В одной из казачьих станиц, куда откочевало семейство их матери, трех малых братьев, двух малых сестер, мать Кондратия забили камнями. Тамошний старшина больше внимания стал уделять красивой, не сломленной ни частыми родами, ни невзгодами женщине, чем своей жене. И тогда мать Кондратия была обвинена в ведьмовстве, а суд, договорившись меж собой, вершили бабы — в ночи за чёрные волосы вытащили женщину из дому и закидали её камнями.
Мир всё-таки не без добрых людей. Кондратия приютила одна старообрядческая община. Именно там он, обладая ярким умом и несказанной тягой к жизни, обрел те навыки, что впоследствии помогли и получить прозвище Поп, и сколотить такую ватагу, что не было на Волге более хитрых и удачливых разбойников. Более сплоченных и объединенных даже собственным, навязанным Кондратием, отношением к вере.
Дисциплина в банде, или даже в бандиско-религиозной общине, держится не только на принуждении, хотя законы тут суровые. Это была своего рода религиозная секта, где Кондратий — патриарх, присвоивший себе право говорить от имени Бога. Он всё правильно рассчитал. Народ повсеместно был высокорелигиозный, между тем, многие запутались, как именно правильно креститься, почему на них, верующих в Бога, идёт охота, словно на диких каких или отступников. Но верят же в того Бога, веру в которого на Русь принес Святой Владимир. В то время как немцев — иной веры, чуждой, иноземной — не трогают.
— Тыща рублёв! — после долгих слов, уговоров, игр в иносказание, Кондратий озвучил стоимость своих услуг.
— Бога побойся, тать! — чуть ли не выкрикнул собеседник Лапы, но сказал так громко, что оба мужчины посмотрели по сторонам.
— Это тебе стоило бы убояться Господа нашего. Не для себя на душегубство призываешь. Токмо ради немца свого. Служишь Лукавому, так и плати вдоволь. Аль иди, поищи иных, кто сладит татьбу такую, — вскинув кверху два перста по старообрядческой традиции, сказал Кондратий Лапа и перекрестился.
Представитель заказчика вздрогнул. Что заказ на убийство Александра Норова исходит от саксонского посла, не должна знать ни одна душа. Мориц Линар играл в опасную игру. И его не просто вышлют из Петербурга, если такое вскроется. Нет. Жизни не будет Линару. Одно дело, это амуры крутить с Анной Леопольдовной. Другое — вот так… убивать капитана гвардии любимого полка ее величества.
Когда была назначена встреча с заказчиком, Кондратий расставил своих людей на подъездах к тому тёмному переулку, где должно было состояться рандеву. Так что он уже знал, что некий господин на немецком языке давал инструкции тому человеку, который вёл переговоры об одном, в последнее время весьма знаменитом, гвардейце. Удивительно, но Лапа сам немного знал немецкий.
Он и вовсе был очень одаренным человеком. Тонко чувствовал других людей, схватывал любую науку на раз. Умел даже читать, и любил, когда удавалось разграбить какой коч на Волге, а там — книги. Стоило услышать иностранную речь, как скоро Кондратий начинал понимать, что говорят. В общих только, конечно, чертах, используя природой развитое логическое мышление. Но все же.
— А есть ли тебе дело до того, за чьи деньги душегубством промышлять? — собравшись с мыслями, резко сказал русский дворянин, купившийся на саксонское и австрийское серебро.
Для европейцев, ещё не оценивших до конца восток Европы, Россия была своего рода девушкой, за которую шла борьба у кавалеров. Шпионские игры вокруг русского престола велись, будто бы именно европейцам и нужно между собой решить, кого посадить на трон. Лучше бы работал Ушаков, может, не было бы в России столь благоприятной почвы для взращивания шпионов. Впрочем, недавний разгром шведской и французской резидентуры заставил задуматься и других.
Не видели европейцы, или не хотели замечать, что тот, кого они посчитали девушкой, на самом деле — брутальный здоровый мужик, способный подмять под себя не одну европейскую красавицу. Нужно лишь ещё немного порядка, немного денег, чтобы снабжать армию и флот, и тогда Россия покажет себя.
И успехи Петра Великого не будут считаться лишь каким-то эпизодом, после которого начался якобы неизбежный упадок.
— Добро, я согласен на тысячу рублей, — нехотя согласился представитель заказчика.
Кондратий Лапа мысленно потёр руки. Не тысячу он заработает, когда убьёт Александра Лукича Норова. Ещё и трактирщик, чья красавица дочка сбежала в приживалки к гвардейцу, согласился заплатить двести рублей. Ну, а если дело одно и то же, то в чём тогда грех взять оплату за услуги от разных заказчиков?
Раз задача выполнена, так извольте заплатить, а остальное — только досужие сказки.
Кондратий Лапа на самом деле не особо наслаждался тем, чем вынужден был заниматься. Хотел он всегда создать свою общину. Чтобы в ней была чистая, ничем не осквернённая вера в Господа. Завести семью, спокойно жить, будучи императором своей крошечной империи. И заработанные деньги как-никак помогут ему осуществить свою мечту. Ведь нужно закупить скарба и приспособ разных, чтобы пахать, коней, одежду, продукты на первое время, чтобы потом уйти куда-нибудь в Сибирь, и там, в лесу, освоиться и жить.
