Brevis esse laboro
Obscurus fio[22], —
он впадает в ту скучноватость, в которой та же «Ars Poetica»[23] упрекает Гомера:
Quandoque bonus dormitat Homerus[24].
Подобно тому, как Гималайский хребет представляет крайний предел земных возвышенностей, «Фауст», и в особенности вторая его часть, выражает в искусстве крайний предел духовных поисков человечества. Желающий смотреть на жизнь с подобных высот не должен бояться холода.
Повторяем, мы не ставили себе задачей ни хвалить, ни порицать гигантского факта. Нам нужно было понимать его, чего бы мы в нем ни искали: непосредственного наслаждения прекрасным, отвлеченной или будничной мудрости, если между последними возможно различие.
Для последовательного знакомства с текстом, прилагаем в виде примечаний сущность всего, что уяснено многими специалистами. Читатель и после нашего предисловия может нуждаться в разъяснениях, которые найдет постранично обозначенными на полях примечаний. Без полного знакомства со всеми лицами и связующими сценами понимание даже отдельных выдающихся красот положительно невозможно.
Wer den Dichter will verstehen,
Muss in Dichters Lande gehen.
(«Кто желает понять поэта, должен идти в страну поэта», — говорит Гете).
Обращаясь к «Фаусту» с обычными требованиями верности идее, природе и наставительности, мы найдем, что, во-первых, ни одно произведение искусства не захватывает такой широкой идеи, как «Фауст». Если под верностью природе разуметь природу искусства, то на каждом шагу мы будем изумлены той очевидностью, с какой трагедия вводит нас из мира будничных явлений в мир самых волшебно несбыточных, перед воплощением которых затруднились бы Шехерезада и сам Гофман. Что же касается поучительности, то «Фауст» выставляет такую массу фактов и глубочайших мыслей, хотя и чуждых всякой дидактики, что поучиться есть чему, была бы охота.
Фауст. Трагедия
Посвящение[25]
Вы вновь ко мне, воздушные виденья!
Давно знаком печальный с вами взор!
Хочу ль теперь те задержать волненья?
Иль сердцу мил безумный сон с тех пор?
Вы принеслись! Я, полон умиленья,
В туманной мгле приветствую ваш хор;
Трепещет грудь младенческими снами
От волшебства, навеянного вами.
Вы принесли веселых дней картину
И много милых ожило теней;
Подобно саге, смолкшей вполовину,
Звучат любовь и дружба прежних дней;
И больно мне; давнишнюю кручину
Несет мне жизнь со всех своих путей,
И кличет тех, которых в миг участья
И унесло, и обмануло счастье.
Им не слыхать последующих песен,
Всем тем, кому я первые певал;
Кружок приветный избранных стал тесен
И отголосок первый отзвучал.[26]
Кому пою, тот круг мне неизвестен,
Его привет мне сердце запугал;
А те, чей слух мою и любит лиру
Хотя в живых, рассеяны по миру.
И вновь во мне отвычное стремленье
В тот кроткий мир, к задумчивым духам;
Неясное подъемлю песнопенье
Подобное эоловым струнам;
Проснулось в строгом сердце умиленье,
Невольно слезы следуют слезам;
Все, чем владею, кажется мне лживо,
А что прошло — передо мною живо.
Пролог на театре
Директор, поэт, комик.
Директор
Вы оба мне уже не раз
В нужде и горе были братья,
Скажите, это предприятье
Успешно ли пойдет у нас?
Ведь на толпу поди-ка угоди ты,
А ведь, живя, она и жить дает.
Столбы стоят и доски поприбиты,
И праздника невольно всякий ждет.
Вот собрались, сидят, поднявши брови,
И изумленья ждут, коли не крови.
Я знаю, чем народу угождать;
Но в этот раз меня сомненья взяли.
Хоть их не водится хорошим баловать,
Но страшно много все читали.
Как быть, чтоб вышло ново и свежо,
Значительно и вместе хорошо?
Конечно, видеть рад я весь поток народа,
Как к нашей лавочке валит он так, что страсть,
И мучается там у узенького входа
В дверь милосердия попасть.
С утра уже начнется страшной давкой
У кассы, чуть забрезжит свет.
И, как в голодный год пред хлебниковой лавкой,
Готов пропасть он за билет.
Такое чудо — дело рук поэта.
Мой друг, прошу: сегодня сделай это.
Поэт
О, не кажи на пестрое движенье,
В котором дух поэта не живет,
Скрой от меня все это треволненье,
Что нас невольно мчит в водоворот.
