цу или человеку, пожелавшему начать новую жизнь. Но что верно, то верно, некоторые из коренных японцев никогда не имели персонального кода. Его не было ни у Синохары, ни у Нобуэ и Исихары.
И дело было даже не в их криминальном прошлом. За преступление код не отберут. Просто некоторые люди могли выпасть из поля зрения властей в тот период, когда создавалась учетная система: от кого-то отказывалась семья; или же излишне верующие родители, например, члены радикальных религиозных сект запрещали регистрировать своих детей. Так что, если не было особого желания попасть в эту систему, от получения кода можно было легко отказаться. Нобуэ даже не знал, что это такое. Он был зарегистрирован по месту жительства своих родителей в Хатёдзи, Токио. Но после того как они вместе с Исихарой спалили дотла часть городка Фучу, родители Нобуэ отказались от него. У него не было ни кредитки, ни смарт-карты, ни водительского удостоверения, и даже медицинского полиса не имелось. И он не помнил своего персонального кода, что равнялось его отсутствию.
— Вот он, Нобуэ-сан. Поговорите с ним, хорошо? И скажите, чтоб он убирался отсюда.
Парень, о котором шла речь, сидел в шезлонге неподалеку, между мясной лавкой и газетным ларьком. Нобуэ направился к нему. Концентрация ларьков и прочих торговых точек в этом месте была просто зашкаливающей, а свободное пространство между ними — если таковое находилось — служило чем-то вроде переулков и аллей. На пути Нобуэ попалась харчевня, из трубы которой валил дым. Над входом красовалась вывеска «Удон и Соба». Лапша подавалась бесплатно, в качестве поддержки программы питания, которую ввели около двух лет назад, как только в рядах управляющей организации появились люди из якудзы. Впрочем, все остальное было только за деньги, но местные цены почти на пятьдесят процентов были ниже, чем за пределами парка Рёкюти. Чашка бульона с лапшой обходилась всего в триста иен. Туг же приютилась парочка оборванцев с донельзя грязными палочками, которыми каждый из них по очереди отправлял себе в рот порцию лапши.
Перед харчевней стояла лавка, где было можно обзавестись походными лампами и фонарями. Прямо напротив торговали жидкостью для их розжига. Чуть поодаль, среди штабелей старых покрышек, также предназначенных на продажу, примостился лоток, где худющий человек заряжал одноразовые зажигалки. Рядом, кое-как уместившись на пятачке в два квадратных метра, держали свои лавки четверо коммерсантов: один ремонтировал переносные генераторы, другой предлагал ношеные колготки, третий расхваливал самодельную гигиеническую помаду. Чем занимался четвертый, Нобуэ так и не понял. В окне колготочной лавки маячили девушка с плохой фигурой и чучело детеныша динозавра. Позади палатки, где торговали овощами и соленьями, виднелась помойка, в которой рылся человек, наряженный сразу чуть ли не в пять свитеров.
Нобуэ чувствовал, как холод начинает пробирать его до костей. Бедра снова заныли. Он вспомнил, что хотел выпить чего-нибудь горячего. Как раз после туалета и собирался сделать это, но теплое полотенце напрочь вышибло все мысли из головы.
— Доброе утро, Нобуэ-сан! — обратился к нему торговец вразнос, предлагавший шотландский виски. В руках у него был громкоговоритель, через который он блажил на всю округу: «Две бутылки, всего десять тысяч иен!» Довольно симпатичный парень лет под тридцать, наполовину японец, наполовину колумбиец, одетый в такой же виниловый плащ, что и бритоголовый. Даже надпись на спине была та же: «Гармония и безопасность».
— Мне б выпить чего-нибудь горячего, — сказал ему Нобуэ.
Парень поставил свой матюгальник на ящик с виски.
— Так точно, сэр! Что вам угодно?
— Да все равно. Какао или еще что-нибудь. Два, — добавил он, подумав, что тот, с кем ему придется сейчас разговаривать, тоже может захотеть горячего.
— А если не будет какао? — спросил колумбиец, приготовившейся уже бежать за заказом.
— Ты что, глухой? — раздраженно воскликнул Нобуэ. — Я же сказал, можно чего угодно! Чего угодно, лишь бы горячего!
Прочитав на лице Нобуэ недовольство, парень мигом нырнул в толпу и через несколько секунд, тяжело дыша, вернулся обратно, неся в руках два бумажных стаканчика с дымящимся шоколадом.
Юноша уставил куда-то вдаль невидящий взгляд. Губу пересекал розовый шрам в месте бывшего воспаления. Черный кожаный рюкзак на спине выглядел довольно странно: плоский, в форме буквы «L». На лоб свешивалась пушистая челка. Возраст юноши был, как говорится, неопределенный. Ему легко можно было дать и тринадцать, и все тридцать — это как посмотреть. Нобуэ протянул ему бумажный стаканчик. Взгляд юноши сначала сфокусировался на горячем шоколаде, затем на руке самого Нобуэ, потом на его плече и, наконец, на лице. Паренек выглядел так, словно не понимал, что происходит вокруг.
Напротив стоял ларек, торговавший батарейками. Земля рядом с ним была усыпана листовками с рекламой банка спермы, где большими красными иероглифами значилось: «Выпускникам университетов Токио, Киото и Хитоцубаси гарантированная выплата триста тысяч иен».
