н укрыл его вместе с совой под листвою и строго наказал не проронить ни слова, чтобы не спугнуть птиц. Но этот болван, когда птицы слетелись, сейчас же стал кричать, что птиц много и что пора дергать сеть. При звуках его голоса птицы улетели. Птицелов крепко его выбранил, и он обещал молчать. Птицы собрались еще раз и глупец снова воскликнул, но на латинском языке: «Птиц очень много», думая, что если он будет говорить по-латыни, птицы его не поймут. Птиц опять как не бывало. Ловля была испорчена, и охотник еще более резко стал корить доктора за то, что он заговорил. А он в ответ: «Неужели же птицы знают по-латыни?» Этот странный ученый был убежден, что птицы разлетелись не потому, что их испугал звук его голоса, а потому, что они поняли то, что он сказал.
146. О том, как хвалили одного юношу в Риме
Кто-то из нашей компании очень хвалил наружность и характер одного юного римлянина, необыкновенно красивого и в то же время очень порядочного и преданного наукам. И чтобы воздать ему высшую хвалу, он сказал: «Мне кажется, что когда Иисус Христос был в его годах, он был именно таков, как он». Какая удивительная похвала человеческой красоте! Ни Демосфен ни Цицерон не могли бы придумать ничего более замечательного.
147. Мудрый ответ клеветнику
Луиджи Марсили, из ордена августинцев, живший недавно во Флоренции, был человек выдающегося ума и больших знаний. В старости он воспитывал и обучал гуманистической науке моего земляка, бедного юношу, по имени Джованни, которого я знал и который впоследствии стал очень видным ученым. Один из его товарищей — к Марсили приходило много людей, чтобы учиться, — из зависти стал тайно наговаривать на него учителю, уверяя, что Джованни, как самый неблагодарный человек, дурно думает и дурно говорит о нем. Когда это стало повторяться, старец, который был мужем чрезвычайно благоразумным, спросил у него: «Сколько времени знаешь ты Джованни?» Тот отвечал, что не больше года. «Я удивляюсь, — сказал тогда Марсили, — что ты считаешь себя таким умным, а меня таким глупым и думаешь, что ты в год мог лучше узнать природные свойства и характер Джованни, чем я в десять лет, которые он живет у меня». Чрезвычайно благоразумный ответ, которым была выведена на чистую воду низость клеветника и отдано должное порядочности юноши. Если бы больше людей поступало так, меньше было бы места зависти и клевете.
148. Остроумный ответ его же, приложимый ко многим епископам
Один из друзей спросил у Луиджи Марсили, что означают два острия на епископской митре. Марсили отвечал, что передняя означает Новый завет, а задняя — Ветхий, который епископы должны знать наизусть. «А что означают, — продолжал тот, — две полоски, которые свисают от митры до самой поясницы епископов?» — «То, что они не знают ни Нового, ни Ветхого», — сказал Марсили. Остроумный ответ и приложимый ко многим епископам.
149. Острота насчет Франческо Филельфо
В папском дворце, в кружке секретарей, где, как всегда, находились многие ученые мужи, речь зашла о распутной и грязной жизни этого негодяя Франческо Филельфо. Многие обвиняли его в целом ряде преступлений. Кто-то спросил, знатного ли он роду. Один мой земляк, милый и остроумный человек, сказал с самым серьезным видом: «Ну конечно, он блистает благородством, ибо отец его всегда носит по утрам шелковые одежды». Он намекал на то, что Филельфо — сын священника, ибо одежды, которые священники носят во время богослужения, большею частью шелковые.
150. Другая острота насчет того же Филельфо
Другой остряк прибавил: «Нет ничего удивительного, что внук Юпитера, подражающий деяниям предков, Филельфо похитил как новую Европу, так и нового Ганимеда». Говоривший намекал на то, что Филельфо привез в Италию, обесчестив ее сначала, греческую девушку, дочь Иоанна Хризолора, и увез с собою в Грецию некоего падуанского юношу, плененный его красотою.
151. О нотариусе, который стал сводником
В Авиньоне был нотариус, француз, хорошо известный папской курии. Он увлекся публичной женщиной, бросил профессию нотариуса и жил на средства, которые его подруга зарабатывала своим ремеслом. На первое января, день, которым начинался год, он надел новую одежду, на рукаве которой были вышиты серебром французские слова, означающие: «Все лучше и лучше». Ремесло сводника казалось ему более предпочтительным, чем его прежняя профессия.
