й администрации в Тендзине. В наступившем мраке вокруг домов копошились многочисленные вооруженные полицейские. Телеведущий сообщил, что мэр и префект находятся в безопасном месте и что они созвали совещание для выработки плана дальнейших действий. Скорее всего, административные здания опустели сразу же после того, как стало известно о захвате стадиона.
— Но ни префект, ни мэр, — добавил ведущий, — ничего не сказали об эвакуации населения.
Камера показывала темные улицы Фукуоки. Ямаде пришла в голову мысль, что корейцы и не думали атаковать правительственные объекты. Никто, кроме них самих, не знал о дальнейших планах, но было очевидно, что речи не шло о захвате всего города. Тридцать два самолета, в каждом по пятнадцать-шестнадцать человек, — итого около пятисот солдат. С такими силами город с миллионным населением не удержишь.
«Невероятно, — думал Ямада, вглядываясь в телеэкран. — Солдаты из Северной Кореи, которая уже десять лет считалась самой главной угрозой для Японии, высаживаются, отнимают у японцев их машины и устраивают автопробег по пустому шоссе! А полицейские разбирают для них баррикаду, да еще машут, словно бог весть каким важным персонам. А на стадионе тридцать тысяч заложников. И все это случилось, так сказать, в мгновение ока — меньше чем за три часа после того, как рухнуло табло на игровом поле. А что сделало правительство? Почему кому-нибудь из высшего руководства — премьер-министру, например, или префекту — не явиться туда, на стадион, чтобы лично выслушать требования боевиков? Почему ничего не было предпринято до того, как иностранные войска оказались на шоссе? Они еще им пару мотоциклистов в качестве почетного эскорта предложили бы!»
Тем временем процессия выехала на эспланаду Момочи и направилась в сторону стадиона. Всего удалось насчитать одиннадцать такси, семь небольших грузовиков, шесть автобусов и двенадцать легковушек. После того как по телевизору показали избиение водителей, толпа, что скопилась у стадиона, быстро рассосалась. Отель погрузился в темноту. Единственным освещенным зданием оставался медицинский центр, на крыше которого и при входе развевались флаги Красного Креста.
«В центре остаются сотни нетранспортабельных пациентов и те, кто готовится к операции, — мрачно сообщил корреспондент. — Мне не хватает слов, чтобы выразить чувства родных и близких этих людей».
Ямада решил, что ведущий говорит слишком много пустых слов.
Колонна уже достигла главного входа на стадион. Из машин выскочили около тридцати солдат, которые, став на одно колено, взяли оружие на изготовку, образовав своеобразный живой коридор между входом и машинами. Большинство солдат бросились по этому коридору ко входу, а оставшиеся отогнали автомобили на пустую площадку около госпиталя, где сразу же начали разгрузку.
«Благодарим вас за терпение, дамы и господа! — вдруг раздалось из динамиков стадиона. — Только что из КНДР прибыли сочувствующие нам войска, целью которых является свержение режима Ким Чен Ира. И теперь совместно с вами мы хотим вернуть мир в Фукуоку. Уверяем вас в наших добрых намерениях и просим великодушно принять знаки нашей дружбы».
Между рядами уже сновали корейские солдаты; из своих наплечных сумок они вынимали искусственные веточки сакуры, дешевые розовые нейлоновые шарфики и раздавали их зрителям. Разумеется, одарить всех присутствующих было невозможно, но те, кому доставался шарфик или веточка, улыбались, а некоторые даже обменивались с солдатами рукопожатием. При этом никто из корейцев не улыбнулся ни разу.
На стадион продолжали прибывать новые солдаты. Кое-кто из них обменивался со зрителями одеждой. Никакого насилия — стягивали с себя камуфлированные куртки, протягивали их заложникам, а те взамен отдавали кто свитер, кто ветровку или пиджак.
«Дамы и господа, — вновь врубилась громкая связь, — мы приносим свои извинения, что заставили вас так долго ждать. Пожалуйста, можете покинуть стадион, только организованно и не торопясь».
Зрители стали подниматься со своих мест. Сначала действительно сохранялось какое-то подобие порядка, но затем кто-то не выдержал и бросился бежать. В результате у выходов создалась изрядная давка, осложнявшаяся тем, что теперь трудно было отличить переодевшихся солдат от местных жителей.
Неподалеку от отеля солдаты вбивали в землю колышки и устанавливали большие палатки и тенты.
— Смотрите внимательно, — заговорил Исихара. — Никто из тех, кто живет в старой доброй Японии, еще этого не сказал, но я здесь и сейчас заявляю вам. Это, — он указал на солдат, — и есть наш враг!
ФАЗА ВТОРАЯ
1. Блокада
3 апреля 2011 года
Перед банкетным залом, где теперь размещался временный штаб, был вывешен флаг Экспедиционного корпуса Корё. Название, судя по всему, было выбрано профессором Паком Ёнсу. Он объяснил, что Республика не отказывается от своего древнего наименования «Чосун», но в данном случае нужно использовать что-то другое. В переводе «корё» означало «высокие горы и сияющие воды». Имя династии Корё являлось сокращением наименования северного королевства Когурё, существовавшего около тысячи лет назад. На белом поле флага на хангыле было написано слово «Корё» и помещено упрощенное изображение знаменитой пятиэтажной корейской пагоды.
