Набив в поисковике нужную ему строку, Сузуки неожиданно вышел на сайт, где были размещены фотографии жирной бабищи, занимавшейся скотоложеством; желудок свело спазмом при виде толстухи, запихивающей в себя конский пенис. Чертыхнувшись, он исправил ошибку в строке и вышел на сайт южнокорейского правого таблоида, известного своей резкой критикой в отношении Северной Кореи. У них можно было найти информацию о КНДР, не публиковавшуюся в официальной прессе. Именно эта небольшая газетенка потрясла мир сенсационным репортажем о согласии властей Северной Кореи допустить международную комиссию к инспекции ядерных объектов страны. Теперь же на сайте говорилось, что в Северной Корее происходит что-то необычное, хотя никаких оснований так думать не было… если не считать того, что на протяжении двух последних месяцев там не наблюдалось никакой активности по части войск. Ким Чен Ир, как известно, имел привычку перемещать войска — то ли для того, чтобы поддерживать армию в состоянии боевой готовности, то ли, чтобы предотвратить государственный переворот. Однако, согласно таблоиду, за последние два месяца никакого движения войск замечено не было.
— Вероятно, слишком холодно, — процедил сквозь зубы Сузуки и криво улыбнулся, вспомнив, что Северная Корея находится в тисках суровой зимы вот уже тридцать лет.
Его внимание привлекла маленькая статейка в газете, лежавшей на столе. Сузуки прочитал ее, потом перечитал еще раз, наклонив голову набок. В статье говорилось о кораблях-наблюдателях, которые в большом количестве выходили из северокорейских портов последние две недели. Ну и что же тут необычного? Информация как информация, ничего особенного.
— Каваи, можно тебя?
Каваи, сотрудник корейской секции, был специалистом по современной истории Восточной Азии; он учился в университетах Китая и Южной Кореи, в совершенстве владел северокитайским и корейским языками. У него были связи в организации, которая оказывала помощь северокорейским беженцам.
— Это от тебя пришло, да? — спросил Сузуки, показывая на газету.
— Ну да.
Каваи выглядел маленьким, щуплым и слабым, но характер у него был дерзкий. Меньше всего он был похож на человека, склонного к государственной службе.
— Это же не первый случай? Я про корабли говорю.
— Да, не первый.
Каваи сказал, что за последние пять лет было как минимум восемь подобных случаев, и пояснил, когда именно.
Сузуки все еще ломал голову, что именно в заметке заставило его насторожиться.
— Правда, на этот раз есть отличие… — интригующе произнес Каваи.
— Отличие? Какое?
— Раньше суда зигзагообразно следовали вдоль японских границ, фиксируя время появления патрульных катеров и наблюдая за перемещениями береговой охраны. А тут ничего такого не было.
— И какой вывод ты мог бы сделать?
Каваи посмотрел в потолок, помолчал и, наконец, изрек:
— Не знаю.
— Но ты утверждаешь, что это что-то совершенно новое?
— Да. Хотя вполне возможно, что береговая охрана просто не заметила маневров. Сейчас рыболовный сезон, и там должно быть множество рыболовных судов. Если корейцы смешаются с рыбаками, то там вообще ничего не различишь. Кроме того, из-за погоды недавно была очень плохая видимость.
Слушая Каваи, Сузуки немного успокоился. Из-за большого объема анализируемой информации он часто впадал в тревожное состояние. Иногда интуиция его не обманывала, но временами подозрения оказывались беспочвенными.
— Благодарю, — сказал он.
Каваи поклонился и сел на свое место.
Сузуки метнул взгляд в сторону стола у окна. Заметил ли шеф, что он разговаривал с Каваи? Однако шефа на месте не оказалось. Сузуки посмотрел дальше, на окно, и вдруг понял, что все это время не давало ему покоя. Эти пятна от птиц на стекле… Когда он разговаривал с шефом, в стекло врезалась очередная птица. Единственным человеком в кабинете, у кого это вызвало удивление, оказалась новенькая сотрудница. Никто, а менее всех сам патрон, не обратил никакого внимания на этот эпизод — все уже раз сто видели, как бьются птицы. Если человек раз за разом наблюдает одно и то же, в конце концов он перестает замечать это. А что, если он, Сузуки, утратил остроту внутреннего зрения? Быть может, корейцы намеренно повторяют свои выходы к границе Японии, чтобы скрыть что-то другое? Так сказать, усыпляют бдительность врага, отвлекают внимание… Однако это была всего лишь догадка, и патрон вряд ли воспримет это сообщение всерьез.
Сузуки вздохнул и положил отчет в лоток с табличкой «исполнено».
Предисловие 2. Те, кто ждет
19 марта 2011 года, Фукуока, о. Кюсю
— Эй, Татено!
Раньше он никогда не слышал, как звучит его имя из уст другого человека. Покинув отчий дом, он очень редко кому-нибудь представлялся. В полицейских участках и исправительных домах это было первое, что у него спрашивали: «Как твое имя? Как тебя зовут? Тебе так много лет, и ты не знаешь своего собственного имени?»
