– Нельзя красть у первородных, запомни на всю жизнь!
Она запомнила – на всю жизнь, которая вышла из нее вслед за струей горячей мочи, забрызгавшей босую ступню принца. Только это заставило Хонора опомниться: спросонок он забыл, что простолюдины теперь лишены бессмертия. Но – поздно.
Хонор разжал пальцы, в сердцах пнул бездыханное тело. Ничего не поделаешь, умерла так умерла. Он наклонился, чтобы обыскать воровку. Сунул ладонь в вырез платья, куда девка спрятала добычу. Пошарил между полными, еще мягкими и теплыми грудями. Кошель небрежно бросил на кровать, медальон поднес к глазам. И передернул плечами от внезапного озноба.
В неверном свете луны Хонору ди Амбру показалось, что заключенная в янтарь мушка шевельнула лапками, словно обрела бессмертие. Но не жизнь.
Стук в дверь оторвал принцессу Элин от важной и приятной работы.
– Ваше высочество, мы прибыли в порт! – донесся голос помощника капитана. – Принимать на борт лоцмана?
Принцесса поморщилась, щелкнула с досады плетью-семихвосткой. Как все первородные дома Морган, Элин была капитаном собственного корабля. Пришлось ответить:
– Принимай. Я скоро поднимусь на мостик.
Она отвернулась от двери, прошла в глубь каюты, к распятой на стене нагой девушке. Ладони, плечи, голени и бедра пленницы были прибиты к переборке толстыми железными гвоздями, раны гноились, кровоточили, видно, что корка на них подсыхала и срывалась снова и снова. Живот, грудь, ноги густо исчертили рубцы, оставленные плетью. Между широко разведенных ног к переборке был приделан грубо обтесанный треугольный брус, потому выбор у распятой был небогат: либо пытаться устоять на искалеченных ногах, либо сесть промежностью на острое ребро бруса. Вернее, выбор имелся в начале экзекуции. Сейчас стоять девушка уже не могла.
Распятая была дочерью одного из капитанов Морского Королевства. Вездесущие доброжелатели донесли, что девчонка весьма гнусно отзывается о внешности крайней наследницы дома Морган. В ту же ночь мерзавку выкрали из родительского дома и доставили на корабль Элин. Это случилось неделю назад. Пока что развлечение принцессе не наскучило.
Элин подошла к распятой, подняла свесившуюся на грудь голову, рукоятью плетки сдвинула с лица той густые каштановые пряди. Усмехнулась:
– Вынуждена оставить тебя в одиночестве. Не будешь скучать без меня?
Запекшиеся искусанные губы шевельнулись:
– Умереть… позвольте умереть… пожалуйста…
– Умереть? Что ты, я не хочу лишать благородную девушку бессмертия… пока мы не закончили нашу беседу.
Принцесса положила плеть на стол, взяла деревянный брусок, обмотанный тряпицей. Раскрыла девушке рот, затолкала кляп поглубже в горло. Та захрипела, задергалась в конвульсиях, из выпученных глаз потекли слезы. Бессмертная, задохнуться она не могла, но каждый вдох был для нее теперь источником боли, сообщить о которой она могла лишь еле слышным мычанием. Элин осмотрела ее, осталась довольна своей работой.
– Сиди здесь и жди, пока я вернусь из Цитадели. Постараюсь не задерживаться, – пообещала и улыбнулась, увидев, как глаза девушки наполняются ужасом.
Однако ужас предназначался не ей. Распятая смотрела на окно каюты за спиной Элин ди Морган.
– Постой-ка, дружище!
Принца Климента, наследника дома Орелин за всю его жизнь не окликали так панибратски. Он оглянулся. Переулок, ведущий к гостинице, перегораживали трое. Колеты со стальными вставками, вытертые до блеска лосины, видавшие виды плащи, шпаги в простых ножнах. Ни гербов, ни цветных нашивок, указывающих на принадлежность к одному из восьми домов. Наемники. Климент пожалел, что вздумал бороться с бессонницей ночной прогулкой, забыв, что задрипанный городишко у подножья Цитадели совсем не то самое, что блистательная столица Золотого Королевства. Но что оставалось делать, если глаз все равно не сомкнуть? Мерять шагами гостиничный номер, размышляя над тем, зачем его, младшего в династии, пожелал видеть Привратник?
Троица наемников меж тем приблизилась, начала окружать его неторопливо. Шпаги из ножен они не вынимали, но каждый положил ладонь на эфес. Такой расклад Клименту не понравился. Он вскинул подбородок:
– Что вам угодно, судари? Потрудитесь объясниться! Я первородный принц!
Рожи наемников расплылись в ухмылке. Крайний справа, здоровый детина с багровым рубцом на левой щеке, ответил, небрежно поглаживая эфес:
– Именно на это мы и надеялись. Не соизволите поделиться бессмертием со скромными солдатами, ваше высочество?
– Нам много не надо, – поддержал второй, с хищным крючковатым носом на узком лице. – Хотя бы на годик.
– Лучше на два, – хохотнул третий с обманчиво добродушным губастым лицом.
Климент наконец понял, что происходит. В прошлом остались благословенные времена, когда бессмертие щедро распределялось меж всеми жителями восьми королевств, а смерть была милостью и милосердием, которые сюзерен жаловал вассалам. Простой люд получал ее из рук своего господина, благородные господа – из рук первородных, первородные – помолившись Богам. Веками порядок этот оставался незыблем, но нынче источник бессмертия оскудел. Смерть явилась в мир не как редкая гостья, – как хозяйка, и никто больше не радовался ей. Который год смерть выкашивала простой люд Золотого Королевства – у их хозяев бессмертия едва хватало для собственных нужд. Здесь, в ничейных землях вокруг Цитадели, дела обстояли еще хуже. «Сначала Смерть явится за простолюдинами, затем – за благородными…» Хотя кто сказал, что эти наемники – из благородных семей? Не исключено, что обычные самозванцы.
