Тот кивнул. Кивнул и я солдатам.
— Бам! — бревно ударяется о дверь и проламывает ее.
— Бах! Бах! — раздались выстрелы из пистолетов.
— Tout le monde à mentir et à ne pas résister [фр. всем лежать и не сопротивляться] — кричал Данилов.
— Лежать! Руки вверх! — кричал и я и солдаты.
Слуги, как и сам генерал-майор Де Брильи, опешили. На это и расчет. Стремительность, громко, решительно, не давая вероятному противнику опомниться. И неизменно жестко, чтобы не давать даже надежду тем, кого нужно арестовать.
— Бах! — выстрелил я в потолок, входя в комнату, где уже лежал инженер Де Брильи.
Андрей Францевич Брилли, как его еще звали на русский манер, был генералом и инженером. И, насколько было понятно из писем, он старался заручиться поддержской от Миниха или даже вовлечь фельдмаршала в государственный переворот. Ну а работал он… И на Пруссию, откуда в Россию и прибыл на службу, и на Швецию, где так же успел послужить, ну и французские уши тут тоже торчат.
— Господин де Брильи, — обращался я к уже пожилому человеку, лежащему по принципу «мордой в пол». — Вы обвиняетесь в шпионаже против России в пользу Франции и Пруссии. И будете доставлены в Тайную канцелярию розыскных дел на доследование. Можете озвучить одно свое распоряжение слугам или семье.
Да, все это звучало, словно подражание киношным героям. Но я хотел подобные правила ввести и чтобы все понимали, как жестко работает гвардия, и что при этом соблюдают закон. Так что будет возможность, добьюсь указа о создании особой роты гвардии. Своего рода ОМОНа или СОБРа. Вот этому и учу и офицеров и солдат. Это то, что я знаю лучше, чем шагистика, и линейная тактика.
Уже через десять минул, со связанными руками, ведомый под руки солдатами, выходил генерал-инженер. Судя по всему только что Россия потеряла одного из инженеров, но очистилась от шпиона. И не так все однозначно, что перевешивает.
В это время прапорщик Саватеев брал еще одного француза, Лекроя, который был, казалось, только лишь ювелиром, и то, таким, что непонятно кто у него что заказывает. Но играл важную роль во всей сети. Это если брать за основу записки Лестока.
От автора:
На словах он Лев Толстой, а на деле… тоже.
Так получилось.
Писать книги он не будет. Нет. Просто добрым словом и револьвером начнет менять мир. Потому что может. https://author.today/work/454557
Глава 17
«Полк на параде и впереди командир на извозчике».
Илья Ильф
Петербург
2 июля 1734 года
Я сидел на трибуне во втором ряду, практически в затылок дыша Бирону и Остерману. Чуть сбоку, будто отстранившись от этих двух чиновников-наёмников на Российской службе, сидел Андрей Иванович Ушаков.
Прошло каких-то полтора месяца, а я уже занимаю место рядом с теми, кто составляет нынешнюю русскую элиту. Конечно же, было бы куда почётнее и приятнее для самолюбия восседать по правую либо по левую руку от государыни, но ведь и так весьма неплохо. На первых порах.
Начиналось театрализованное представление.
Зазвучали трубы, привлекая всеобщее внимание, и враз смолкли шепотки и даже разговоры в голос. Анна Иоанновна подняла свою массивную руку с платочком. Хотя в руках этой женщины более органично выглядел бы молот. Или даже серп и молот.
Вот раздень её… Нет, лучше не надо, лучше поберечь психику. А то потом кошмары сниться будут. Ладно, не раздеть, а переодеть в образ советской женщины, да убрать под косынку чёрные, как смола, волосы, так хоть выставляй на обложку журнала «Советские труженицы».
И вот рука государыни взметнулась, посылая поток воздуха в лицо рядом сидящего Бирона, и нежный платочек, скорее всего, из шёлка, да ещё и расшитый какими-то кружевами, высвободившись от императорских тисков, медленно опускался на землю. Её Величество соизволила дать своё высочайшее разрешение на начало праздника. После чего Анна Иоанновна грузно опустилась на огромный стул, или даже трон, на котором восседала. Сделала это так, как может плюхнуться в кресло человек, только что разгрузивший вагон с цементом.
Тяжёлая работа монарха. Как говорится, молоко за вредность надо бы давать.
В деревянную арку, украшенную уже слегка подувявшими цветами даразноцветными ленточками, на колеснице, гордо стоя, лишь только немного придерживаясь за край конструкции, проехал фельдмаршал Миних. Казалось, он нынче не в своей тарелке, возможно, даже мысленно ругается своими саксонскими матерными выражениями. Но видом всё же не показывает, насколько ему не по нраву вся эта ситуация. Слишком много пафоса, слишком много театральности. Миних же — худший из театрального кружка, что обосновался при русском императорском дворе. Но он старался.
— Триумф заслуживший в ратных делах! Я видел — он несёт нам Славу! — на разрыв голосовых связок орал стоящий неподалёку от первого ряда трибуны тип.
Вроде бы, это был Тредиаковский. Один из первых, кого можно было бы назвать русским поэтом.
