ли не понимают, что они уже давно банкроты.
Да, хорошо быть сильным и иметь власть. Еще лучше отказаться от власти, если знаешь, что это принесет пользу, а не вред стране и ее народу. Но пасторы, когтями вцепившись в политические троны, продолжают размышлять с видом убежденных в божественной непогрешимости своих решений оракулов…
Дальше так продолжаться не должно!
Есть смысл пройтись по «Сталиниаде», которую глубоко знал Евгений Петрович Питовранов, но скромно молчал о многоликом вожде. Какие же были непростительные ошибки у Сталина?
Прежде всего, это массированный удар репрессиями по командному составу, переоценка мощи РККА, уверенность в алогичности Гитлера начать войну под осень, ошибочность тактики, провал под Харьковом, который можно смело поделить между вождем и Тимошенко с Хрущевым. Когда человек становится стар, он думает о земных делах, в том числе и государственных, совсем не так, как в молодые годы. Сталин в годы войны был уже немолодым…
Вопрос о репрессиях является болезненным для нашего общества. В период хрущевского «насморка» псевдоисторики поиздевались над цифрами политических потерь в РККА. Они считали, что репрессии в армии начались с мая 1937 года и продолжались по октябрь 1938-го. За этот короткий по историческим меркам период в армии подверглись репрессиям около 47 тысяч человек, на флоте более трех тысяч. Понятно, что не всех расстреляли или отправили на лесоповал в лагеря. Многие прошли унизительные процедуры разжалования, а потом безжалостного увольнения из рядов вооруженных сил. Поэтому РККА практически за полтора года жестоко обезглавили. А возрождения из пепла — дело Фениксов, а не павших людей. Понятно, расстрелянных не воскресить. Когда же началась война, разжалованных командиров записывали в рядовые и спешно отправляли на фронт.
В результате «зачисток» в период 1937–1940 год сменились все командующие округов, глубоко освоившие театры возможных боевых действий будущих фронтов, в которые превращались военные округа. На 90 % произошло обновление начальников штабов округов и заместителей командующих. На 80 % обновился командный состав корпусов и дивизий. Видный антисталинист А.Н. Яковлев называл цифру расстрелянных командиров в 70 тысяч, а такие обличители «антиармейского террора» как В.Н. Рапопорт и Ю.А. Геллер подняли его планку до 100 тысяч.
В.С. Коваль пишет, что был уничтожен весь советский офицерский корпус: «Без войны в застенках и лагерях НКВД погиб почти весь великолепный офицерский корпус — становой хребет Красной армии».
Все эти данные ввел в широкий оборот любимец Ельцина, военно-партийный адепт, заслуженный политработник генерал-полковник Д.А. Волкогонов, который при «гаранте Конституции», втершись к нему в доверие, пробрался к важным государственным архивам советской истории. За период работы в архивах у Дмитрия Антоновича, мягко говоря, скопилось большое количество документов по новейшей истории СССР. После смерти Волкогонова его дочь Ольга в 1996 году передала архив отца в Библиотеку Конгресса США, в том числе документы 1967–1995 годов, срок рассекречивания которых не истек. Это был ельцинский беспредел…
Но вернемся к репрессиям.
И возникает вопросы: кто же воевал, оказывая яростное сопротивление врагу? кто организовывал контратаки и даже контрнаступления? кто надломил хребет вермахту уже зимой 1941 года под Москвой? Вопросы, на которые надо отвечать правдиво. То, что репрессии были, сомневаться не приходиться, но не в тех масштабах, какие даются нашими некоторыми «знатоками» истории из стана государственных недоброжелателей.
По рассказам фронтовиков СМЕРШа они фиксировали, когда на место высоких профессионалов командовать частями и даже соединениями прибывали кандидаты из среднего командного состава или гражданские лица, прошедшие краткосрочные курсы переподготовки. (Прочтите книгу фронтовика, военного контрразведчика Л.Г. Иванова «Правда о СМЕРШе». Там не только его — человеческая правда о военных контрразведчиках, а истина в последней инстанции о военном лихолетий. — Авт.)
Репрессии выражались в увольнениях по политическим мотивам, в арестах и вынесении приговоров по сфабрикованным делам. Подавляющее большинство командиров, начальников и политработников, обвиненных в «военно-фашистском заговоре», приговаривались к высшей мере наказания — расстрелу.
Конечно, репрессии ударили прежде всего по верхушке армии, выбили высший руководящий состав. Следует отметить, что сходные процессы «кадрового оздоровления» имели место и в германской армии — вермахте. Достаточно вспомнить «Дело Бломберга — Фрича». И таких дел с такой же кровью было в Третьем рейхе немало.
