Кэй вгляделась в столб дыма. Он слегка наклонялся под ветром.
— Похоже, в сторону моего жилья.
— Господи, надеюсь, с Арно всё в порядке.
— Пошли, — сказал Ситвелл. — Не отставайте.
Пока они шли за остальными к зданию штаба, Кэй не сводила глаз с дыма.
Барбара сказала:
— Каждый раз, как ты целуешь мужчину, немцы швыряют в него ракету. Ты не замечала?
Наверху, в офицерской столовой, Ноусли попросил закрыть двери и хлопнул в ладони, чтобы привлечь внимание. Рядом с ним стоял армейский майор — приземистый, с квадратным лицом, похожий на боксёра. Он, казалось, внимательно рассматривал каждого по очереди. Кэй ощутила, как он задержал взгляд на ней.
— Слушайте внимательно, — сказал Ноусли. — Очень важно сохранять спокойствие. Район Мехелена уже был обстрелян парой Фау-2, но тогда запуск шёл с территории Германии — скорее всего, целью был Антверпен. А эта ракета пришла из Гааги, где все батареи стреляют исключительно по Лондону. Так что если они не сменили цели внезапно, приходится признать: это был умышленный удар.
Он дал аудитории время осознать сказанное. По залу пробежал нервный ропот.
— Мне нужно переговорить со Стэнмором и с начальником охраны. — Он слегка повернулся и кивнул майору. — А пока, думаю, лучше будет прервать текущую смену. Вы можете остаться в штабе или вернуться в казармы. Встречаемся снова в 14:00. И, прошу вас, запомните — не могу подчеркнуть это достаточно: никому нельзя рассказывать о том, что я сейчас сказал. Для местного населения и всего личного состава это должна быть просто ещё одна ракета по Антверпену, сбившаяся с курса. Понятно? Всё, свободны.
— Думаю, надо проверить, стоит ли ещё дом.
— Хочешь, я пойду с тобой?
— Нет, всё в порядке.
Дым от ракеты был как оптическая иллюзия. Чем быстрее она шла к нему, тем дальше он казался, будто зловещий дух манил её за собой. Сирены иногда выли, но слабо, и всегда где-то далеко. Когда она подошла к улице, где жили Вермеулены, стало ясно: ракета упала далеко за пределами центра города — возможно, вообще недолетела.
Она открыла калитку, подошла к входной двери, позвонила и подождала. Потом попробовала ручку — конечно, заперто. Она вспомнила, как Арно накануне вечером достал ключ из-под притолоки. Встав на цыпочки, она нащупала металл.
Внутри было тихо и пусто, тускло, несмотря на дневной свет. В прихожей с её тенистыми религиозными украшениями Кэй почувствовала себя не в своей тарелке, почти как вор. Зашла на кухню — посуда убрана, всё аккуратно и чисто. Вернулась в холл. Задумалась, не заглянуть ли в кабинет доктора Вермеулена, но передумала: это было бы уже откровенное вторжение. Она поднялась по лестнице в свою комнату.
Шторы были отдёрнуты. На кровати — идеально заправленной, как положено по уставу WAAF — была лёгкая вмятина, словно кто-то недавно на неё присел. Она заглянула в шкаф, проверила свои вещи, затем села за стол и открыла ящик. Там лежали её логарифмические таблицы, счётная линейка и листы с расчётами, сделанными в первую ночь. Но страницы были не совсем так, как она их оставила — слегка смещены. Большинство людей не заметили бы, но Кэй была обучена замечать такие детали.
Это напоминало работу со стереоскопом в Мэдменхэме: по одному снимку — плоское изображение, а наложишь второй, сделанный с минимальным интервалом — и картинка оживает в трёх измерениях. Глядя теперь на ящик стола, она поняла, что все события последних двух дней приобрели новый смысл. Она спокойно просидела почти минуту, вспоминая каждую мелочь: события, которые по отдельности ничего не значили, но в совокупности складывались в иную картину.
Отказ Вермеуленов принять её.
Фотография погибшего сына, положенная лицом вниз на столе.
Нацистское приветствие в баре у воды.
Взгляды Арно на потолок во время их близости.
Пустой кухонный шкаф.
Запах сигарет у задней двери этим утром.
Она встала, вышла из комнаты и прошла по коридору к лестнице на второй этаж. Предположила, что комната прямо над её спальней — в задней части дома, слева. Дверь была приоткрыта.
Внутри — смятая постель, будто кто-то метался в жару. Резкий мужской запах пота и табака. Кучки книг. Открытая аптечка: бинты, марля, вата, бутылка антисептика. На туалетном столике — консервная банка от Fray Bentos, той самой говядины, которую она подарила мадам Вермеулен. Пустая, со вставленной ложкой, вылизанной до блеска.
Она открыла ящик. Внутри — маленькое серое удостоверение, похожее на паспорт. На обложке: 3-я танковая дивизия СС «Викинг». Внутри — фотография молодого человека, поразительно похожего на Арно, имя: Гийом Вермеулен, группа крови, подпись командира и фиолетовая печать со свастикой.
Хотя сердце её бешено колотилось, ум оставался холодным и ясным. Гийом был жив. Он сражался за немцев. Сейчас он скрывался — судя по всему, был ранен. Он не мог показаться на улице. Значит, даже если остальные куда-то ушли, он наверняка всё ещё в доме. Он почти наверняка слышал, как она стучала в дверь, как вошла, как прошлась по кухне и поднялась наверх.
