжкое преступление. Общество требовало, чтобы они изменились, но они не понимали, чего от них хотят.
Учителя, сотрудники исправительного дома и прочие взрослые, которые так или иначе появлялись в жизни Хино, как мантру повторяли, что нет ничего дороже человеческой жизни. Но ежедневно на Ближнем Востоке гибли люди, а в Судане, Эфиопии и других африканских странах от голода умирали дети. Но взрослые никогда не упоминали об этих потерянных жизнях — вероятно, они имели в виду ценность жизни других людей, тех, кто входил в их окружение. И как поступать, если тебя учат правильно жить такие вот умники? Некоторые смирялись и подчинялись, но, правда, не потому, что в итоге соглашались со своими наставниками. Просто они понимали, что непокорность приводит к наказанию, а послушание — к поощрению. А все дети, естественно, хотят избежать наказания. Способ спасения заключался в том, чтобы найти свой путь и отважиться пойти по нему, что и делали в настоящий момент Хино и остальные. Иначе, повинуясь готовым истинам и следуя указаниям безнравственных взрослых, очень быстро можно обнаружить, что твоя жизнь лишена всякого смысла и вкуса. И тогда выбор невелик: либо ты, потеряв надежду, скатишься в грязь, либо займешься криминалом, либо найдешь в Интернете таких же несчастных и вы сговоритесь совершить массовое самоубийство, либо ты станешь рабом протухших штампованных мыслей до конца своих дней.
Номер 8036 был больше остальных. На внутренней стороне двери висел план этажа. По нему было видно, что до 8035‑го все номера были одноместными, дальше же, в сторону «кормы», шли люксовые «двойки». Цены тут, видно, были атомные. Даже покрытие на колонне было сделано из прочного материала, который поддавался с трудом. Хино пришлось работать еще осторожнее — волокна материала покрытия попадали в резак. Однако, как и при сварке, осторожность здесь заключалась не в том, чтобы медлить, а в том, чтобы быстро и решительно разрезать материал одним движением. Пыль и мелкие осколки попадали в рот и нос, и Хино чувствовал, что у него першит в горле.
— Может, отдохнешь немного? — предложил ему Синохара, опуская свой лом.
— Не, все нормально, — отозвался Хино и посмотрел на товарищей.
Татено и Синохара рассмеялись:
— Да ты подтек малость!
Оказывается, у Хино из носа катилась здоровенная, вся в белой прилипшей пыли сопля.
Андо до этого ходил посмотреть, как продвигаются дела у других. Вернувшись в номер и увидев Хино, он бросил:
— А неплохо выглядишь! Дай пять!
Хино зашел в ванную, высморкался, умылся, сполоснул руки и закапал себе глаза. Затем он сел вместе с остальными на пол и присоединился к трапезе, состоявшей из чая улун, колы и «Покари свит».
— Твоя сопля, Хино, напомнила мне случай, что как-то произошел со мной, — заговорил Андо. — Дело в том, что мой отец был бухгалтером. Мне было лет двенадцать, и он однажды сказал, что хочет угостить меня устрицами. Мы поехали с ним во французский ресторан, единственный в городе. Отец не жил с нами, но раза три-четыре в год приглашал меня пообедать вместе. Он заказал вина и даже налил немного мне. Я не стал пить — не знаю, может быть, оттого, что мы с ним долго до этого не общались. А отец нервничал и все трескал это желтое пойло… кажется, это называется белое вино. Но дело в том, что отец не привык много пить, и на обратном пути в такси его стало тошнить. Он постеснялся блевать прямо в машине, поэтому попросил водилу остановиться и выскочил на улицу. Он так долго сидел на корточках, что, в конце концов, я заволновался и пошел проведать, как он там. Я ему говорю, типа, ты как, в порядке? А он мне, такой: да, все нормально! И поворачивается ко мне, а у него под носом большая серая капля. Мне становится плохо — что это, черт возьми, думаю? А это целая непрожеванная устрица напополам с соплями! С тех пор я на устриц даже смотреть не могу, а не то что есть их.
Андо столь прочувственно поведал эту историю, что ребята едва не задохнулись от с трудом сдерживаемого смеха. Наконец Хино поднялся с пола и сказал, что нужно продолжать работу. Татено взял свой бинокль и занял место у окна, но тотчас же издал сдавленный крик и присел на корточки, указывая биноклем куда-то вниз.
— Корейцы! — сказал он. — Идут через главный вход!
Его голос дрожал, лицо и пальцы побелели.
— Ну и что? — отозвался Синохара. — У них же здесь штаб.
Синохара направился было к окну, но Татено предостерегающе поднял правую руку и принялся считать солдат.