нибудь, пришла запоздалая мысль.
На поясе Пак Мёна висела кобура с револьвером, у врача, его звали Хо Чи, тоже было оружие. На ремне водителя болталось несколько гранат, похожих на маленькие ананасы. Все трое хранили гробовое молчание. Мучаясь от резкого запаха, Курода помрачнел. Теперь корейцы казались ему совсем другими. Например, в центре он отметил про себя, что у врача большие глаза, однако здесь, в машине, этот замкнутый человек словно сменил обличье. Под острым носом тянулась тонкая бескровная линия губ. Круглые, глубоко посаженные глаза выражали жестокость. Курода хотел было обсудить с ним медицинские проблемы Экспедиционного корпуса, но вовремя сообразил, что вряд ли это получится. Утонченное лицо Пак Мёна скорее напоминало маску. Едва ли он был старше врачей-стажеров при медицинском центре, но по сравнению с ними выглядел сорокалетним. С лица его не сходило выражение настороженности; трудно было представить, что этот человек умеет улыбаться.
Для того чтобы попасть в отель, где находилась штаб-квартира Корпуса, нужно было развернуться на КПП «А» перед мостом Йокатопия. Курода часто бывал в «Морском ястребе» на вечеринках и семинарах и, конечно же, хорошо знал это место. Там, где раньше был небольшой парк, корейцы разбили свой лагерь. Вероятно, из-за начавшегося дождя он выглядел совершенно пустым. Рядом с большой палаткой возвышались два деревянных столба, врытых в землю. Столбы были квадратными в сечении, толщиной примерно в полметра каждый. Дерево выглядело старым — скорее всего, принесли с ближайшей свалки. За столбами были сложены мешки с песком. Чем-то это напоминало декорацию. Может, столбы нужны для какого-то ритуала? Или их обвяжут соломой и будут использовать в качестве тренажеров для отработки навыков штыкового боя? Так или иначе, столбы выглядели жутковато.
Заметив направление взгляда Куроды, Хо что-то сказал Паку. — А, это для казни сегодня вечером, — объяснил Куроде Пак. Пак не очень чисто говорил по-японски, и Куроде показалось, что тот сказал что-то про яйца. Утвердившись в мысли, что это какой-то северокорейский обычай, он кивнул в ответ.
— Капрал, которого вы вчера изволили любезно принять, — продолжил Пак, — получил ранение в живот. Его хотели убить двое наших солдат. Вот их и будут казнить сегодня вечером.
С этими словами кореец мотнул головой в сторону столбов, и до Куроды наконец дошло, что он имел в виду. Воображение тут же нарисовало примотанных к столбам бедолаг с завязанными глазами. Сердце беспокойно забилось.
Хо Чи повернулся на своем сиденье, наблюдая за реакцией Куроды, а у того действительно изменилось лицо. Курода подумал, что, с его стороны, было опрометчиво полагать, что он уже привык к корейцам. Каждый день он проходил через КПП и даже пробовал беседовать с солдатами, хотя не все из них понимали японский. То, что происходило сейчас, напоминало ему разговор с якудзой в баре. Одно дело — поболтать с бандитом о женщинах или о гольфе в баре, и совсем другое — отправиться к нему в офис, потому что у якудзы возникла потребность что-то обсудить…
Пак тоже повернул к нему голову.
— Казнь… то есть… вы имеете в виду… — начал Курода, но Пак закончил за него:
— Расстрел.
Несколько лет назад Курода смотрел какое-то ток-шоу, где говорили, что в Северной Корее казни проводятся публично, дабы они служили предупреждением для других. Но черт… эти два столба видны отовсюду. Окна и балконы Национального медицинского центра с северной стороны смотрят как раз на лагерь. С пятого по десятый этаж там размещались палаты для особо тяжелых и неизлечимых больных. Даже думать не хотелось о том, какое впечатление на них произведет казнь, особенно на тех, у кого проблемы с сердцем.
Курода хотел уточнить, будет ли казнь публичной, но осекся. Такой вопрос может закончиться тюремным заключением для него, корейцы вполне способны на это. На расстоянии они выглядели мирно, но при близком контакте становилось понятно, насколько опасно иметь с ними дело. Курода в десятый раз подумал о том, что зря согласился поехать с ними, но разве он мог отказаться? За ним приехали вооруженные люди. Когда человек сталкивается с угрозой насилия, у него не остается никаких вариантов, его могли просто затолкать в машину и увезти. Курода почувствовал, что попал в ловушку. Возникло ощущение, будто все тело сжимается. Его уже не интересовал вопрос, будет ли казнь публичной, или нет.
На КПП «А», вместо того чтобы развернуться, автомобиль поехал направо. Хо что-то сказал шоферу, и тот кивнул. Пак сложил документы, которые держал в руках, в кейс. Проклятье, куда направляется машина? Курода знал, что сотрудники мэрии обычно входят в отель со стороны «Фукуока Доум». С противоположной стороны была подземная парковка, и именно там, на этаже В2, содержались заключенные. Сераги как-то пошутил, что если Куроду арестуют, то его отправят именно туда.