Климент тоже положил руку на эфес. Заявил, как мог громко, стараясь не дать петуха:
– Ди Орелин не раздает бессмертие кому попало! Я не вижу гербы ваших домов. Может, их у вас и нет вовсе?
– Зато у нас есть шпаги, – процедил горбоносый.
Миг, и три острия нацелены в лицо Климента. Надежды, что кто-то вмешается, не было никакой, поэтому кричать, звать на помощь бесполезно. Все, кто пока жив в этом городе, прячутся за крепкими дверьми и закрытыми ставнями. Лишний раз из дому не выйдут, тем более ночью. Тем более когда на улице звенят шпаги! Один день жизни, это ведь тоже жизнь.
Наемники не напали сразу, позволили принцу обнажить оружие. Впрочем, толку в этом оказалось чуть – первый же выпад Климент пропустил. И второй. И третий. Убивать его наемники не хотели, да и не смогли бы. Но рой злых стальных ос впился в его руки, грудь, живот, бедра. Он старался стоять лицом к лицу со всеми тремя противниками, но спине тоже доставалось. И ягодицам – особенно. Слезы потекли из глаз, Климент стиснул зубы, чтобы не заорать от боли.
– Хватит, дружище, – посоветовал «добродушный». – Раздай нам бессмертие, и будем квиты.
Климент хотел ответить гордым отказом, подобающим первородному, но не смог. Сил хватало лишь на то, чтобы на ногах удержаться, отбить хоть сколько-то выпадов.
К звону клинков добавились новые звуки: цокот копыт по мостовой. В ночной тишине он звучал особенно четко. И он приближался.
– Ба, да здесь нечестный поединок! Трое против одного! – услышал Климент позади себя молодой веселый голос. – И в меньшинстве – первородный!
– Это безобразие! Принц, сделайте что-нибудь! – второй была женщина.
– Я бы с удовольствием. Но, во-первых, ваш батюшка просил доставить вас в Цитадель в целости и сохранности. А во-вторых, я не уверен, что имею право вмешиваться в дела Золотого Королевства.
– Не имеешь! – подтвердил верзила со шрамом. – Проваливай, куда ехал, и мы тебя не тронем!
– Фи, как грубо! Потом я вас накажу за это. А пока полюбуюсь спектаклем.
– Полюбуешься?! А я так и поучаствую!
Климент сообразил, что слышал стук копыт все время, пока шел разговор – с противоположной стороны переулка. Именно там, за спинами наемников, появился третий всадник. Лихо спрыгнул с лошади, сдернул с головы шляпу, украшенную синим пером, шутовски поклонился:
– Инес ди Корентайн к вашим услугам, неуважаемые господа!
Это была женщина! Хоть не представься она, Климент не скоро бы это понял. Коротко стриженная, скуластая, колет из буйволиной кожи делает грудь почти плоской. Разве что бедра широковаты для мужчины.
Верзила со шрамом обернулся к неожиданному противнику, смерил презрительным взглядом, осклабился:
– Я не дерусь с бабами, я их только деру!
Приятели тут же поддержали его смехом. И принцесса улыбнулась:
– Так похабно меня еще никто не оскорблял.
Выпад ее был молниеносным, наемник не успел понять, что следует защищаться, а кончик шпаги уже вышел из-под его левой лопатки. Принцесса отступила, позволяя трупу упасть.
Диспозиция изменилась кардинально. Теперь они дрались два на два. Клименту достался «добродушный», ди Корентайн – горбоносый. Шпагами наемники владели лучше, но они не были бессмертными. Поэтому больше не играли, фехтовали аккуратно, старались ударить наверняка и выиграть время для отступления.
– Принц, да вмешайтесь же, остановите это безобразие! – вновь подала голос всадница.
– Не старайся, милая, – ди Корентайн опередила неизвестного принца с ответом, – я слышала, в доме Брис мужчины не рождаются.
Наконец-то Климент получил возможность выбирать позицию и рассмотрел парочку, что наблюдала за поединком. Восседавшая на гнедой кобыле миниатюрная девушка куталась в серый плащ, совсем не вязавшийся с ее рыжими кудрями. Зато спутник ее красовался в полосатом сине-желтом хуке поверх зеленого пурпуэна и выкрашенных в ярко-алый цвет шоссах. Шляпа с целым пучком разноцветных перьев довершала наряд.
– Мужчины рождаются, – возразил всадник. – Но шпаги кровью всякого сброда они не марают.
Он что-то сделал, но что именно, Климент не успел разглядеть, – наемник провел выпад. Климент отскочил… и ударился спиной о стену дома. Его таки подловили. Сталь пропорола плоть, вошла между ребрами – точно в сердце. Климент задохнулся от боли.
Клинок наемник не выдернул. Вместо этого он вдруг выпучил блекло-голубые глаза, удивленно открыл рот. Ладонь, удерживающая эфес, разжалась. Наемник ничком повалился на мостовую, между лопаток его торчала рукоять метательного ножа. Пестрый всадник улыбался, покачивая в руке второй, примеряясь для броска. Горбоносый разбойник отпрянул от принцессы, бросился прочь заячьим зигзагом. Дальнейшего Климент не увидел. Чувствуя, как темнеет в глазах, сполз по стене.