Нет, в тихое введи уединенье,
Где радости поэт лишь обретет,
Там где любовь и дружба в благостыне
Рукой богов приводят нас к святыне.
Ах! Что лишь сердца глубина рождает,
Что с робостью лепечут лишь уста,
Что удалось и снова исчезает
Суровый свет развеет навсегда.
Нередко лишь с годами возникает
Вся образов воздушных полнота.
Блестящее на миг лишь создается,
Прекрасное в века передается.
Комик
Мы о веках здесь толковать отложим;
Потомки, я скажу, положим.
А современных тешить как?
И им ведь хочется забавы;
И в настоящем малый бравый,
Скажу я, тоже не пустяк.
Кто ловок говорить с толпой,
Тому хоть будь она еще в причудах злобней;
И нужен круг ему большой,
Чтоб потрясать его удобней.
Итак, смелей, чтоб верно в цель попасть;
Фантазии весь хор нам подавайте,
Пускайте ум и разум, чувство, страсть,
А глупости, прошу, не забывайте!
Директор
Но действию ты должен дать кипеть!
Идут смотреть, так было б, что смотреть,
Коль ты в глаза бросаешься жестоко,
Чтоб всяк сидел, разиня рот,
Ты тотчас захватил широко,
И уж привлек к себе народ.
На массы ты лишь массой повлияешь;
Всяк что-нибудь на вкус отыщет свой.
Взяв многое, ты многих оделяешь;
Тогда доволен всяк пойдет домой.
Разбей свой кус, чтоб каждый видел крошку;
Им нравится глотать подобную окрошку,
Легко играть, легко и сочинять.
Какая польза, здесь им целое давать!
Ведь публика же все расщиплет понемножку.
Поэт
Вам не понять, к чему тут ремесло ведет!
Художнику оно позор неотразимый!
А пачкотня таких господ,
Как вижу, уж у вас максимой.
Директор
Не ляжет твой упрек на совести моей.
Кто хочет действовать верней,
И должен выбирать орудие прямое.
Подумай ведь колоть то дерево гнилое,
Взгляни-ко, для кого писать!
Пришли: тот скуку разогнать,
Из-за стола поднялся объедало,
А ведь иной, легко сказать,
Пришел от чтения журнала.
Идут рассеянно они как в маскарады,
Полюбопытствовать из кресел и из лож;
И дамы показать себя, свои наряды,
Безденежно играют тож.
На высях что мечтать, поэт-владыко?
Наполненный театр порадует ли вас?
На покровителей взгляни-ко!
То сущий лед, то дикари подчас.
За карты сесть одни мечтают молодцы,
Тот до продажной добежать постели.
Чего ж вам, бедные глупцы,
Прекрасных муз терзать для этой цели?
Давайте больше, больше, — вам твержу одно,
От этого никак не уклоняйтесь.
Лишь с толку сбить людей старайтесь,
А угодить им мудрено.
Чем полон ты? Восторгом иль слезами?
Поэт
Ступай, ищи других рабов!
Какой поэт права свои готов,
То право человека, что дано
Природою ему, попрать ногами?
Чем властвует он над сердцами?
Чем примиряет все в одно?
Не строем ли одним, что из груди стремится,
Чтоб с цельным миром в сердце возвратиться?
Когда природа нити бесконечной
Бездушное крутит веретено,
Когда всей пестрой, скоротечной
Толпиться твари суждено,
Кто все в ряды текучие ровняет,
Где все рифмически плывет?
Кто частности в священный хор скликает,
К созвучью дивному зовет?
Кто в бурю страсть влагает роковую?
Дает задумчивость заре?
Кто милой на стезю кидает дорогую
Цветы в весенней их поре?
Кто злачными, ничтожными листами
Заслугу чтит, сплетая ей венец?
Кто на Олимпе правит и богами?
Мощь человека — лишь певец.
Комик
Так властью пользуйся своей,
Примись за творчество скорей,
Как за дела любовные берутся.
Сначала встретятся, прочувствуют, сойдутся,
Глядишь и заплелось, прикован нежный взор;
Все к счастию пошло, а вдруг наперекор,
Восторг в груди; тут жди сердечных ран,
И не оглянешься, а целый уж роман.
Обрадуй нас ты пьесою такой!
Старайся почерпать из жизни-то людской!
Все ей живут, не всем она известна,
А где ни выхвати, повсюду интересна.
Картину пеструю при слабом освещенье
И правды искорку при многом заблуждении,
Такое пиво как сварить,
По вкусу будет всем, всем можно угодить.
Весь цвет сберется молодежи,
Чтоб откровенья слово услыхать,