Тройка лучших коней, которых я только видел в этом мире, наверняка сам граф Бирон выбирал, везла по дорожке Летнего сада фельдмаршала. Чуть позади его — почти такая же колесница, но уже с Томасом Гордоном, адмиралом русского флота.
Шествие продолжалось. Далее уже пешком, но стройно и бойко шли русские солдаты, рядом с которыми гордо вышагивали пёстро разодетые поляки. И в этой части «марлезонского балета» можно было даже задаться вопросом: а кто же
пленник? Уж так они резво топали сапогами и так ухмылялись, словно это проходят не пленные, а самые что ни на есть союзники России.
Впрочем, уверен, что цели унизить некоторых польских соратников Станислава Лещинского не преследовались. Было бы иначе, так не сидел бы и сам Станислав Лещинский здесь — в первом ряду, через два человека после русской императрицы.
Видно карту Станислава Лещинского всё-таки решили разыгрывать. Стоит показательно унизить сейчас того, кого Свальный Сейм провозгласил королём, то и какие-либо договоры с той же Францией враз оказались бы ничтожными. Тем более, что уже начинает разгораться скандал, который может дойти до Парижа, связанный с арестом, в том числе, и трёх подданных французского короля. Нет, нам сейчас не нужен такой международный резонанс.
Конечно, Франция нынче нам — геополитический соперник. Это она всё стремится создать буферную зону между Российской Империей и Австрией. Она же и султана, скорее всего, подначивает действовать против России. Вот только политика — дело тонкое. Чтобы дипломатия работала, на некоторые вещи нужно закрывать глаза, а из иного делать «из мухи слона».
Ну а если смотреть на всё, как на представление, шоу, как говорили когда-то мои дети и внуки, то сама эта триумфальная проходка меня особо не впечатлила.
Во-первых, мне не хватало какой-то массовости. Кроме того, если бы я занимался подготовкой такого мероприятия, то больше бы уделил внимания, скорее всего, именно русским воинам, которые и сделали возможной, сотворили эту победу. Наверное, как бывшему советскому офицеру мне больше по душе военные парады. А тут, сразу же за теми, кого можно было бы условно признать пленными, пошли какие-то арлекины, акробаты, придворцовые уродцы. Ну чистый цирк — мои глаза
даже выцепили одного жонглёра.
Однако цирк — слишком благородное явление, чтобы все-таки с ним сравнивать представленное шествие.
— Капитан, сместитесь в сторону и предоставьте ваш стул мне, как человеку более высокого чина! — вальяжно, с явным пренебрежением к моей персоне, попросил какой-то генерал-майор.
Да не оскудеет земля русская на идиотов! Ведь нужно понимать, что если я здесь посажен, то право имею — а может, не только право, но и обязанности. И этот генерал — явно не первый, кто хотел бы меня отодвинуть в сторону, чтобы занять место практически у изголовья императрицы.
— Сударь, я сделаю это незамедлительно. Лишь попрошу у вас испросить на то разрешение его сиятельства графа Бирона, — сдерживая смешок, также шёпотом, ответил я генерал-майору.
— Об этом можно и пожалеть, — пошевелив желваками, ответил мне незнакомец.
— Я с вами согласен. Об этом можно пожалеть, — решительно глянув в наглые глаза генерала, отвечал я.
Меня действительно усадил на это место Бирон. Очень, кстати, грамотный ход с его стороны. Мол, если я тебя посадил в пяти-десяти шагах от самой государыни, то будь мне бесконечно благодарен. И будь у меня возможность поговорить с императрицей, то это имело бы смысл. А так… уж лучше бы
деньгами отдал, ей-богу. Вот, уже попутно каких-то врагов себе наживаю. Этот незнакомый генерал-майор сейчас просверлит дырку в моей голове, так пристально смотрит. Сам я повернул всё-таки взор снова к шествию.
Заиграл оркестр. Я даже не мог понять, что именно исполняют. Ладно бы произведение было незнакомо — такое в иной эпохе вполне возможно, но ведь даже жанр определить никак нельзя. Сразу в голову пришли несколько маршей, которые можно было бы сейчас исполнить, и они были бы куда более уместны, чем этот набор нот, что разносится над полем теперь. И ведь музыканты, наверняка, из неплохих или даже выдающихся.
— Сударь, вам передали, — проходя, казалось бы, мимо, мне сунул в руку бумажку один из «особенных» людей при дворе Её Величества.
Я не сразу развернул небольшой листик бумаги, скрученный в трубочку. Огляделся, чтобы понять, увидел ли кто-то этот жест? Ай!. Именно генерал-майор это и увидел. И что он всё ест меня взглядом!
Однако надо прочитать и подумать, как уничтожить записку. А ещё понять, кто бы её мог мне передать. Почему-то я был уверен, что это послание от Елизаветы Петровны.
С той ночи мы с ней не виделись. Но ведь приезжала Мавра, передавала мне письмо. И ясно, что я всё-таки преизрядно впечатлил цесаревну. Сквозь фразы и формулировки, свидетельствующие о властной натуре Елизаветы Петровны, легко читались и другие строки.
«Изменщик. Обманул меня… Её Величество знает о вашей связи с Лизой. С вас подарок!» — наконец, улучив момент, прочитал я записку.