Второй ошибкой Сталина в отношении Красной армии, которая, как пелось в строевой песне: «От тайги до британских морей Красная армия всех сильней», была переоценка своих сил. Советско-финляндская кампания показала наличие шапкозакидательства у некоторых военных высокого уровня, что влияло и повлияло не только на Кремль, но и на умонастроения Гитлера. После докладов абвера он решил, что РККА не справится с мощью вермахта. Трезвомыслящие командиры из этой категории предупреждали Сталина об опасности такого подхода к войне с «маленьким» северным соседом.
Но в то время большой популярностью пользовались взгляды «рубак и их кавалерийских наскоков»: Ворошилова, Буденного, Кулика, Щаденко и других. В войсках действовал полевой устав 1939 года, требовавший вести войну «наступательно, перенеся ее на территорию противника» и путем достижения «решительной победы малой кровью». Возможно, повлияли и внешнеполитические просчеты советского руководства. У Советского Союза перед нацистской Германией было очень мало союзников — разве что Монголия и несколько стран аналогичного уровня экономического развития.
Когда же Тимошенко и Жуков докладывали о концентрации немецких войск, в том числе пехотных соединений на границе с СССР, танковые были они переброшены за несколько дней и часов перед наступлением, Сталин отмахнулся, заявив:
— У нас дивизий больше, чем у Гитлера.
— Но, товарищ Сталин, по данным нашей разведки, их дивизии укомплектованы и развернуты по штатам военного времени, — заметил Тимошенко.
— Кроме того, каждое соединение вермахта почти вдвое превосходит нашу дивизию по численности, — добавил Жуков.
— Не во всем надо и можно верить разведке, — рубанул Сталин, сверкнув от негодования желтыми прищуренными глазами.
А ведь «разведка доложила точно»: враг по-звериному присел на лапы и приготовился к прыжку. Закордонные разведчики докладывали:
«Военное выступление Германии против СССР является уже решенным вопросом. По мнению германского командования, Красная армия будет в состоянии оказывать сопротивление в течение первых восьми дней, после чего будет полностью разгромлена. Оккупацией Украины немцы предполагают лишить Советский Союз его основной промышленной базы. Затем немцы продвинутся на восток и отторгнут Кавказ от СССР…»
Даже тогда, когда на стол Сталину легло донесение непосредственно от наркома госбезопасности В.Н. Меркулова с приложением агентурного сообщения от офицера люфтваффе обер-лейтенанта Харро Шульце-Бойзен — агента Старшины, о конкретной дате начала войны, вождь взорвался: «Это не источник… Пошлите его к е… матери. Это дезинформация».
В другой раз он повторил Жукову ту же самую мысль иными словами: «Германия по уши увязла в войне на Западе, и, верю, Гитлер не рискнет создавать для себя второй фронт, напав на Советский Союз. Гитлер не такой дурак, чтобы не понять, что Советский Союз — это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия и все они вместе взятые…»
Надо учесть такой негатив к разведке у Сталина возник в период с 1936 по 1941 год, когда пять начальников Главного разведывательного управления Генштаба ВС СССР репрессировали и расстреляли: Семен Урицкий, Ян Берзин, Семен Гендин, Иван Проскуров и Александр Орлов. Это обстоятельство серьезно повлияло как на качество разведданных, так и на недоверие к ним со стороны Сталина.
Когда Тимошенко и Жуков в 5:45 утра доложили вождю обстановку, он привстал и недоуменно спросил:
— Не провокация ли это немецких генералов?
— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая это провокация? — ответил Тимошенко.
— Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы отбомбят и свои города, — нахмурился Сталин и продолжил: — Гитлер наверняка не знает об этом.
Лишь после формального объявления войны немецким послом Вернером фон дер Шуленбургом его мнение несколько изменилось. Даже на просьбу дать войскам приказ немедленно организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику, он ответил:
— Подождем возвращения Молотова…
Через некоторое время в кабинет быстрой походкой вошел Молотов и с горькой миной на лице скороговоркой произнес:
— Германское правительство объявило нам войну…
Сталин, до этого стоявший с трубкой в руке, молча опустился на стул и глубоко задумался. Все четверо молчали в наступившей длительной, тягостной паузе… Вот почему Директива № 1 СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года партийным и советским организациям прифронтовых областей о мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков, исполненная в приказном тоне, требовала обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в тех районах, где они нарушили границу. Однако уже в первые часы войны, несмотря на мужество пограничников, действительно, дравшихся, как львы, было установлено, что части Красной армии просто не готовы к оборонительным действиям.
Результат был ужасен. К полудню 22 июня советская авиация потеряла около 1200 самолетов разной модификации, преимущественно стоящих на полевых аэродромах нередко с не заправленными топливными баками. А в течение первых трех недель западные военные округа лишились до 90 % танков. В июне — сентябре 1941 года Красная армия потеряла более 3 миллионов человек убитыми и пленными. Увы, ушедшие в небытие не возвращаются. Мы их только вспоминаем и то не всех поименно… Правда, сегодня появился «Бессмертный полк», и это здорово для Памяти народной!