Я задумался. Возможность захватить вражескую казну — редкий шанс. Не для себя, конечно. Нет, я не лишен амбиций разбогатеть на войне. Но собирался доложиться перед Лесли или даже Минихом о проделанной работе. Это для них явный подарок.
А если удастся перехватить груз, возможно, и сама Франция задумается: стоит ли игра свеч.
— Хорошо, Эмманюэль, — сказал я. — Вы будете жить. Но теперь вы — мой… считайте, почти что гость. Попробуете сбежать — убью. Попробуете врать — тоже. Но будете честны и полезны — и в Данциге для вас найдётся место, где подают суп и есть крыша над головой. Скоро мы отправимся к моему командованию, там все, что мне рассказали, повторите. Но… Слово чести с тебя, что не станешь жаловаться.
— Слово чести под принуждением, что не стану говорить о ваших угрозах и о том, что били меня? Это уже бесчестно с вашей стороны, — сказал француз, а я демонстративно достал засапожный нож и стал с видом философа рассматривать лезвие.
— Я согласен. Слово чести, что не пожалуюсь! Но это не под угрозой. Это потому, что не пристало французскому офицеру и потомку герцогов жаловаться русским, — горделиво, даже приподняв подбородок, сказал Эммануэль.
— Последний вопрос. Почему вы всё мне рассказываете? — спросил я.
И он прекрасно понял, о чём я.
— Это не наша война, господин унтер-лейтенант. И я сам недоволен, что мой король взял в жены недостойную его имени дочь всего-то польского шляхтича Лещинского, — спокойно сказал француз, а после, будто что-то вспомнил, добавил: — Вы же не станете говорить о моих словах иным французам? [французы не горели желанием воевать за Лещинского. Они даже уплывали, но после мольбы Лещинского и французского посла вернулись. Однако особо активного участия не принимали, кроме боя с отрядом полковника Лесли].
— Нет, пусть ваше признание останется нашей тайной, — усмехнулся я, выпрямился и подал знак Кашину.
Сержант подошел к нам, благо всё ещё переминался с ноги на ногу тут, в шатре, только у входа.
— Отведите его под охрану. Пусть отдохнёт. Не кормите слишком хорошо, вина не давать, пусть помнит, что он всё ещё пленный, — сказал я по-русски.
Кашин, привычно хмыкнув, увёл француза. Я же остался в шатре и достал бумагу. Начал чертить угольками карту, вспоминая каждое слово пленного. Старый маяк… север… доки… Это было недалеко, всего пара вёрст. Если выдвинуться глубокой ночью, можно быть там ещё до рассвета, даже с учетом сложнопроходимого леса.
Я знал — на кону не только золото Лещинского. На кону была возможность повернуть ход этой войны — хоть на дюйм, хоть на день, хоть на шанс.
И русские такие шансы использовать умеют.
Так что уже скоро, собравшись с мыслями и составив план операции вчерне, я отправился к своему, на данный момент, командиру.
Юрий Фёдорович Лесли внешне походил, скорее, на ирландца или шотландца. Он был рыжий, с выдающимися скулами — те выступали даже на полноватом его лице, соперничая со щеками за доминирование. А вот нос — наш, рязанский, картошкой. Да и повадки у полковника были, скорее, здешние, не иностранные, православные. И парик на нём выглядел нелепо, словно на допетровском помещике, никогда не облачавшись в иноземное платье. И этот помещик будто решил покривляться да потешиться, надел срамоту заморскую.
Впрочем, вид несколько нелепого и добродушного дядьки, никак не означал, что Юрий Федорович не умел сердиться или отчитывать. Не был я склонен и считать полковника добродушным.
— Мне уже докладывали, что вы устроили перестрелку в лесу. Намеревался отправить за вами, но то хорошо, что вы сами соизволили явиться, — не так чтобы приветливо встречал меня полковник.
— Да, нас пытались убить французские офицеры, которые проводили разведку и составляли подробную карту местности, господин полковник. И по сему делу у меня есть к вам весьма важный разговор, — сказал я и стал ждать реакции офицера.
Если он начнёт артачиться и выставлять меня глупцом, попробую обратиться напрямую к Миниху. Пусть знает командование, что есть важная информация, но нет волевого решения с ней работать.
— У меня в плену находится французский майор, который занимался картографированием…
— Чем?
Что ж, только лишь на практике я мог постепенно отметать слишком современные слова. Либо же вводить их в оборот среди своих собеседников.
— Составлением карт, — быстро пояснил я. — Так вот, у меня есть сведения, что в Вислу скоро войдёт французский фрегат «Бриллиант», на который планируется погрузить казну Станислава Лещинского, — сказал я и замолчал.