Этого же хотели и люди, которые примкнули к Кондратию. Он имел необычайную силу убеждения, чувствовал человека, а поэтому смог многих, с кем пришлось пообщаться, сделать своим человеком, чтобы почитали Кондратия Лапу, словно мессию.
— Два дня! — произнёс разбойник, прикрывавшийся верой и игравший на религиозных чувствах людей. — А лучше и три.
— Не более одного дня, иначе он уедет! — ответил представитель заказчика и поспешил удалиться, чтобы отчитаться о сделанном деле Морицу Линару.
Испугался саксонец, что может потерять свой авторитет при русском дворе. Ведь это была игра в долгую — соблазнить будущую мать русского императора, чтобы стать для неё всем, влюбить в себя до женского беспамятства. А после просто править Россией, ибо Анна Леопольдовна к власти почти что и безразлична.
Так казалось не только саксонцу.
В том числе из этих позиций исходил саксонский курфюрст, когда шёл вопрос о выборе польского посла в Российскую империю. Управляемая русская корона — это та заветная цель, для которой даже у прижимистых немцев хватает денег, лишь бы добиться результата.
Линар уже получал одобрение своим действиям, в том числе выражавшееся и в немалых суммах денег, которые ему предоставлялись, чтобы ни в чём себе не отказывал. Чтобы мог дарить богатые подарки Анне Леопольдовне, одеваться достаточно богато и ярко, дабы привлекать внимание её высочества.
Раннее утро выдалось дождливым. А поскольку я имел уже представление о том, как должна выглядеть поляна, на которую мне предстояло явиться для дуэли, настроение становилось все хуже. Сейчас там будет грязь, лужи. И найти место для дуэли где-нибудь на возвышенности, чтобы земля не была такой мокрой, тоже не представлялось возможным.
У меня лишь то утешение, что против меня должен выйти на поединок человек, который даже с виду был домашним. Явно ему будет непривычно месить грязь ногами. Ну, а если разочек ещё окунуть Петра Ивановича Шувалова в эту самую грязь лицом, так он явно сильно расстроится. Может быть, даже взъярится, что противнику, то бишь мне, только на руку. В любой драке преимущество за тем, кто думает.
Прапорщик Саватеев прибыл ко мне ещё до рассвета. Он явно нервничал, да как бы не более моего. Мой секундант пробовал договориться с секундантом Петра Ивановича Шувалова о проведении дуэли до первой крови, как это было с Даниловым.
Противоположная сторона отказалась. Лишь только выставила условия, при которых поднятая вверх рука будет означать окончание поединка. Причём формулировка была такая… для сохранения лица. Мол, вскинутая рука — это не «поражение», а «окончание дуэли».
Шуваловы таким образом перестраховывались. Ведь в любой момент можно поднять руку, если начинаешь проигрывать. А если же Пётр Иванович будет выигрывать, то весьма вероятно, что рассчитывает добиться результата вплоть до моей смерти. Мне, например, будет неуместно поднимать руку и сдаваться. Считаю, что формулировки пусть будут какими угодно, а вот реальность — попрание чести, оно, как ни закрашивай, все равно проявится.
Мы стояли под проливным дождём, прикрываясь лишь плащами, и ждали соперников, чуть ли не отсчитывая про себя секунды. Вот ведь! Уже который раз говорю себе, что необходимо приобрести часы. Я узнавал, купить их можно. Вот только стоит новомодный атрибут очень дорого. Тратить сто рублей и больше на покупку даже очень нужных часов — в моём случае величайшее расточительство.
Да, денег хватает. Можно даже сказать, что сравнительно их много. Если перевести все эти золотые монеты, некоторые украшения, непосредственно серебряные деньги в рубли, то в общей сложности у меня в наличии до двух с половиной тысяч рублей. Сумма это приличная.
Вот только в моём понимании жалование, даже гвардейского капитана… Это не стабильный заработок. Оно выдается, вроде бы. И я даже получил часть, пятнадцать рублей. Но прожить на эти деньги не смогу. Уже преизрядно запросов появилось, да и помощь моим солдатам — их не бросишь. Они же теперь на тренировках отрабатывают, как прикрывают меня своими телами, словно истинные телохранители. Так что, разве я не должен за такое рвение приплачивать? Обязан.
Сперва нужно сделать что-то, что приносило бы деньги, вложиться. Пусть даже открыть свой бизнес. Сам себе не верю. Я, человек, взращённый советской плановой экономикой, говорю о бизнесе! Но нужно приспосабливаться к реалиям. О планировании в этих условиях пока что не может быть и речи, ни на государственном уровне, ни на уровне хотя бы отраслей. Даже личные планы сложны в составлении, не то что в реализации. Насколько я знаю, в это время еще даже государственного бюджета нет.
Этими мыслями я занимал себя, когда уже, скорее всего, наступило время дуэли, а наших противников все еще не было.
— Ждём ещё с полчаса, после чего уходим! — раздражённым голосом сказал Савватеев.