— Быстрее! Быстрее!
Ким понимает, что голос принадлежит человеку из автомобиля. Он появляется из-за спины ее матери, проскальзывает мимо и выбегает во тьму с криком:
— Быстрее! Быстрее!
Ким Хван Мок проснулась раньше обычного, в половине шестого утра. Сердце бешено колотилось. Она чувствовала, что в ее жизни произошло какое-то важное событие и ей необходимо куда-то немедленно идти. Никогда раньше такого с ней не случалось, и она была совершенно сбита с толку. Раньше Ким почти никогда не видела снов или же забывала их в момент пробуждения. Даже дома, не говоря уж про армию, ей редко удавалось поспать больше четырех часов подряд. Она засыпала, едва успев коснуться головой подушки, и выпрыгивала из постели незамедлительно после пробуждения. У Ким просто не было времени на сны… И все же последние три ночи они ей снились. И каждый раз во снах к ней приходил один и тот же человек — японец. В первом сне он ничего не говорил, на следующую ночь он попытался что-то сказать ей, и вот теперь она поняла — надо торопиться. Его голос был не резким, не мягким. Но он звучал требовательно. Но у Ким не было обуви. Где же она оставила свои башмаки?
— Быстрее! — говорил ей японец. — Плюньте, что они на одну ногу! Пусть это даже чужие башмаки. Идите же скорее!
Ким поняла, что если не успеет догнать этого странного мужчину, то больше никогда не увидит его. Она бросилась за ним босиком — и в тот же момент проснулась.
Лежа на кровати, Ким обдумывала новое, доселе незнакомое ей чувство: смесь грусти и радости одновременно. Это было похоже на смешивание двух разных красок, в результате чего получается новый цвет. Раньше с ней ничего подобного не случалось, да и не было никого, кому можно было рассказать о таком. Кому она могла бы признаться, что вот уже три ночи подряд ей снится мужчина-японец, о котором она не может не думать, — будь то перед сном или даже днем. Свернувшись под одеялом, Ким Хван Мок никак не могла найти ответа, чем же так обаял ее этот человек. И на это утро ответа не было…
Ее три соседки по койкам — Ли Кви Ху, Ким Сон И и Ли Ги Ён все еще спали. Осторожно, чтобы не разбудить их, Ким выпуталась из одеяла, слезла с постели, тихонько оделась и пошла умываться. Утром девятого числа столовая и спальные комнаты офицеров были перемещены на первый этаж отеля, равно как и командный центр. Мужчины спали в большом банкетном зале, который по совместительству служил и столовой, а женщинам отвели для сна один из пяти хорошо обставленных малых банкетных залов под названием «Клен». Прямо напротив «Клена» размещался штаб, или командный центр, чрезвычайно напоминавший Музей революции в Пхеньяне благодаря малиновому ковру и шести огромным хрустальным люстрам.
В вестибюль из командного центра проникал свет — некоторые офицеры работали всю ночь напролет. Корабли со ста двадцатью тысячами пополнения из Восьмого корпуса уже были на подходе. Флотом командовали ярые антиамериканцы — вице-маршал Ли Чон Ёль и генерал Ким Мён Хён, о которых часто говорили в новостях, как о видных деятелях «государственного переворота». Операция входила в свою решающую стадию. Иностранные государства требовали от Японии открытия консульств. Согласие с этими требованиями означало бы отказ японского правительства вернуть Фукуоку и послужило бы основанием для международного признания Экспедиционного корпуса Корё как самостоятельного государства.
За открытие консульств активно выступали Южная Корея и Китай, которые имели деловые контакты с частными фукуокскими корпорациями. С их точки зрения, главной проблемой была блокада торгового порта Хаката — только за прошедшую неделю убытки составили сотни миллионов иен. Также сообщалось, что из-за перекрытия северных торговых путей, которые соединяли Шанхай, Пусан, Фукуоку и Сиэтл, серьезно пострадала высокотехнологичная промышленность Западного побережья США. Ожидалось, что правительство Штатов предпримет значительные усилия для лоббирования интересов торговых компаний в Конгрессе. Однако все это мало интересовало Ли Чон Ёля и Кима Мён Хёна, которые считали США и Южную Корею смертельными врагами Республики. Чтобы взять верх над обоими генералами, прежде всего потребуется помощь Китая. Помимо этого, следовало серьезно подтянуть дисциплину в войсках и дать руководящие указания японской администрации Фукуоки. В-третьих, нужно было показать, что ЭКК прибыл в Фукуоку всерьез и навсегда. Именно поэтому Хан Сон Чин постоянно разъяснял причины арестов японских граждан, которых ЭКК считал преступниками и экспроприировал их имущество; он также подчеркивал роль мэрии в восстановлении старых зданий для размещения основных сил вторжения. Хан приказал мэру обеспечить явку нескольких тысяч жителей города для организации торжественной встречи прибывающих корейцев, что подтвердил в очередной передаче «Эн-эйч-кей» Чо Су Ём.
