— Не купишь ты меня, Артемий, — не совсем уверенно сказал Ушаков, но подумал и добавил: — Точно не купишь. А предложишь еще раз мзду, так железом пытать сам стану.
Андрей Иванович встал с неудобного табурета, подошёл к столу, на котором были разложены пыточные инструменты, посмотрел на ярко-красные угли, в которых раскалялись щипцы.
Настолько пытать Волынского Ушаков не хотел. Такая обстановка со множеством предметов для пыток была вызвана, скорее, намерением запугать Артемия Петровича. Даже у главы Тайной канцелярии, пусть и намного глубже, чем у других людей, но существовали и совесть, и даже милосердие. Своеобразные, не без этого.
— Подпиши, Артемий Петрович, не думаешь же ты, что я стану покрывать тебя без какого твоего признания? А что, если ты, как только из пыточной выпущу, побежишь к государыне жаловаться на меня? А залогом, что ты этого не сделаешь, будут подписанные тобой бумаги, — вполне резонно и логично говорил Андрей Иванович Ушаков.
Волынский задумался. Всё вроде бы правильно говорит Ушаков, но почему же тогда внутри Артемия Петровича ещё больше усиливается страх? Может, потому, что теперь Волынскому, действительно, придётся служить Ушакову? И уже не приходится говорить о том, чтобы бывший министр, столь честолюбивый и даже самовлюблённый, играл собственную политическую партию. Но ведь лучше так, чем и вовсе сгинуть. Особенно, если начнут пытать вон теми раскалёнными докрасна щипцами.
Да и надежда была, что после удастся отдалиться от Ушакова. Или получится самого Ушакова удалить… Из жизни. Главное — выйти от сюда.
— Согласен, — сказал Волынский, вновь сплёвывая кровавую слюну. — Все подпишу.
— Развяжите его, да усадите. Попить дайте, да курицу варёную с кашей принесите! — даже где-то угодливо распоряжался Ушаков. — Но… позже, когда подпишет.
Очень важно было, чтобы Волынский подписал именно те показания, которые ему подсунул Ушаков. Прикидывая многие расклады, Андрей Иванович пришёл к выводу, что у него есть все шансы возглавить любой государственный переворот в Российской империи. Если только он понадобится. Пока все же правление Анны Иоанновны главу Тайной канцелярии вполне устраивало.
Ведь получалось так, что теперь Ушаков всерьёз возвышается над всеми возможными заговорщиками. У него под колпаком будут Еропкин, там же, в этой банде был и Василий Татищев, Андрей Федорович Хрущев… Впрочем, и все те, кто еще был связан с Волынским. А это очень немалое число вполне себе видных людей. Мало того, ниточки, пусть пока и косвенные, но ведут и в сторону ещё одного кабинет-министра — князя Черкасского.
И в одной бумаге, якобы признательной от Волынского, князь Черкасский указывается, как заговорщик. Ушаков решил попробовать этого министра приручить. Тоже пригодиться может в будущих делах.
Можно присовокупить к этой банде разбойников молодое, но вполне энергичное окружение Елизаветы Петровны. Те же братья Шуваловы в последнее время весьма удачно ведут дела в Петербурге и уже считаются далеко небедными людьми. А деньги — это тот ресурс, который, порой, делает невозможное возможным.
Ушакову ли не знать, как деньги могут перевернуть политическую ситуацию в стране. Когда-то именно он, а не Меншиков возвёл на престол немку, прачку, кабацкую подстилку — императрицу Екатерину. А ведь всего-то Андрей Иванович занёс тридцать тысяч рублей гвардейцам. А если занести им пятьдесят или сто тысяч? Золото делает людей алчными, а многих при этом забывчивыми, и чаще всего забывается именно долг службы.
— Но с князем Черкасским я не якшался! — читая якобы собственные признания, возмутился Волынский.
Андрей Иванович Ушаков лично взял щипцы и вернул их во всё ещё раскалённые угли. Намёк был предельно понятным. Но Ушаков хотел ещё добить Волынского и словами.
— Ты — пёс мой, а псы у хозяев не спрашивают, токмо лишь слушают и исполняют, — зло сказал Ушаков, метнув звериный взгляд, от которого Волынский съёжился. — Не подпишешь, два дня пытать станут, опосля помрешь, как пес.
Артемий Петрович больше не задавал ни одного вопроса. Лишь только иногда, читая бумаги, останавливался, тяжело вздыхал и вновь приступал к чтению. Многие были в списках. Кто по делу, как тот же Ревельский генерал-губернатор Платон Иванович Мусин-Пушкин. Иных Волынский никогда и не подозревал, что могут быть заговорщиками.
Получается, что на тех, аж восьми листах, Волынский обвинял в измене не только кто на самом деле более или менее был причастен к ещё до конца не сформированному заговору. Там фигурировали и многие другие фамилии. И Волынский понимал почему. Если даже половину из всех людей по списку запугать, сделать своими, заставить поступать по воле Ушакова… Глава Тайной канцелярии приобретал тогда необычайную власть.