Через десяток метров от торговли батарейками, в направлении к южной окраине парка, виднелись самодельные сортиры из картонных коробок, прикрывавших ямы с дерьмом. Такие сооружения устраивали те, у кого не было денег на нормальный туалет. В одной из этих «кабинок» как раз пристроилась толстуха с выкрашенными желтыми волосами. Сквозь дыру в картоне виднелись ее необъятные ягодицы, которые она отчаянно пыталась освободить от рваной вязаной юбки. Через некоторое время бабища показалась вновь, вся растопырившись в попытке подтереться, однако никто из сновавшего тут и там народа даже не взглянул в ее сторону.
Юноша взял предложенный ему стаканчик.
— Не возражаешь, если я присяду? — спросил Нобуэ.
Несколько секунд паренек внимательно изучал его лицо, затем кивнул.
— Что это у тебя за сумка такая? Странная. А что внутри? Юноша что-то пробормотал, уставившись себе под ноги.
— Говори погромче, слышь? — сказал, смеясь, Нобуэ, отчего шоколад в его стаканчике покрылся рябью.
Напротив, из мясной лавки, где в глубокой сковороде жарились фрикадельки, потянуло запахом кипящего масла и перегорелой муки. Едва только раздался смех Нобуэ, как у обоих посетителей заведения изо рта посыпались кусочки непережеванной пищи.
— Я сказал что-то смешное? — хриплым басом осведомился юноша.
— Да не, все нормально. Просто ни хрена не понять, что ты бубнишь. Стесняешься, что ли? Да ладно, чего тут стесняться! Вон, видишь, баба гадит прямо на виду у всех, и ничего.
Смех Нобуэ становился громче с каждым его словом.
— Извините, — произнес юноша, когда Нобуэ отсмеялся.
— Не стоит извинений, — ответил Нобуэ, утирая выступившие слезы. — Но все же скажи, что у тебя за штука?
— Это бумеранги, — отозвался юноша, на этот раз совершенно нормальным голосом.
— Да ну?
Нобуэ довольно смутно представлял, что это такое.
Юноша встал со своего места и по дорожке мимо мясной лавки направился в сторону лесных зарослей. Нобуэ последовал за ним. Вероятно, ночью были заморозки на почве — земля превратилась в грязь, а роса мгновенно пропитала кроссовки и полы длинного пальто.
В южной стороне от рынка находилась пустая территория, заваленная мусором и испещренная сортирными ямками. Администрация запрещала устанавливать здесь палатки и лачуги. Нарушившего запрет смельчака ожидали хорошая взбучка, а после выдворение из парка. Вокруг не было никого, за исключением вороны, устроившейся на краю бочки из-под бензина. По-хорошему, в этот час здесь должна была работать команда ассенизаторов — убирать дерьмо и мусор, однако из-за холодов они, видно, не горели желанием приходить так рано. Работу говночистов оплачивали обитатели жилых кварталов, расположенных за лесным массивом. На гребне пологого склона, где растительности было поменьше, границу парка огораживал забор из колючей проволоки. Жилые кварталы начинались сразу за «колючкой». Иногда тамошние жители, выгуливая собак, задерживались у ограды и наблюдали в бинокли за жизнью лагеря бездомных.
На опушке леса юноша остановился, снял с плеч рюкзак и извлек из него металлическое лезвие, изогнутое наподобие полумесяца, примерно тридцати сантиметров в длину. Один конец бумеранга, служивший рукоятью, был обмотан проволокой. По виду, внутренней стороной лезвия можно было бриться.
Юноша поправил в руке оружие и прицелился в сторону бензиновой бочки. «А, так вот что это за фигня», — догадался Нобуэ, и в тот же миг раздался свист, словно запел ветер. Металлическое лезвие полетело над самой травой, набирая скорость, а затем взмыло вверх и скрылось из глаз Нобуэ. Все, что он смог увидеть, — мелькающие солнечные блики на металлической поверхности, пока бумеранг летел через поле в сторону бочки. Такой полет не свойственен ни птице, ни аэроплану, ни стреле, ни пуле. Казалось, бумеранг получает энергию от собственного вращения. Вдруг на краю бочки что-то взорвалось, словно лопнувший черный воздушный шарик. Бумеранг замер где-то в нескольких метрах от земли и, сверкая, полетел обратно с еще большей, как показалось Нобуэ, скоростью. В следующую секунду он упал к ногам юноши.
— Это оружие, правильно я понимаю? — выдавил из себя Нобуэ, когда они подошли к бочке, около которой валялась разрезанная надвое ворона.
— Ага, — ответил юноша.
Он вытер с лезвия кровь и грязь и спрятал бумеранг обратно в рюкзак. Теперь его глаза выглядели совсем как у Сугиоки, когда тот зарезал женщину с трясущейся задницей. «Похоже, этот псих пробуждается к жизни, только если ему удается кого-то угрохать своей блестящей металлической штуковиной. Лучше всего отправить этого парня в Фукуоку, поближе к Исихаре, — решил Нобуэ, — иначе он здесь точно кого-нибудь пришьет».
Пролог 2. Из отчизны…
21 марта 2010 года
Пхеньян, Корейская Народно-Демократическая Республика
Пак Ёнсу поздно вечером получил уведомление, что завтра он должен явиться с отчетом в Корпус 3. В Корпусе 3 размещался Комитет по национальной консолидации — орган, занимавшийся операциями против Юга.