Конечно, служанку цесаревны Елизаветы Петровны принимать в полуголом виде не следовало бы. Но я всё же посчитал уместным ещё немного проявить эпатажа. Из того, как бегали смущённые глазки девушки, я понял, что задумка была вполне удачной. Я улыбался девице, даже не скривился, когда у меня отдирали присохшую повязку от раны.
Кроме того, конституция тела моего реципиента была вполне подходящей даже для профессионального занятия спортом. Мышечная масса всего лишь за месяц была мною заметно набрана. Так что я должен был выглядеть ещё чуть более интересным, нежели когда полностью облачён в одежду.
— Её Высочество также спрашивает, когда вы, наконец, посетите её… Одно из поместий Её Высочества, — даже заучив текст наизусть, девушка терялась.
Ну, мешал я ей сосредоточиться.
— Передайте Её Высочеству, что я считаю минуты до того часа, когда, наконец, смогу увидеть её… поместье, — отвечал я.
А сам размышлял о том, что при особом желании можно это так понять: мол, жду не дождусь, когда не то чтобы увижу поместье, а и помещу себя в Её Высочество.
Я не рвался набиваться в любовники к Елизавете Петровне, если только не увижу, что это принесёт мне существенные дивиденды. Хотя, если отринуть стариковский разум, а отдаться воле гормонов молодого тела, да ещё присовокупив к этому сам факт близости с одной из великих женщин в русской истории, то я и в душе был бы не против. Тем более, как я понимаю, Елизавета Петровна — не такая дама, что будет считать близость непременно поводом для начала серьёзных отношений и матримониальной связи. Да и какие могут быть серьёзные отношения у меня с цесаревной?
И хорошо, что при этом разговоре не было Марты. Она всё-таки вспомнила, что имеет ряд обязательств перед своим отцом и их общим делом. Так что отправилась за покупками на рынок.
Правда, что-то мне подсказывает, что доктор Шульц обязательно передаст ей, как я флиртовал со служанкой цесаревны. Но это даже к лучшему. Ведь женщине мало объяснить на словах, какие у неё с мужчиной отношения. Нужно ещё показывать примерами, воспитывать соглашательство, что мужчина не в её власти, а волен поступать по собственному усмотрению. Если Марта на такие условия, что я озвучил честно, без лукавства, не пойдет, то мы разойдемся.
— Как моя рана, господин Шульц? — на немецком языке спросил я доктора.
— На удивление, всё хорошо, — отвечал мне он. — Похоже, что нам удалось избежать Антонова огня. И теперь лишь дело времени и покоя, чтобы рана окончательно затянулась. И сему будет способствовать наше с вами шитьё кожи. Такой опыт лечения я буду в дальнейшем использовать.
Хотелось бы сказать немцу, что за каждый опыт нужно расплачиваться, и нередко деньгами. Но я посчитал, что маленькая толика благотворительности, связанная с удачным опытом лечения, моей карме не повредит.
В зеркале получилось рассмотреть свою рану. Она выглядела ещё весьма устрашающе — красная и опухшая, но плечо не болело, ушиб колена также прошёл. Потому-то я и не видел причин, чтобы продолжать отлёживаться и кормить свою лень.
Да, я, как и абсолютное большинство людей, умею лениться. Но, как намного меньшая часть человечества, умею и найти в себе резервы, чтобы встряхнуться и, засучив рукава, в первый же миг ринуться на трудовые подвиги.
— Сударь, а наедине все же мы можем поговорить? — спросила девушка, посматривая на Шульца.
Доктор будто и не понял вопроса. Он все так же, не спеша, занимался моей раной. И только после окончания всех манипуляций ушел, не торопя шаги и сохраняя профессиональное достоинство.
— Ее Высочество хотело бы что-то от вас получить… Если только вам будет угодно. Она же дарует вам платок свой, — сказала девушка и вытянула платок оттуда, куда я непроизвольно заглядывался. Из страны «Междугрудье», где находятся самые дорогие клады, и открываются самые прекрасные виды на холмистые рельефы.
Смотрел я на девушку и одновременно думал о том, что же теперь подарить цесаревне, ну и о том, не открыть ли мне туристическую визу в Междугрудье служанки, а там, может, по той же визе и другие регионы посетить?
Вот же, наваждение какое-то! Это всё гормоны виноваты. Удобно, кстати, все списывать на гормоны, даже старческий маразм.
— Вот, вот это послание и передайте ее высочеству! — после раздумий я выудил один листок бумаги, не слишком аккуратно исписанной, с двумя кляксами, но с нетленкой.
— Что сие? — спросила девушка.
А у меня закралась мысль, что она читать не умеет, раз спрашивает. Хотя… Да, читать такое послание было бы не совсем привычно. Ведь я использовал знакомую мне орфографию. Которую, впрочем, имею желание внедрить уже в этом времени.
Преимуществ много. Во-первых, реальная экономия на печати. Без всяких ятей уже будет до двадцати процентов меньше текста. Во-вторых, проще же грамматика, чем та, которая только складывается в нынешнем времени. Это в будущем лишь большевики решились на реформу русского языка. А сейчас еще нет множества книг, которые были бы напечатаны, произведений, что были бы написаны. Так что должно проскочить, найти нужно только союзника по этому вопросу. Где там Ломоносов?..