Старший лейтенант Пак Мён, хотя и не спал более тридцати часов, чувствовал себя наполненным энергией. Четыре отделения Девятьсот седьмого ударного батальона теперь объединились в один чрезвычайно эффективный отряд. Первое важное задание было успешно выполнено, и Пак Мён пребывал в превосходном настроении, считая, что полностью оправдал доверие Сил специальных операций КНДР. Четыреста восемьдесят четыре спецназовца и девять коммандос до сих пор не потеряли ни одного человека ни убитым, ни раненым. Никто не думал дезертировать. Подготовка лагеря заняла всего три дня. При этом не пришлось рыть окопов, тянуть колючую проволоку или ставить мины — обошлись блокпостами около стадиона, отеля, торгового центра и медицинского центра. Впрочем, для молодых солдат Девятьсот седьмого батальона все это было не сложнее детской забавы.
Около двадцати старших офицеров, включая Пака, всю ночь провели за обсуждением вопросов дальнейшего управления Фукуокой. Полковник Хан Сон Чин был официально назначен главнокомандующим Экспедиционным корпусом Корё, а банкетный зал на третьем этаже отеля «Морской ястреб» рядом со стадионом превратился в штаб-квартиру. Пак Мён стал ответственным по общим вопросам, а его непосредственным начальником был штабной майор Ли Ху Чоль, который командовал Первой ротой Девятьсот седьмого батальона. Ли был уроженцем города Кусон в провинции Пхёнан и числился специалистом по международному праву.
Лейтенант Ли Кви Ху обеспечивала безопасность и работу электрогенератора отеля, а также функционирование систем передачи данных, что позволило сразу же включить в работу разведывательный отдел. Совместно с лейтенантом Паком Чхон О из Второй роты и уоррент-офицером Ким Сон И из Третьей Ли удалось собрать обширную базу данных о проживающих в Фукуоке и ее окрестностях. Самой важной задачей для Ли являлось выявление политически неблагонадежных граждан и преступных элементов. Власти Фукуоки, а также корпорации NTT Data и «Фудзицу» сразу же предоставили полный доступ к базам данных администрации и архиву персональных данных всех граждан Японии. Получить искомое оказалось очень просто — майор Ли Ху Чоль объявил, что в случае отказа японские граждане, остававшиеся в заложниках, будут убиты. К удивлению корейцев, им также достались все персональные данные по кредитным операциям и историям частных лиц, а кроме того, все данные по медицинским учреждениям и хранящимся историям болезни пациентов.
В шесть часов утра 3 апреля префекту Фукуоки, мэру города и начальнику местной полиции от имени командующего ЭКК были направлены электронные письма с приглашением явиться в штаб-квартиру Корпуса. Указанные лица должны были прийти без охраны и даже без переводчиков. Им также было объявлено, что в случае опоздания или несоблюдения полученных инструкций все заложники будут уничтожены, причем ответственность за их смерть ляжет на самих чиновников. Когда силы Девятьсот седьмого батальона встретились с коммандос, было принято решение взять в заложники всех не успевших скрыться постояльцев гостиницы и обслугу, включая двух гостиничных врачей и шестерых охранников. Среди заложников оказалось девять туристов из Австралии, Тайваня, Малайзии и Канады; восемнадцать граждан Южной Кореи; сорок пять граждан Японии, значительная часть которых оказалась дряхлыми стариками; четырнадцать филиппинцев и более тридцати японцев, работавших в ресторане и на регистрационной стойке. Здание отеля представляло собой небоскреб, и чтобы превратить его в тюрьму, оказалось достаточным отключить лифты и закрыть эвакуационные выходы. Было сказано, что как только трое приглашенных чиновников передадут корейцам определенные данные разведывательного характера, а также подпишут совместную декларацию, все иностранные туристы и филиппинцы будут немедленно отпущены. Кроме того, было обещано освободить всех стариков, больных и детей младше четырнадцати лет. Остальные японцы — туристы и сотрудники отеля — останутся в заключении.
Близость переполненного пациентами госпиталя, многие из которых умирали от рака или нуждались в немедленной операции, означала, что ни американские войска, ни Силы самообороны Японии не смогут атаковать захваченную гостиницу даже при помощи высокоточного оружия.
В начале восьмого утра того же дня Пак Мён сидел за столом, поглощенный изучением документов, касавшихся вопросов создания нового правительства Фукуоки, и сам не заметил, как перед ним на столе появилась дымящаяся чашка. Он поднял глаза и обнаружил перед собой женщину в офицерском звании. Женщина отдала ему воинское приветствие. Форма была ей чуть велика, но зато у нее были огромные миндалевидные глаза и небольшой носик, а рисунок губ предполагал наличие сильной воли. Облик дополняли слегка пухловатые, совсем девчоночьи, щеки. По знакам различия Пак понял, что перед ним уоррент-офицер, хотя девушке еще не исполнилось и двадцати пяти лет. Пак поблагодарил ее.