Мысль о том, что через несколько часов здесь будет сто двадцать тысяч соотечественников, наполнила душу Ким Хван Мок тревогой и весельем одновременно. А ведь до сих пор ценности Республики в Фукуоке отстаивали всего пятьсот человек — и что же? Эти ценности теперь стали непреложными для всех. Ким умыла лицо и оправила на себе одежду. Она до сих пор не привыкла к горячей воде из-под крана. Неосторожно повернув ручку со вставкой красного цвета, можно было сильно ошпариться. Ким пыталась аккуратно смешивать холодную и горячую воду, чтобы не испытывать дискомфорта. В ее родной деревне, которая располагалась неподалеку от портового города Ранам, проточной воды не было, и каждое утро приходилось идти несколько сот метров до речки. У Ким было двое старших братьев и один младший. Согласно установленному до ее рождения правилу, дети должны были с пятилетнего возраста носить в дом воду. Ким обожала своих старших братьев; как и отец, они были высокими и красивыми. Они все вместе вставали рано утром, шли к речушке, умывались и приносили воду, которую выливали в чан. Братья носили большие ведра, а Ким — маленькие. Ей нравилось заниматься домашними делами. Летом они ловили рыбу в той же речушке. С извилистой горной тропы было видно далекое море. За речкой раскинулся благоухающий сад, где росли яблони, груши и горькие апельсины. Но больше всего ей нравилось разговаривать с братьями по пути. Однажды она спросила, почему дети должны таскать воду, и брат, который был помладше, объяснил: это необходимо, чтобы хоть как-то помочь родителям, вынужденным трудиться с угра до поздней ночи. Старший добавил, что ему нравится быть полезным семье, особенно когда мать просит попить, а отцу нужно умыться или побриться. Нет ничего лучше, сказали они оба, чем приносить пользу и счастье для своей семьи. Также они упомянули слова Великого Руководителя, а тот всегда говорил, что его сердце преисполняется радостью, когда он видит, что граждане Республики ставят интересы страны выше личного блага.
Зимой температура иногда падала ниже двадцати градусов, и чтобы добыть воды, нужно было пробить во льду лунку. Этим занимались только братья, а Ким было строго приказано оставаться на берегу. Братья проверяли толщину льда, а затем острым камнем пробивали дыру и опускали туда ведра на веревке. Пальцы быстро немели и становились белыми. И все же, несмотря на холод и боль, им никогда не приходило в голову ненавидеть свою работу. Иногда они катались по льду, словно у них были настоящие коньки, и подбирали упавшие из сада на лед замерзшие апельсины. Мякоть плода таяла во рту, а терпкость и аромат делали вкус несравнимым ни с каким шербетом.
Общение с братьями доставляло ей наивысшее удовольствие. В холодные дни им всем приходилось оборачивать ноги в носках полиэтиленовой пленкой. Однажды Ким случайно порвала ее и сильно поморозила ступни. Братья сняли со своих ног пленку и отрезали по куску, чтобы помочь сестренке. Поверх полиэтилена они надевали хлопчатобумажные туфли, которые обвязывали веревочкой… Ким достаточно было просто прикрыть глаза, чтобы перед ней снова возникла ее деревня, чтобы она смогла почувствовать бодрящий зимний воздух и увидеть чиненые-перечиненые зимние башмаки братьев и их улыбающиеся лица.
Старший брат ушел в армию и служил в демилитаризованной зоне. Вскоре наступил черед и второго брата — через некоторое время он получил звание старшего лейтенанта в Третьем артиллерийском корпусе. Да, им трудно было бы представить, что такое горячая вода, которая льется прямо из водопроводного крана. Интересно, что братья думают о ее миссии в Фукуоке?
Она смочила волосы теплой водой и прошлась по ним белой пластмассовой расческой. Такие расчески были в каждом номере отеля — чистые, легкие, удобные, да еще их можно было складывать пополам и носить с собой. Сначала Ким стеснялась того, что взяла чужое, но один из служащих мэрии объяснил ей, что такие вещи являются одноразовыми. На всякий случай она посоветовалась с другими женщинами-офицерами, а получила разрешение на пользование расческой от заместителя командующего.
Причесываясь, Ким смотрела в большое зеркало. Ей не нравилось ее лицо — она считала, что оно выражает хитрость и беззастенчивость. Ей всегда говорили, что она красива, но сама она не испытывала от этого никакого удовольствия. Люди видели в ней только внешнее, но не внутреннее. «Красивая» или «милая» на мужском языке означало «знай свое место!». Тем более что сама Ким красивой себя не считала. Ее брови были слишком густыми, лоб чересчур широким, нос плоским, а лицо — круглым, словно луна. Единственное, что ей нравилось в себе, так это глаза. Они были четко очерчены, а их уголки не уходили ни вверх, ни вниз, что говорило о твердом, бескомпромиссном характере. И это было именно так. С самого детства она постоянно слышала от родителей и соседей похвалы своему характеру; она никогда не хныкала и никогда не сдавалась. И теперь, когда она оказалась так далеко от родины, Ким Хван Мок была преисполнена решимости вытерпеть все испытания. Да, скорее всего, ей уже не суждено увидеть своих братьев. Эта мысль отдавалась болью в душе. Но при нынешних обстоятельствах ей не полагалось раскисать. Нельзя было позволять глупым снам и мыслям отвлекать себя от дела. А дел было много, и только работа помогла ей забыть о человеке, что являлся ей в ночи.