Медленно она обернулась, наполовину ожидая увидеть его за спиной. Но дверной проём был пуст, как и лестничная площадка и ступени. Она спустилась на первый этаж и перегнулась через перила, глядя в холл. Пол, выложенный чёрно-белой плиткой, был пуст. В других спальнях его вряд ли могло быть, так что оставались два варианта: гостиная — но та выглядела слишком холодной и заброшенной — или, что куда вероятнее, кабинет отца. Вероятно, он там — и слушает. Она прикинула расстояние до входной двери. Можно было бы броситься к ней, но это могло спровоцировать его выйти и перехватить её. Лучше идти спокойно. Она огляделась в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать как оружие, но не нашла ничего подходящего.
Хорошо — она выпрямила плечи — иди.
Она спустилась по лестнице, пересекла холл, открыла дверь и вышла на улицу. Ключ всё ещё торчал в замке. Она заперла дверь и положила ключ на место, на притолоку. Окно кабинета выходило в сад. Шторы были задернуты. Она могла себе представить, как он стоит за ними, раздвинув тяжёлую ткань, и наблюдает за ней. Подавив желание ускорить шаг, она пошла по траве неторопливо. Уже дойдя до середины, она увидела, как открывается калитка — в сад вошли доктор и мадам Вермеулен, с ними был Арно.
Они остановились в изумлении. Она подошла ближе:
— Вы целы, — сказала она. — Слава богу.
Доктор Вермеулен холодно спросил:
— Что вы здесь делаете?
— Пришла убедиться, что с вами всё в порядке. — Её голос прозвучал натянуто, высоким фальцетом, поэтому она поспешила добавить, слишком бодро: — Вы не знаете, куда упала ракета?
Арно внимательно смотрел на неё.
— Мы пытались выяснить, но подойти близко не смогли. Кажется, она попала в поле.
— Повезло, — она попыталась улыбнуться. — Главное, что вы живы. Увидимся вечером.
Они стояли у неё на пути. Она сделала движение, чтобы пройти, и на миг ей показалось, что Арно попытается её задержать. Он словно что-то прикидывал в уме.
— Да, — сказал он. — Это будет хорошо.
Он отступил в сторону, и через секунду она уже была за воротами, на улице.
На площади у собора она жестом остановила британский армейский джип — капрал и двое рядовых. Машина круто свернула на брусчатку и затормозила. Капрал спросил:
— Да, мэм. Всё в порядке?
— Я полагаю, что в одном из домов неподалёку прячется немецкий солдат.
19
В самом сердце стартовой зоны полка, между Схевенингеном и Вассенаром, на плоском ландшафте лесов и дюн, примерно в двух километрах от моря, находился ипподром Дёйндигт — овальное поле длиной в восемь фурлонгов[3], с тремя трибунами, построенными ещё до Великой войны. Именно здесь должна была пройти траурная церемония в память о расчёте лейтенанта Штока.
Граф не хотел ехать. Четыре дня спустя после налёта на Пенемюнде, наспех вырытое кладбище рядом с железной дорогой приняло более сотни гробов, опущенных в братскую могилу; он даже не знал, в каком из безымянных деревянных ящиков покоилась Карин. Но мог ли он использовать это как оправдание, особенно перед самим собой? Гибель этих людей лежала на нём не меньше, чем на других. Это был его долг — отдать им последнюю честь. И вот, после запуска Фау-2 по Мехелену и свёртывания площадки, он оказался на переднем сиденье «Кюбельвагена» Зайделя, с сержантом Шенком и ефрейтором на заднем сиденье, в пути к ипподрому.
К их приезду обветшалые трибуны, с облупившейся краской и сгнившими досками, были почти полны. Согнано было около тысячи человек, по воле или по приказу: штабные части полка, обслуживавшие командование; технические части, разгружавшие ракеты с поездов и готовившие их к запуску; топливные и ракетные расчёты, пусковые команды, а также все остальные вспомогательные службы — водители, техники, связисты, повара, зенитчики, пожарные, радисты — всех отправили на этот пустынный участок побережья, чтобы обстреливать Англию. Они сидели стройными рядами и слушали, как оркестр полка исполняет подборку траурных гимнов.
Небо было высокое, серое и чистое; ни следа RAF. На песчаном треке, заросшем жёсткой травой, стояли несколько стульев и микрофон на низком помосте. Рядом сидели протестантский пастор и католический священник. Перед ними выстроились двенадцать гробов, каждый покрыт флагом со свастикой и увенчан фуражкой погибшего. Почётный караул стоял по стойке «смирно». Вид этих одиноких фуражек в сочетании с печальной музыкой произвёл на Графа ошеломляющее впечатление. Всё было как в Пенемюнде. Он снял фуражку и вытер глаза рукавом.
Зайдель с беспокойством посмотрел на него:
— Всё в порядке, Граф?
— Да, я в норме.
Они поднялись на трибуну и нашли последние свободные места. Сослуживцы встали, пропуская их. Только они сели, как на ипподром выехал «Мерседес» Каммлера. Он медленно проехал вдоль трибун и остановился перед гробами. Из передней двери вышел Каммлер. Из задней — полковник Хубер и ещё один высокий офицер СС. Все трое встали перед гробами спиной к собравшимся, вытянули руки в нацистском приветствии, затем поднялись на помост и заняли места. Почтительно, в присутствии мёртвых, они сняли фуражки. Восточный ветер, дувший с самого рассвета, поднимал края флагов со свастикой и трепал густые светлые волосы второго офицера СС. Тот поднял руку, чтобы пригладить их, — и одного этого жеста было достаточно, чтобы Граф узнал его, ведь он видел его тысячу раз — на продуваемом всеми ветрами пустыре Ракетного аэродрома в Берлине, на полигонах Куммерсдорфа, на побережье Боркума, на берегу Балтики в Пенемюнде, на равнине Близны в Польше...