Артемий Петрович прекрасно понимал, что его руками сейчас Ушаков пытается создать для самого себя прочную базу обвинения любых чиновников, которые не согласились бы сотрудничать с главой Тайной канцелярии. Но то и дело Волынский поглядывал в сторону вновь раскалённых щипцов.
Не то, чтобы Артемий Петрович был последним трусом. Он, конечно же, боялся, как и любой нормальный человек. Однако такая злая слава шла про пыточную Ушакова, что Волынский не сомневался — здесь замучить могут любого. А весь набор инструментов и различных предметов недвусмысленно намекал на то, что и сам Ушаков — мастер пыток, и те двое катов, служащих при пыточной, ещё большие профессионалы в этом грязном ремесле.
— И что дальше будет, ты меня отпустишь, Андрей Иванович? — спросил Волынский, когда все бумаги были прочитаны и подписаны.
— Отпущу, Артемий Петрович, как есть отпущу, — аккуратно собирая документы, ответил Ушаков.
Теперь у него какой-никакой, но был компромат на немалое количество людей. В том числе там фигурировал и один небезызвестный гвардеец.
Александру Лукичу Норову также «посчастливилось» оказаться в списке предателей. И даже на отдельном листе, что, по мнению Ушакова, уже делало немало чести секунд-майору.
Андрей Иванович Ушаков здраво рассуждал, что бить по той политической группировке, которая может формироваться вокруг Анны Леопольдовны и возглавляться герцогом Бироном, напрямую нельзя. В борьбе против основных своих политических соперников использовать дубину глупо. И Ушаков, как он надеялся, в союзе с Остерманом, собирался колоть своих противников иглами.
Да, это процесс долгий. Игла, если ею только не уколоть в шейную жилу, вряд ли убьёт человека. Но вот когда таких игл будет много… Там можно чуть ослабить позиции Бирона, тут подложить ему проблемку. Где-то оговорить, или слухи распространить. Нужны только исполнители для такой работы. И теперь у Андрея Ивановича они есть.
Что касается секунд-майора и вроде бы возлюбленного самой Анны Леопольдовны, то Ушаков считал Норова уже практически полноценным своим соперником. Почему всего лишь секунд-майор, да ещё столь молодой, был серьёзной политической фигурой? Даже не потому, что его может что-то связывать с будущей матерью будущего наследника престола, с Анной Леопольдовной. Ответ Ушакова был прост — Норов способен на быстрые и жёсткие операции.
Там, где герцог будет долго думать, что и как правильно сказать императрице, чтобы выгадать собственную позицию, Норов может просто стрелять в неугодных. И вообще, когда в политические игры начинают играть такие активные и решительные люди, даже невзирая на их молодой возраст, опытным политическим аксакалам сложно прогнозировать развитие ситуации. Да и неплохо, если бы Норов проникся признательными показаниями Волынского, испугался последствий и стал больше сотрудничать с Ушаковым.
Хотя была и другая причина, по которой Ушаков взъелся на гвардейцы. Андрей Иванович в какой-то момент уже считал, что Александр Лукич Норов — его человек. А тут выходило, что Ушаков не то что Норова не контролирует, так и вовсе не понимает, к кому в итоге может примкнет этот набирающий популярность в гвардии офицер.
Андрей Иванович подошёл к двери, малозаметно кивнул одному из палачей и вышел.
Уже закрывая дверь Ушаков услышал предсмертный крик Волынского. Но глава Тайной канцелярии даже не обернулся. ОН утвердительно кивнул сам себе головой и направился по своим дальнейшим делам.
Андрей Иванович шёл и думал, что государыня будет недовольна тем, что Волынский умер на дыбе. Но чего только не случается во время следственных мероприятий! Да и три из восьми подписанных бывшим министром листов должны были разгневать государыню настолько, что она не будет горевать по смерти своего нерадивого чиновника.
Императрицу, по расчётам Ушакова, должны разгневать даже не те признания Волынского, которые касаются его измены. И даже не то, что Артемий Петрович подписал признание о казнокрадстве в огромных размерах.
Были и другие признания, которые за живое зацепят государыню. Это и в том, что Волынский всякими похабными словами обзывал русскую самодержицу, особенно отмечая скудоумие Анны Иоанновны. Но, Артемий Петрович подписался и под словами, где государыню бывший министр обвиняет в колдовстве, в порочном блуде. Указывает, что такая уродина, как русская государыня, только лишь волшбой привораживает герцога Бирона.
Но прямо сейчас нести эти документы к императрице Андрей Иванович не спешил. Государыня купалась в радости своих подданных, что не померла, что, якобы ей стало лучше, кризис миновал. Чуть позже предстоит расстроить императрицу.
А пока…
Карета главы Тайного приказа ехала через центральные улицы все больше разрастающегося Петербурга. Копыта четверки лошадей стучали по мощенным булыжникам своими подковами, колеса то и дело заставляли карету подпрыгивать. Но мягкая подушка под седалищем делала поездку вполне комфортной. Да и ничего сегодня не должно испортить настроение Андрею Ивановичу.
Экипаж остановился. Ушаков вышел из кареты, направился в ту половину дома, которую арендовал саксонский посол Мориц Линар.
Андрей Иванович негодовал от того, как опозорил себя саксонец. Ведь огромные