— С сорокового. Перед Битвой за Британию. Никогда бы не подумала, что окажусь здесь.
Кэй устала говорить. Она пригладила мокрые волосы и надела пилотку. Она подумала о немецких солдатах в лесах за семьдесят миль отсюда. В Медменхэме так и не смогли точно установить, как запускаются Фау-2. В июле они пересматривали все старые снимки Пенемюнде. За одним из гигантских земляных валов находился веерообразный участок берега — совершенно пустой. Они считали, что это и есть стартовая площадка. Кэй долго смотрела на него, пока не заметила очевидное:
— Сэр, взгляните сюда, — позвала она Старра.
Он наклонился к ней, положив руку на плечо:
— Что именно?
— Здесь нет железной дороги.
— И что с того?
— Это значит, что ракеты доставляют по шоссе. А значит — для запуска не нужен специальный бункер. Подойдёт любой участок бетона или асфальта.
Чаще всего труднее всего было заметить то, что прямо перед глазами.
К ним подошла одна из девушек:
— Джоан, дашь сигарету? Я потом отдам.
Это была Барбара. Она взглянула на Кэй:
— Ты, похоже, быстро врубилась.
— Бог знает почему. Наверное, в нашей работе в Медменхэме тоже много математики.
Барбара вставила сигарету в рот:
— Прости, что вела себя как стерва.
— Всё в порядке.
Сзади появилась Флора Дьюар:
— Лётный офицер Ситвелл хочет, чтобы мы все спустились вниз.
Барбара вернула сигарету:
— Чёртова Ситвелл.
Они спустились обратно в подвал и заняли свои прежние места вокруг центрального стола. Кэй обменялась кивками с несколькими другими женщинами — Джойс, Глэдис, Молли… Это было одно из лучших проявлений военного времени: как легко завязывалась дружба. То же самое произошло ещё в дни её первоначальной подготовки — женщины, с которыми в мирное время она и пяти минут бы не провела, становились почти как семья. Трудности сближали. Уже сейчас казалось, будто она знала их многие годы.
Лётный офицер Ситвелл вытирала доску. Когда последние следы формул исчезли, она повернулась к ним:
— Расписание смен то же, что и в Англии. Мы распределили вас по парам следующим образом…
Она взяла лист бумаги со стола:
— Офицеры Колвилл и Кэйтон-Уолш заступают на первую смену — с восьми утра.
Кэй взглянула на Барбару, но та смотрела прямо перед собой.
— Робинсон и Дьюар — вторая смена, с двух часов дня. Хеппл и Астор — третья, с восьми вечера. И, боюсь, Хэнди и Томас достаётся ночная вахта — с двух до восьми утра.
— Если у кого-то есть вопросы — останьтесь. Остальные — свободны. Транспорт ждёт, чтобы отвезти вас к вашим квартирам. Каждой будет выдан небольшой продуктовый набор — возьмите его с собой и передайте хозяйке дома. Помните, пожалуйста: многие бельгийские гражданские голодают. Возможно, вы и сами голодны — но будьте тактичны и ешьте скромно. Разумеется, можете взять логарифмические таблицы и линейку и тренироваться до тех пор, пока не будете решать задачи во сне. До завтра.
Фламандский вечер был тёмным, влажным, тихим. Кэй сидела на переднем сиденье джипа, с чемоданом и коробкой с продуктами в багажнике. Ей дали только имя — доктор Маартен Вермёлен — и адрес. Было ясно, что водитель не знал дороги. У него была нарисованная от руки схема, и время от времени он останавливался, и Кэй приходилось выходить и вглядываться в незнакомые уличные таблички. Они проехали через пустую площадь, пересекли мост. Свет фонаря отражался в чёрной воде. В редких окнах по широкой улице тускло мерцал свет за плотными шторами. Это, видимо, был старый центр города — по крайней мере, по зданиям с фасадной кладкой и резными окнами так казалось. Всё напоминало фламандскую живопись. Она бы не удивилась, увидев сторожа с фонарём.
После нескольких разворотов и того, как они дважды проехали мимо одной и той же церкви, джип въехал в мощёный переулок с высокими кирпичными стенами и старыми деревянными дверями. За ними виднелись силуэты домов. Водитель остановился, посветил фонариком на карту, потом на номер дома.
— Вот и всё, мэм.
— Вы уверены?
— Так здесь написано.
Они выбрались из машины. Водитель явно торопился, пробормотал, что ему ещё нужно развозить других девушек, вытащил чемодан и коробку, поставил их на мокрый тротуар, пожелал спокойной ночи и уехал. Кэй огляделась. Она не имела ни малейшего понятия, где находится, не говоря уже о том, как завтра добраться до банка. Она почувствовала короткий укол паники, но сразу же подавила его. По сравнению с полётами в одиночку на высоте восьми миль над Берлином это была ерунда. Она повернула металлическое кольцо дверной ручки, взяла чемодан, прижала коробку подмышкой и толкнула дверь плечом. Петли скрипнули и нехотя поддались.
Дорожка из истёртых камней вела через грязный сад к входной двери. Кэй позвонила и отступила назад, всматриваясь в фасад. В одном из окон наверху мелькнул свет, но его тут же закрыли шторой. Через минуту за дверью послышались шаги, лязг засовов, поворот ключа. Дверь приоткрылась, и в проёме показалась половина лица пожилого мужчины.
— Доктор Вермёлен?
— Ja?
