Мы пошли в сторону северных ворот, а следом за нами двинулись сразу четыре десятка бойцов. Уж не знаю, подражал ли мне Лесли, или сам дошёл до такого решения, но теперь генерал-майор имел в своём распоряжении личную охрану.
Оно и правильно. Город, конечно, захвачен. Но никто не может быть застрахован от того, чтобы какой-то фанатик не выскочил из-за угла и не разрядил свой пистолет. А если вокруг будет охрана, то фанатика либо изловят, либо телохранитель примет пулю на себя. Но на то и есть работа телохранителя.
— То, что вы сделали, Александр Лукич, достойно всяческих наград, похвалы и даже нового чина, — когда мы уже немного отошли от порта, сказал Лесли.
— Вы, верно, преувеличиваете, господин генерал-майор, — скромно ответил я, хотя прекрасно понимал, что сделанное моим отрядом без всяких «возможно» справедливо считать героическим поступком.
Пусть корабли мы просто пожгли… хотя — что значит «пусть»? Мы выбили у Османской империи сразу три фрегата и шесть боевых галер. А это стоит очень многого. Резко уменьшили возможности врага снабжать морем какую-нибудь прибрежную крепость. Значит, будет толк в осаде.
Если к этому присовокупить ещё то, что мы не дали взорвать огромный склад с боеприпасами и различным воинским снаряжением, то и вовсе… Мне, как главному бенефициару такого подвига, было бы неплохо даровать ещё какое-нибудь поместье на тысячу душ. Но это так… Мечты. Да и разобраться было бы неплохо с тем поместьем, что досталось в приданное.
Сейчас, уставший несколько от войны, я с превеликим удовольствием провел бы остаток лета в поместье. Планов по организации сельского хозяйства громадье. Хоть бы что-то внедрить. Там, кстати, должны были привезти из Голландии картошку и другие семена. Разобраться бы, да не допустить, чтобы семена либо пропали, либо всю картошку съели.
А за склад я рассчитывал хоть что-то взять в серебре, пусть и по очень бросовым ценам. Буду еще разговаривать с Лесли. Пусть неофициально даст моему отряду… ну, например, разграбить дворец хана в Бахчисарае. Это и могло быть платой.
В том складе были не только ядра или картечь, пять пушек… Там было, на мой взгляд, ещё более важное — сапоги, одеяла, палатки. Ну а из оружия для моего батальона важнейшим было заполучить почти пять сотен пистолетов, а также сотню штуцеров австрийской и французской выделки. Карабины, купленные турками у той же Франции и частью хранимые на складе, так же пришлись в пору.
— Боюсь я, Юрий Фёдорович, что нам придётся оставлять этот город, и в лучшем случае закрепляться на Перекопе с большим количеством войск, выстраивая новые оборонительные сооружения и дома под казармы. Иначе стоит вообще уходить из Крыма, — сказал я, а генерал-майор остановился, недоверчиво посмотрел на меня.
— От вас ли я такое слышу? — недоумённо спросил Лесли. — А как же разорить Крым? Выжечь это гнездо людоловов, что боле чем миллион русских людей увели в рабство.?
— Очаков, Керчь, другие турецкие крепости сейчас сильно укрепляются. Мы не можем помешать снабжать эти османские твердыни. У нас осадных орудий, почитай, что и нет: семь мортир, три осадные пушки, которые оставили в Перекопе. Если будем брать крепости силами лишь только солдат — положим лучших своих воинов, — я улыбнулся. — Не думайте, что я упал духом. Я лишь думаю о том, что пока мы не разобьём турецкое войско, а также крымского хана, мы не можем рассчитывать взять Крым полностью в свои руки. А если выиграем битвы, то найдутся те крымские беи, что сами попросятся под руку нашей всемилостивейшей государыни.
— Военный совет состоится сегодня вечером, а пока придумайте, Александр Лукич, как в присутствии иных офицеров проявлять не упадок духа, а решимость и напор, — сказал генерал-майор и, будто бы вспомнив о неотложных делах, покинул меня.
Не того от меня ждал Юрий Федорович Лесли. Наверняка пришёл, чтобы получить новую порцию оптимизма, какой-то исключительно гениальный план. А тут предлагаю не развивать успех, а подумать о том, чтобы закрепить нынешний результат.
Вот только если получится оборонить Перекоп и не пустить в Крым ни хана, ни турецкого султана, то десантною операцию турки не смогут организовать такого масштаба, чтобы ударить по Перекопу с тыла. Да и тыл укреплять нужно. Припасов собрать можно очень много, на тысяч двадцать солдат. Оружия более чем хватает. Так что, я не считал идею закрепляться на Перекопе, начиная масштабные строительные работы там, упадничеством.
Возможно, я что-то такое и придумаю. Ведь есть ещё один козырь в рукаве — мой дед. Ну и посмотрим, на какой ход еще способны татары и турки в Крыму.
Но все размышления о тактике и стратегии нужно делать явно на отдохнувшую голову, и когда пройдёт эти головокружение и тошнота. Всё-таки какое-то отравление угарным газом я получил.
Я шёл в один из домов города, который ещё раньше выбрал в качестве своей резиденции штаба. Не терпелось переодеться в мундир секунд-майора Измайловского полка, а также хоть немного отдохнуть.