152. Уловка некоего Петрилло для освобождения больницы
Кардинал барийский, неаполитанец родом, владел в Верчелли в Цизальпинской Галлии больницею, которая давала ему мало дохода вследствие производящихся там больших издержек на бедных. Кардинал послал туда одного из своих людей, по имени Петрилло, чтобы собрать деньги. Петрилло нашел больницу полной немощными и хворыми, на содержание которых уходили все тамошние средства. Тогда, облачившись в костюм врача, он пришел в больницу и, осмотрев язвы разного рода, которые были на больных, созвал всех и сказал: «Против ваших язв нет другого лекарства, как мазь из человеческого жира. Поэтому бросьте между собою сегодня же жребий, кто из вас должен будет, ради излечения остальных, быть брошен в котел и сварен живьем». Испуганные этими словами — ибо каждый боялся, что жребий падет на него, — больные один за другим убежали. Таким образом Петрилло освободил больницу от содержания этих нечистоплотных людей.
153. О звуке
В прежние времена, при папе Бонифации IX, в одной компании спорили, какой звук самый приятный и сладостный. Мнения высказывались разные. Лито д'Имола, секретарь кардинала флорентийского, того, который был настоящим кардиналом, сказал, что для голодного нет звука приятнее звонка. Ибо в домах кардиналов принято созывать живущих там к обеду и к ужину звонком. Когда звонок раздается с опозданием, а у некоторых аппетит разыгрался давно, его звуки доставляют голодным много удовольствия. Все нашли, что Лито прав, особенно те, кому опоздание звонка, зовущего к еде, было делом знакомым.
154. О сыне вельможи, которому отец приказал из-за его злого языка быть немым
У одного испанского вельможи был взрослый сын, обладавший чрезвычайно злым и ядовитым языком, навлекшим на него ненависть многих людей. Отец поэтому приказал ему никогда не раскрывать рта. Он повиновался. Случилось однажды так, что отец и сын были приглашены к королю на торжественный обед, на котором присутствовала также королева. Сын, ловкий во всем остальном, прислуживал отцу, как немой. Королева, которая славилась своей распутной жизнью, решила, что юноша глухонемой, и сообразила, что он будет для нее очень удобен. Она попросила вельможу, чтобы он отдал сына в услужение ей. Тот согласился, и она стала посвящать юношу в свои самые секретные дела, так что он был не раз свидетелем ее распутства. Прошло два года, и на такой же торжественный обед снова был приглашен отец юноши. Королю за это время часто приходилось видеть молодого слугу своей супруги, которого все считали немым. Пока он прислуживал королеве, король спросил вельможу, от рождения или по какому-нибудь несчасткому случаю лишен дара слова его сын. «Ни то, ни другое, — отвечал вельможа. — Это я запретил ему разговаривать из-за его злоязычия». Король попросил, чтобы с юноши было снято запрещение. Отец долго сопротивлялся, указывал, что может произойти какой-нибудь скандал, но, уступая настоянию короля, разрешил сыну говорить, если ему захочется. Тот прежде всего обратился к королю и сказал: «У вас такая супруга, с которой по бесстыдству и по развратной жизни может сравниться самая низкая из публичных женщин». Король смутился и приказал ему замолчать. У многих людей такой обычай, что, как бы редко они ни говорили, они всегда норовят сказать гадость про кого-нибудь.
155. Об одном опекуне
Дакконо дельи Ардингелли, флорентийский гражданин, был назначен опекуном к одному малолетнему. После продолжительного управления его имуществом от богатства не осталось ничего. Все ушло в глотку опекуна. Наконец с Дакконо спросили отчета, и должностные лица потребовали, чтобы он представил входящие и исходящие книги. Дакконо показал на свой рот и на свой зад, говоря: «Вот входящая, вот исходящая. Других нет».
156. Острота Анджелотто о бороде греческого кардинала
Греческий кардинал приходил в курию с длинной бородою, согласно обычаю своей родины. Многие удивлялись, почему он ее не снимет, как другие. Анджелотто, кардинал римский, который иногда мог быть очень остроумным, заметил по этому поводу: «Он хорошо делает. Среди стольких коз пусть заведется хоть один козел».
157. О толстом рыцаре
Один рыцарь, очень толстый, въехал в Перуджу. Жители города, которые вообще любят пошутить, стали у него спрашивать в насмешку, почему он, против обыкновения, поместил свой чемодан не на крупе лошади, а спереди. «Так нужно, — ответил он весело, — потому что город ваш полон воров и грабителей».
158. Забавное заявление судьи адвокату, который ссылался на «Клементину» и «Новеллу»
В Венеции в светском суде судьи разбирали дело о завещании. Выступали и адвокаты, защищавшие интересы своих клиентов. Один из них, бывший священником, сослался в подкрепление своих доводов на «Клементину» и «Новеллу» и привел из них соответствующие параграфы. Тогда судья, старый уже человек, которому эти имена были незнакомы и который мало общался с Соломоном, с гневным лицом обрушился на адвоката: «Что за черт! — воскликнул он. — Как тебе не совестно перед лицом столь почтенных мужей называть имена бесстыдных потаскух! Неужели ты думаешь, что их слова мы примем во внимание как некий законодательный текст?»
Этот олух думал, что Клементина и Новелла не названия законов, а имена женщин, с которыми адвокат сожительствовал у себя дома.