Потом обязательно укажу ей на это. В данный момент я был слишком признателен и благодарен девушке за её заботу и переживания, чтобы первыми моими словами после пробуждения были упрёки.
Я лежал и пока не подавал признаков того, что пришёл в сознание. Нужно было немного обдумать своё положение, привести мысли в порядок. И понять, что мне делать.
Непреложный факт — нужно отвечать на покушение. Причём, жёстко и недвусмысленно. Кому именно? Я уже почти знал ответ на этот вопрос. Сработал метод, который сам для себя я называю «конспект под подушкой». Это когда студент часть ночи учит какой-то предмет перед экзаменом, напрягает все свое сознание разделом науки. А потом кладёт конспект под подушку, засыпает. На утро, словно бы и не спал, а учил. Знания, как будто сами влезли в голову, и студент вполне готов к испытанию.
Во всем виновато подсознание, которое, напрягается, если человек обдумывает важную задачу. И когда сознание не может уловить какие-то факты, за дело берется подсознание. Можно считать, что это интуиция, чуйка. И ничего сверхъестественного в явлении нет. Я в это даже не верю, я знаю. Я был в отключке, спал, но даже во сне обдумывал ситуацию.
Единственный, кто мог бы послать человека меня устранить, сделать это топорно, на эмоциональном порыве — это Иоганн Герман, или Арман, как он предпочитает называться, медик Лесток.
Однако, из тех, кто еще мог бы посчитать, что я перехожу дорогу в неположенном месте, могли быть и другие. Те же Шуваловы. Но они, если бы поставили перед собой цель меня убить, то отталкивались в своих планах от дуэли. Вполне было бы достаточно того, чтобы эта дуэль состоялась, так как Александр Иванович Шувалов видел моё состояние и прекрасно понимал, что это была бы не дуэль, а самое что ни на есть убийство меня.
Бестужев-Рюмин так и вовсе планировал бы акцию ни один, и ни два дня. Он мне показался и сейчас человеком основательным и осторожным, и в истории, что я знал, Алексея Петровича нельзя было обвинить в безрассудстве.
Мавра Егоровна и Елизавета Петровна также мне брались мной в расчет. Да они способны на поступок, правда, только при посредничестве мужчин и с их подсказок.
А ещё мне вспомнилось выражение лица медика, когда я говорил, что выступаю категорически за то, чтобы никакие внешние силы не вмешивались в русские дела. Лестока скривило. Он уже давно и глубоко должен был погрязнуть в шпионской деятельности в пользу Франции.
— Вы очнулись, я же вижу! — радостно сказала Марта только через минут пятнадцать, когда я действительно пробудился.
Я резко открыл глаза. Девушка отвернулась, начиная поправлять растрёпанные волосы, вытирать мокрые глаза. Раньше не могла этого сделать? Было мило видеть ее растерянность и желание предстать передо мной в наиболее приглядном виде.
— А я уж подумал, что в раю, и надо мной склонился ангел, — сказал я, между тем, продолжая прислушиваться к своим ощущениям.
Не сразу понял, что всё-таки плечо тянет, но боль тупая, вполне переносимая без напряжения сил и воли. Ощутил я и напичканную чем-то повязку. Такое ощущение, что там приложен сложный компресс. Какие-то мази?
— Ты меня лечила и обихаживала? — спросил я.
— Ганс Шульман… Он… — девушка замялась, и выражение лица её стало виноватым.
Она стала прятать глаза, поджимать губки. Будто бы в чем-то виновата. Я даже сперва грешным делом подумал, что Марта… Чтобы оплатить мое лечение… Но нет, всякое может быть на белом свете, но вряд ли…
— Тебя просили ему в жёны? — спросил я, резкому изменению настроения Марты понял, что угадал.
Она удивилась, но и обрадовалась чему-то. Может тому, что я говорил спокойно, не стал отчитывать Марту за то, что кто-то в нее влюблен. Молодая еще она, многое не понимает и не видит. Хотя, какой эмоциональный юнец мог бы даже и по этому поводу закатить сцену ревности. Юность — она такая, эмоциональная и далеко не всегда разумная.
— Он признавался мне в любви… но я, господин Норов, я вся ваша! — скороговоркой выпалила девушка, оправдываясь.
— Сколько времени я пролежал? — мне всё-таки было интереснее задать именно этот вопрос.
— Больше дня вы приходили в себя. В бреду были. Такие странности говорили… — глаза Марты в удивлённом порыве расширились.
Вообще, она девушка очень фотогеничная. Если показывает эмоцию, то настолько очевидно и красочно, что хоть Оскара давай за актерское мастерство. Не скажу, что в будущем Марта имела бы шанс стать великой актрисой. Она девушка красивая, но несколько неформатная для стандартов красоты будущего.
— Следующий вопрос, — не унимался я. — Кто из важных господ меня спрашивал?
— Господин Норов, если надо, я вас спасу. Если хотите, мы можем уехать в Шлезвиг. Там у меня есть родственники, они нас примут… — заговорщицки, шёпотом, стала говорить Марта.
— Что? Из Тайной канцелярии приходили? — догадался я.