— Позвольте, я зачитаю! — сказал я, а когда забирал лист бумаги, как будто случайно погладил ручку дамочке.
— Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты… [А. С. Пушкин Я помню чудное мгновенье]
Я прочитал стихотворение и увидел увлажнившиеся глазки служанки. Она смотрела на меня, как на небожителя. Предложи я ей раздеться, так бы и сделала это тотчас. И я именно такого эффекта ожидал.
Да, для нынешнего время это стихотворение — необычное, так никто еще не сочиняет. Но немного в нем непонятных слов, благо что могло быть написано всего через девяносто лет.
— Я. Я… Я передам ее высочеству… Сударь, я…
— Всего вам доброго, прекрасный ангел! — сказал я, немного подталкивая почти что остолбеневшую девчонку к выходу.
Если мне нужно соблазнить Елизавету, и она похожим образом будет реагировать на стихи, то я сделаю это. Вот только нужно чуть соблюдать дистанцию. Так, встретиться да разойтись, чтобы не повторилась история с Шубиным [гвардеец Шубин был любовником Елизаветы, но Анна Иоанновна, заподозрив, что он может использовать свою популярность в гвардии, сослала офицера на Камчатку].
Уже через час я был в расположении Измайловского полка. Отметился там, но сразу же направился на пустырь у Двенадцатой линии Васильевского острова. Теперь здесь будет временная площадка для наших тренировок, так как для занятия целой роты солдат и офицеров двор канцелярии Измайловского полка никак не подходил.
— Поручик Подобайлов! — после сорока минут созерцания, как происходит тренировка, в основном, шагистика, я окликнул бывшего казака. — Покажите мне, а равно и всем остальным, как вы делаете растяжку! И поведайте, для чего сие полезно.
Пришлось ещё пару раз перефразировать свой приказ, чтобы дошло и до Подобайлова, и до всех присутствующих, какое испытание им сейчас предстоит.
В скором времени я понял, что упражнения на растяжку, которые я могу дать бойцам, более эффективны, чем-то, как разминался Подобайлов. Его и вовсе, наверное, верёвками тянули, как в том фильме с Жаном-Клодом Ван Даммом. В моём же понимании растяжку лучше, чем у танцевального станка, нигде не дают. Может, только ещё у гимнастов. А это важно не только для рукопашного боя, но и в целом физической подготовки.
Я не хочу видеть свою роту строевой. Нет, я хотел бы создать своего рода разведывательно-диверсионный отряд. Как уже показала практика, очень даже уместным будет иметь такое подразделение в армии. Со ста двадцатью молодцами, что сейчас в моем подчинении, при должной подготовке, оружии, можно и горы свернуть, и немало вражеских голов.
После неумелых потуг с упражнениями на растяжку, я устроил челночный бег, объяснив, что это такое. После отжимались, поднимали туловище, качая пресс. Вымазались мы все знатно, так как трава приминалась быстро, являя песок.
Наверняка и офицеры, и солдаты будут теперь на меня злиться. Ведь по приходу домой не кинешь камзол в стиральную машину, не нажмёшь две кнопочки и не пойдёшь смотреть телевизор, рассказывая всем, какой ты хозяйственный, что даже самостоятельно стираешь.
— Кашин, ко мне! — когда я приказал пятнадцать минут отдыхать, чтобы потом повторить упражнения с фузеей со штыком, то тут же подозвал сержанта.
Отвёл его в сторонку.Оглянулся, чтобы рядом ни в коем образе не оказалось лишних ушей.
— Говори, как там господин медик! — потребовал я.
Кашин, в свою очередь, также оглянулся, проявляя бдительность. Убедившись, что мы одни, начал почти шёпотом докладывать:
— Господин Лесток кричать изволили из окна. Зело злился. Бегал по домам разным, с людьми встречался. Где те дома, куда он хаживал, я обстоятельно записал на бумагу. Проверить все дома оказии не случилось, надобно быть ещё и на службе. Но один дом был опознан, там проживает француз Андриан де Брельи.
— Кто? — удивился я.
Кашин повторил фамилию в точности, как и в первый раз. В голове моментально возникло: «Моя звезда — ланфрен-ланфра, лети, моя голубка!». В фильме «Гардемарины, вперёд!», как и в самой книге, был воплощён собирательный образ французского шпиона, которого великолепно сыграл Михаил Боярский. Однако я предполагал, что некий де Брельи должен был появиться одновременно с послом Франции де Ла Шетарди — а значит, в недалёком будущем.
А тут он уже имеется.
Почему-то возникло острое желание посмотреть на дочь Ягужинского. Если она хоть немного похожа на ту актрису, которая сыграла в фильме… куда там Елизавете Петровне!
— Каждый вечер господин Лесток отправляется к Летнему дворцу. Там к нему выходит коротыш и, бывает, что-то передаёт. А бывает так, что Лесток простоит — и не солоно хлебавши уйдёт, — сообщал мне очень важную информацию Кашин.