Среди персонала больницы ходили слухи, что корейцы отслеживают людей по Интернету. Объектами слежки становились те, кто путешествовал за границу первым классом, кто владел гостиницами и яхтами, кто посещал элитные фитнес-клубы, у кого были в собственности дорогие произведения искусства, владельцы крупных и часто тайных банковских счетов, а также те, кто вел сомнительную, с точки зрения морали, жизнь. Курода припомнил, что пару раз летал на Гавайи, у него была маленькая яхточка в бухте Омура, раз в неделю он ходил в дорогой спортивный клуб, и он собрал небольшую коллекцию фарфора из печей Ген-эмон и Ка-киэмон. Помимо этого, у него были тайный банковский счет на сумму более семисот тысяч иен и любовница в Накасе, отношения с которой продолжались уже лет пятнадцать. Куроде стало плохо, внутренности сжались в комок, в горле, груди и животе что-то заворочалось, под мышками и на висках выступил пот.
— С вами все в порядке? — спросил Пак.
Хо Чи снова повернулся на своем сиденье и уставился на Куроду.
Машина миновала въезд в паркинг, покатилась по огибавшей отель дороге и, наконец, остановилась у входа в банкетные залы. Водитель вышел и открыл заднюю дверь. Курода, чувствуя дрожь во всем теле, повернулся к Паку и спросил:
— Я что, арестован?
Кореец посмотрел на него, перевел его вопрос Хо, и оба вдруг расхохотались.
— Зачем же нам арестовывать вас, доктор! Проходите, пожалуйста! — сказал Пак. Все еще посмеиваясь, он покачал головой.
— А тогда почему мы идем не с главного входа? — спросил Курода, выбираясь из автомобиля.
Пак снова перевел вопрос военврачу, и тот, помедлив мгновение, разрешил все объяснить.
— Дело в том, доктор, что центральный холл закрыт. Мы переместили наш командный пункт сюда. У нас заболели трое солдат — лихорадка, сыпь и тошнота. Мы хотим, чтобы вы их осмотрели. Кроме того, у нас появились насекомые, и мы не исключаем возможность общего заражения.
Когда они проходили через банкетный зал, Курода почувствовал острых запах дезинфицирующего раствора, и у него перехватило дыхание. Скорее всего, корейцы использовали изопропанол, так как он был сильнейшим раздражителем для кожи, Япония давно от него отказалась. Он спросил об этом Пака, и тот сказал, что дезинфекцию проводил местный специалист. По-видимому, у этого парня был целый склад изопропанола, и он не пожалел своих запасов.
К ним подошел старший офицер, один из тех, что часто выступал по местному телевидению. У него была приятная улыбка; по телосложению он походил на борца дзюдо или регбиста. Одно ухо у него отсутствовало. Он пожал Куроде руку и представился: Хан Сон Чин, полковник, командующий Экспедиционным корпусом Корё. Все четверо — Курода, полковник, Пак Мён и Хо Чи — опустились в удобные кресла в углу вестибюля, девушка в военной форме принесла им чай. Курода начал постепенно успокаиваться.
Корейцы закурили. Похоже, запах дезинфицирующего средства их совершенно не беспокоил. Пак с удовольствием выпустил изо рта струйку дыма и что-то сказал по-корейски командующему. Хан рассмеялся и обратился к Куроде:
— Ну, что вы, доктор! Меньше всего мы хотели бы вас арестовать!
Он подался вперед и похлопал Куроду по плечу:
— Мы вызвали вас сюда, потому что нам нужна ваша консультация.
Хан очень хорошо говорил по-японски, его интонации и произношение были безупречны.
Курода смущенно рассмеялся и покачал головой. Но он прекрасно понимал, что, какими бы дружелюбными ни казались эти люди, они все равно враги.
Вместе с чаем девушка принесла тарелки с корейскими сладостями: круглые и плоские печенья с узорами из белого и черного кунжута. Курода не стал отказываться и попробовал — оказалось довольно вкусно. Его угощал сам командующий ЭКК, но это ровным счетом ничего не означало. Нужно быть начеку. Вежливость корейцев объяснялась тем, что он был нужен им. Как только надобность в нем отпадет, сладостей больше не будет; а если он станет для них сколько-нибудь опасным, его просто устранят.
Допив чай, они прошли по красной дорожке в большое фойе. Далее шел ряд дверей с табличками, на которых значились названия деревьев: «Багряник», «Вяз», «Лавр», «Клен», «Дуб». Двери «дубовой» комнаты были открыты, и Курода увидел внутри три тела, завернутые в желтовато-белую ткань и перевязанную такого же цвета веревкой. Вокруг тел стояли вазы с цветами. Пак сказал, что это погибшие при перестрелке в парке Охори; похороны были запланированы на этот вечер, но из-за предстоящей казни перенесены на завтрашнее утро.
Навстречу им то и дело попадались вооруженные солдаты, офицеры — сотрудники штаба ЭКК и японские муниципальные служащие.
— Ну что, вы готовы? Сейчас покажем вам, в чем дело, — сказал Хан, бросив сигарету в пепельницу.
Полковник первым встал на эскалатор, который вел вниз, на уровень В1, за ним Хо Чи, Курода и Пак.
— Преступники содержатся на другом этаже, — объяснил Пак, похлопывая Куроду по плечу. — Когда подойдут основные силы, мы переведем их в другое место. Мы признаём за заключенными права человека, так что на уровне В2 условия вполне приемлемые, тем более рано или поздно здесь появятся инспекторы из Совета Безопасности ООН. Правда, я допускаю мысль, что они начнут говорить о принципах гуманности, ну, или о чем-то в этом роде, но это уже детали.