Вокруг царила радость, веселились люди, говорящие на русском языке. И полнейшее уныние, осторожная надежда в глазах у тех людей, которые русского языка не знали.
— Господин капитан, нужно хорошенько полазить по кораблям, — обращался я к Саватьеву. — Направьте тех солдат, кто не был ночью в порту. И пусть смоченные тряпки на лица завяжут.
— Будет сделано, господин секунд-майор, — отчеканил Саватьев, направляясь давать нужные указания.
Ни один фрегат полностью не затонул. Частично — у кого нос, у кого корма обгоревшие — выступали из воды. Да, сейчас там не продохнуть, кораблики ещё дымятся, та их часть, которая выступает из воды. Но я видел, какие тяжёлые сундуки тащили некоторые жители города. Именно на фрегатах собирались удирать наиболее обеспеченные турки и татары.
Ну а мне, всему моему батальону, никак не повредит заполучить золото или серебро. Пускай солдаты и офицеры набивают свои карманы драгоценными металлами.
А по прибытии в Петербург у меня будет для многих не одно коммерческое предложение. Пусть ищут управляющих, своих коммерческих представителей. Но по мне, если эти люди, готовые за свою Отчизну умирать, будут становиться элитой, ну или, пусть, людьми среднего звена, то всё будет правильно.
Ну и еще одна сторона медали, когда благодаря моему командованию люди будут богатеть. Они станут держаться за меня. Иные будут искать во мне покровителя. Мало ли… Может еще когда-нибудь мне придется сказать свое слово в толпе гвардейцев, желающих совершить очередной государственный переворот.
А может, плюнуть на осторожность? Предложить на военном совете лихой и быстрый поход на Бахчисарай? Вот где должно быть настоящее богатство, собранное в том числе через русскую кровь… Подумаю об этом.
* * *
В четырехдневном переходе до Перекопа, восточнее Днепра
4 июня 1735 года
— Бах-бах! — разряжали свои ружья солдаты Первого Самарского пехотного полка.
Крымская конница наседала. Отважные татарские воины, злясь в бессилии прорвать систему пехотных русских каре, нагайками нахлёстывали своих лошадей. Животные не хотели устремляться на сверкающие на солнце штыки русских солдат. Однако, при выборе: получить ли новую порцию боли от жаждущего идти вперёд хозяина, или всё-таки ударить в грудь русским пехотинцам, чаще животные выбирали подчиниться воле наездника. Татары знали толк в деле выучки своих коней.
— Вторая линия, пли! — командовал капитан Платон Иванович Свечников. — Первая линии плотнее! Штыки выше! Стоять! 0
Солдаты, стоящие в правой грани практически правильного прямоугольника, квадрата, разрядили свои ружья. Ближайших татарских конных смело залпом русских солдат. Небольшое замешательство в татарской лавине — и вперёд выскочили другие ханские воины.
«Не успеваем!» — пронеслось в голове капитана.
Он, восседая в седле, чтобы видеть всю картину боя, бросил взгляд на командира батальона. Секунд-майор Шаров все еще на носилках лежал недвижим.
Свечников приподнялся в стременах, оглядывая диспозицию. К нему на помощь уже спешили две «коробочки» русских каре. Ну как спешили? На бег солдат не переведёшь, так как моментально растеряется строй. И даже быстро идти в таких условиях невозможно. Так что союзники как могли, так и спешили. А вот Свечникову, заменившему раненого секунд-майора на посту командующего батальоном, нужно было принимать решение.
Все прекрасно понимали: если татары подойдут слишком близко, то они сомнут каре. Татарские лучники практически безнаказанно смогут пустить свои стрелы, если русские воины не будут успевать перезаряжать оружие. И тогда стрелы и напор татар разрушат целостность построений русского каре. И как только обнаруживается хотя бы одна брешь, туда моментально ворвутся орды татарских воинов.
— Косой разворот! — принял решение Свечников. — Всем косой разворот. Первая рота на острие слева!
Любое перестроение в ходе боя чревато серьёзными последствиями. Достаточно одному десятку солдат плохо сделать свой манёвр… Ну, а делать такой сложный манёвр, как стать «ребром» — опасно.
Платон Свечников метался внутри каре на своём скакуне, поимённо называя сержантов, фурьеров, каптенармусов, подопечные которых начинали выбиваться из построения. Если бы не феноменально отличная память у капитана, если бы он досконально не изучил практически каждого солдата и унтер-офицера батальона, в котором всего лишь ещё пятнадцать минут назад командовал первой ротой, навести порядок было бы намного сложнее.
— Первая линия! Пистоли, пали! — выкрикнул Свечников, когда ещё манёвр до конца не закончился, но татарские всадники были уже менее, чем в тридцати шагах.
В батальоне пистолеты были далеко не у каждого. Если сержанты имели при себе это оружие, то у каптенармусов или фурьеров пистолет был у каждого третьего. Но даже эти выстрелы немножечко замедлили противника.
— Вжь-ю! — возле правого уха капитана просвистела стрела.
Нет, не «возле» кончик уха капитана был срезан. Но он не обращал внима