Он упорно держал рот на замке, даже если ему начинали угрожать или тем более били. Молчание приводило к мысли, что у него не все в порядке с головой. Не называть людям своего имени — что может быть более странным? Это пугало. Но раскрыть свое имя — первый шаг к подчинению.
— Татено!
Его звал Синохара, тот самый парень, который держал лягушек, пауков, скорпионов и прочих ядовитых тварей. Никто здесь, включая Исихару, никогда не спрашивал у Татено, как его звать. Когда же кто-нибудь во время разговора заминался, не зная, как к нему обратиться, он говорил просто: «Я — Татено». Эту информацию он раскрывал далеко не каждому со времен начальной школы. Спустя три месяца его имя было известно всем в доме, а Татено точно таким же неформальным путем выяснил имена остальных.
Теперь, когда он думал о Нобуэ — бродяге с ужасным шрамом на щеке, который и направил его в этот дом, — он точно мог сказать, что Нобуэ тоже не спрашивал его имени. Мужчина просто дал ему номер телефона Исихары, и Татено, где автостопом, а где и зайцем на поездах, добрался до Фукуоки.
— Мне дал ваш адрес чувак по имени Нобуэ, — объявил он по прибытии.
— Да? — только и ответил Исихара.
Никто не пялился на него. Никто не спрашивал, сколько ему лет или откуда он родом… никто вообще ни о чем его не спрашивал. Здесь такие вещи никого не интересовали.
Татено было шестнадцать, Синохаре — на два или три года больше. Но Татено никак не мог понять, сколько же лет Исихаре. Исихара был небольшого роста, иногда он мог сойти за студента, а временами казалось, что ему не меньше семидесяти. Глаза его глядели всегда сонно, но в нем было что-то притягательное. Синохара говорил, что он поэт, и получил несколько известных премий. Татено подумал: неплохо бы почитать какие-нибудь его стихи.
В первый день Исихара показал ему комнату и сказал:
— Вот твое место. Но ты должен следить за чистотой, хорошо?
Конечно же, Татено не нужно было платить за койку, и здесь всегда можно было чего-нибудь перекусить. Денег у него все равно не было, но, вероятно, многие из ребят, живших здесь, имели какую-нибудь временную работу или другие источники дохода. Татено понимал, что его приняли только лишь благодаря рекомендации Нобуэ. Исихара не пускал к себе случайных людей.
— Эй, Татено!
Он отложил книгу и отпер дверь. Физиономия Синохары сияла как медный таз.
— Есть хочешь? — спросил он, протягивая Татено эмалевый горшочек, разрисованный цветами. — Это тушеная курица. Угощайся. И будет очень мило с твоей стороны, если ты вымоешь посуду, когда закончишь.
Синохара был в плаще и с рюкзаком на спине, и Татено поинтересовался, куда он направляется.
— В лесной храм, — не оборачиваясь, бросил тот.
«Должно быть, за своими жучками-паучками», — подумал Татено.
— А ничего, если я тоже приду туда попозже?
— Конечно, — ответил Синохара и, свернув за угол, скрылся из виду.
Когда Татено вернулся в комнату, на верхней койке уже потягивался Хино.
— Доброе утро.
— Доброе.
Был почти полдень, но Хино имел привычку спать часов по двенадцать, а то и больше. Хино был родом из Нагои. Когда ему исполнилось шесть, его отец, работавший клерком в конторе, купил в городском предместье дом. Мать Хино с трудом согласилась на переезд, ей не нравилось, что дом выстроен из синтетических материалов. У нее часто случались нервные срывы. В конце концов у мамаши возникла навязчивая идея о том, что в краску, которой были окрашены стены дома, подмешан яд. Все закончилось тем, что она брызнула своему мужу в глаза концентрированным дезинфицирующим средством, а затем восемнадцать раз пырнула его ножом. Перед тем как перерезать себе глотку, она попыталась убить семилетнего Хино, но тому удалось убежать, отделавшись колотой раной в плечо.
Наслушавшись от мамаши об опасности крашеных стен, Хино в любом помещении впадал в прострацию. Его поместили в сиротский приют, но, когда ему исполнилось тринадцать, он облил полы бензином и чиркнул зажигалкой, отправив на тот свет четырех служащих приюта. После этого его поместили в детский исправительный центр, откуда он дважды сбегал.
Используя поддельное удостоверение личности, Хино работал на стройках, занимался вентиляционными системами и сантехникой. Среди некрашеных бетонных перегородок строящихся зданий он чувствовал себя вполне комфортно и предпочитал спать не в рабочих бытовках, а прямо на голом бетонном полу, завернувшись в одеяло. Хино любил небоскребы. Он относился к ним, как к живым существам, которые по мере роста меняют свое обличье, пока не достигают небес. И это была не метафора — он действительно считал их живыми. «Представляешь, — сказал он однажды Татено, — прилетают к нам пришельцы и видят обыкновенный небоскреб. Для них он вполне может сойти за какую-нибудь форму жизни».
Хино говорил, что системы электро- и водоснабжения, а также вентиляционные каналы для зданий — то же самое, что нервная и кровеносная системы для человеческого тела. Воздуховоды он уподоблял органам дыхания. Все это его так увлекало, что прорабы не раз сов