— Я офицер ВВС Великобритании, Анжелика Кэйтон-Уолш.
Старик закатил глаза, обнажая пожелтевшие белки, и раздражённо пробормотал что-то на фламандском.
— Простите, я не понимаю, — сказала Кэй.
— Je ne parle pas anglais!
— Peut-on parler français?
Он нехотя хмыкнул:
— Oui.
И снова — на помощь пришли монашки из школы Божьей Матери.
— Je suis l'officier de section Angelica Caton-Walsh de la force aérienne britannique. Vous m'attendez?
Он всмотрелся в её лицо, затем в коробку, потом снова на неё.
— J'ai dit à l'officier anglais: non!
Я сказал английскому офицеру: нет. Кэй пробормотала сквозь зубы:
— Вот как.
Она начинала терять терпение, стоя под дождём. Жестом указала на небо:
— Je suis désolée… mais je suis ici!
Он ещё немного поворчал, затем со вздохом открыл цепочку и впустил её.
Передняя напоминала дом её бабушки: чёрно-белый плиточный пол, изношенный коврик, тяжёлая деревянная мебель, обеденный гонг, металлический распятие, картинки с изображением святых, вышитые библейские цитаты, тиканье напольных часов и запах… не мёртвого, но старого, затхлого времени. В доме было холоднее, чем в джипе. Кэй поставила чемодан, но коробку оставила в руках.
Доктор Вермёлен запер дверь, задвинул засов. Он был лысый, костлявый, лет под шестьдесят, с пигментными пятнами на руках и черепе. Из-за плеч свисал свободный зелёный кардиган. Он крикнул вверх по лестнице:
— Амандин!
Послышался скрип половиц, и тут же начала спускаться женщина — будто заранее ждала. На ней были массивные ботинки и тёмное пальто, волосы подстрижены коротко, почти по-мужски. Через очки в тонкой оправе она внимательно осмотрела Кэй. Вермёлен сказал ей что-то по-фламандски, затем повернулся к Кэй:
— Ma femme.
Кэй протянула коробку:
— Это вам, — сказала она по-французски. — Простите за неудобство.
Женщина приняла коробку, заглянула внутрь, затем взглянула на Кэй уже немного теплее:
— Вам лучше пройти в тепло.
Кэй проследовала за ними мимо часов в кухню. Тапки Вермёлёна шлёпали по каменному полу.
Большой буфет был наполнен синим и белым китайским фарфором. Два высоких деревянных кресла с подушками и пледами стояли перед чугунной печкой. На столе лежала стопка старых книг в тканевых переплётах и пара шерстяных носков с дырками — их штопали. Мадам Вермёлен отодвинула шитьё и поставила коробку. Она аккуратно вынимала содержимое и рассматривала с выражением почти благоговейного изумления: две красные банки говядины Fray Bentos, армейские консервы с мясным рагу и овощами, пачка чая, три ломтика бекона в вощёной бумаге, банка сгущённого молока, маленькая буханка хлеба, коробочка с яйцами, плитка шоколада. Она выстроила всё это в ряд, как сокровища. Открыв коробку с яйцами, показала мужу три крохотных белых яйца, не говоря ни слова.
— Этого немного, — сказала Кэй. — Простите.
— Vous êtes très gentil, — сказал доктор Вермёлен. Он выглядел расстроенным.
— Простите нас, — внезапно добавил он по-английски. — Мы просили, чтобы вас к нам не направляли. У моей жены — как это называется? — он постучал себя по груди. — Angine.
— Стенокардия?
— Oui, angina — конечно, латинское слово. И мой сын тоже нездоров. Но, как вы сказали, вы здесь, и нам остаётся только принять это. Возможно, ненадолго. — Он указал рукой: — Ваше пальто. Садитесь. Согрейтесь.
Она сняла пальто, передала ему и села на одно из кресел, протянув руки к печке. Значит, он всё же говорил по-английски — и довольно хорошо. Зачем тогда притворялся?
Позади послышался громкий стук. Кэй обернулась — и вскрикнула. В окно задней двери вдавилось лицо — искажённое, замутнённое стеклом.
— Не пугайтесь, — сказал Вермёлен. — Это мой сын.
Он открыл дверь. Молодой человек с хромотой вошёл, неся мешочек. Бросил его на стол, сразу повернулся к Кэй, снял кепку — и показал густые тёмные волосы: короткие по бокам, длинные сверху.
— Это Арно, — сказал доктор. Он что-то сказал ему по-фламандски.
Арно поклонился, поцеловал Кэй руку. Был он примерно её возраста, очень бледный, но красивый. Лицо мокрое от дождя. Голод придал чертам остроту, подумала Кэй. Глаза тёмные, живые. С сильным акцентом он произнёс по-английски:
— Очень приятно познакомиться.
Он заглянул в мешок и достал четыре грязных картофелины. Подмигнул, победно улыбнулся:
— Voilà!
Кэй улыбнулась в ответ. Он украл их из чьего-то огорода, подумала она.
Предвкушая еду, семья Вермёленов повеселела. Арно снял промокший пиджак, уселся и стал снимать ботинки. Мадам Вермёлен вымыла картошку, бросила в кастрюлю и поставила на плиту. Открыла банку с рагу и переложила в другую кастрюлю.
Доктор ушёл в соседнюю комнату — мрачную, промозглую гостиную — и вернулся с бутылкой голландского яичного ликёра. Он разлил напиток по четырём крошечным рюмкам и протянул каждому. Он поднял тост —