Девушка энергично закивала головой, боясь подтверждать мою догадку в голос. Я улыбнулся. Одновременно приподнялся в кровати, смог даже самостоятельно подложить себе под спину подушку и сесть. Вполне нормально. По крайней мере, встать с кровати, чтобы справить нужду в горшок, смогу. И… сделал это, попросив Марту все же выйти на две минутки. Хотя чего там было стесняться? И все же…
— Ты ни о чём не беспокойся. Это даже хорошо. Это правильно. Я ожидал, что придут из Тайной канцелярии. И не думай ничего скрывать обо мне. Своей скрытностью или ложью ты только вызовешь больше подозрений, — наставлял я Марту, когда она вернулась, а я оправился.
Так что, получается, что «Андрей Иванович» — это всё-таки Тайная канцелярия? Это он, а не Остерман, установил за мной слежку?
— И кормить меня будут? — решил я направить девичью энергию в более полезное русло, а не занимать свою головку проблемами и тревогами.
Через полчаса я уже с большим аппетитом поедал что-то вроде куриного бульона, заправленного лапшой. Подумал о том, что тут не хватает картошки.
Я человек, который немного увлекался кулинарией, пусть не изысканной, а той, что мог себе позволить и продукты к которой свободно продавались в небольшом магазинчике прямо в моем доме. Но был грешок… Во все супы я всегда добавлял картофель. Даже во французский бульон с гренками, который из-за добавленного ингредиента переставал быть французским.
Я ел, а Марта рассказывала, кто приходил ко мне и просил сразу же сообщить, как я очнусь. Трактирщик на этом уже заработал рубль с полтиной. Так что два брата Марты побежали по адресам и мне скоро предстоит проводить встречи.
В том, что моим самочувствием интересовались в том числе и офицеры полка, сомнений не было. Думаю, что приходила компания во главе с Саватеевым. А ещё…
— Сие вам передали и просили доложить, как очнетесь, все ли с вами в порядке! — кривясь, явно нехотя Марта вручила записку или даже письмо, запечатанное восковой печатью.
В присутствии девушки я не стал распечатывать послание. Дождался ухода моего ангелочка. В комнату вошел ее отец и пусть и вежливо, но настойчиво призовет Марту к дисциплине. В трактире уже были посетители и некому их обслуживать. Нет, если Марта ангел, то и ее отец… Но он, скорее черт. Запутался…
Впрочем, там, в записке, абсолютно ничего крамольного не было написано, скорее, лишь намёк.
«Выздоравливайте. Жду нашей новой встречи!» — немногословно, но вполне красноречиво сообщали написанные на бумаге слова.
Можно было гадать, кто же написал эту записку. Однако, красиво написанные буквы «ЕП» не оставляли интриги. Елизавета Петровна возжелала меня видеть.
Впрочем, не слишком ли я тороплю события, используя в своих мыслях слово «возжелала»? Не верю, что Елизавета Петровна лишь увидела меня, как сразу и захотела чего-то там, что я сегодня обязательно захочу сделать с Мартов.
Но, как минимум, я должен был заинтересовать цесаревну. Более того, если бы в прошлой жизни я имел такую яркую внешность, даже по меркам XXI века быть выше среднего роста, то по-любому пользовался бы у женщин исключительным интересом. А в этом времени, я очень даже статен и приятен наружностью.
Конечно, вопрос был в том, нужно ли мне это? Не всю ли свою первую жизнь я любил лишь одну женщину, которую повстречал в конце войны и тогда же потерял? И как ни хотелось, так и не получилось искренне и всем сердцем полюбить хоть кого-то ещё, не получилось. Может еще все впереди?
— Господин Норов… — с опаской ко мне обратился хозяин постоялого двора и замолчал.
Я уже подумал, что он хочет поднять вопрос об оплате. Мол, его дочка ухаживала за мной. Чем не повод завуалировать просьбу оплатить услуги Марты и в других делах. Но нет, ошибся…
— Вас там требуют господин Норов… Тако ж Александр, — сообщил мне трактирщик.
Это еще кто такой? Что за выверты мироздания? Александр Норов — это же я. Или…
Андрей Иванович Остерман заслушивал доклад одного из своих людей. Перед ним, за столом для игры в шахматы, играя чёрными, сидел один из самых опытных агентов Остермана.
Когда-то, на заре становления самого Андрея Ивановича, как одного из виднейших людей Российской империи, Остерман помог ещё молодому, но весьма шустрому авантюристу избежать заслуженного наказания в Пруссии. Этот авантюрист был шпионом сразу и для Франции, и для Дании. Для всех, кто предлагал деньги.
И теперь Олаф Курц оказывался незаменимым во многих тайных делах кабинет-министра. Причём, ему удавалось использовать подложные имена, что могло запутать любого, кто захотел бы выйти на пресловутых агентов Остермана. Как именно звали человека, сидящего напротив русского кабинет-министра, знал лишь только его хозяин.
— Олаф, уверен ли ты в том, что Норов тебя не видел? — уже третий раз Андрей Иванович задавал один и тот же вопрос.
Два немца сидели, играли в шахматы, пили вино, и размышляли об интригах при русском дворе. Да и о будущем Российской империи то и дело, но заходил разговор. Но сегодня главной темой был некий гвардейский капитан. Что-то странно происходит вокруг его. Слежки, покушение, интерес Бирона…