Реакция тут же последовала — но иного толка, чем я мог ждать.
— Вы взяли в плен французского майора? И не сопроводили его ко мне, начальствующему над вами лицу? — с негодованием в голосе спрашивал полковник. — Смотрячи на то, как сладили вы лагерь свой, я грешным делом подумал, что офицер с толком мне придан. Но тут… Вы и впрямь — бунтарь. Уставы вам невместны?
— Ваше превосходительство, вы, видимо, не расслышали — важнее иное: казна Станислава Лещинского, — немного повысив голос, сказал я.
— У вас, у гвардии, нет никакого чинопочитания. Обвыклись императоров возводить на престол — зазнались, — уже спокойным тоном говорил полковник Лесли и покачал головой, а щеки его ещё больше надулись, перенимая первенство у скул.
Может быть, он сам себе напомнил, что я лишь номинально подчиняюсь армии. Или всё-таки гвардия уже в таком счету, что с ней особо не желают армейцы ссориться? Кто рядом с престолом находится во время смены правителей — эти люди должны иметь какой-то и политический вес, каждый из них.
— Что вы предлагаете? — уже деловым тоном спросил Лесли.
— Пробиться к фрегату и захватить его. Ну и вывести сам фрегат со всем содержимым к нам, — сказал я, глядя прямо в расширенные глаза полковника. — Может так быть, что фрегат не получится увести. Тогда подорвать его нужно.
— Вы, милейший, не в себе, — сделал вывод Юрий Фёдорович, усмехаясь.
— Этак вы в сумасшествии обвинили и самого Петра Великого, — усмехнулся и я, вспомнив одно из событий петровских времён.
— Унтер-лейтенант, не забывайте, с кем разговариваете! Я почитаю Петра Алексеевича и все его начинания! Успел послужить под его знамёнами ко славе их вящей, — разъярился полковник.
— Никто не стал бы это отрицать. Но вспомните, ваше превосходительство, как Пётр Алексеевич с Меншиковым взяли два шведских фрегата. Подошли ночью — да и взяли, — напомнил я полковнику один эпизод славной деятельности Петра Великого [отсылка к так называемому «Бою на Неве» 7 мая 1703 года, когда удалось захватить два шведских корабля, «Гедан» и «Астрид»].
Юрий Фёдорович Лесли бросил свои возмущения, задумался, пожевал желваками, видимо, поспорил сам с собой, а после сказал:
— Коли добрая задумка будет, да обмыслить, как справить сие… Обсказать фельдмаршалу, то обязательно… без того никак… Я согласен.
Я не стал задерживаться и выложил на стол в шатре полковника те карты, что были изъяты у французских офицеров.
Карты, эта добыча — моя удача. Но удача — спутница лишь тех, кто хоть что-то делает, рискует, побеждает. Мы с Кашиным могли просто убежать от француза, разойтись с ним сторонами, тем более, что он не начал стрелять. Но нет, мы приняли бой — и взяли свой приз.
Теперь же узнаем, что это за приз, в нём погибель наша или слава. Но это, опять же, зависит лишь только от нас. А для меня это шанс, который сложно придумать вне войны. Война все же открывает новые лица, дает возможности, или… забирает жизнь.
Глава 10
Глава 10
«Говори с убеждением — слова и влияние на слушателей придут сами собой» — Иоганн Вольфганг Гете
К юго-западу от Данцига
8 июня 1734 года
Я разложил листы бумаги, где удивительным образом аккуратно были нарисованы даже кусты, большие поваленные деревья, которых в лесу, казалось, что больше, чем растущих. Стрелками указывались тропы между заболоченными местами. По этим картам противнику можно было совершать серьезную вылазку и пробовать пробиться к осадной артиллерии.
— Взгляните, ваше превосходительство! — сказал я, указывая на прочерченные линии на двух листах. — Вот это — проход, вполне годный, дабы преодолеть лес. По краям болота или завалы. Большим отрядом будет сложно здесь пройти, но двумя сотнями — в самый раз. Вот тут, кабы почистить от завалов, даже конными пройти можно. Французы особливо линии эти рисовали.
— И пройти до самого места, где стоять должон фрегат? — задумчиво, скорее, не спрашивал, а констатировал полковник.
Юрий Федорович еще раз посмотрел на карту и, хмыкнув что-то себе под нос, направился к столику. Да, шатер у полковника был вдвое меньше, чем у фельдмаршала, но места и тут хватало, чтобы и стол поставить, и на стол тоже взгромоздить закуски и главное блюдо. В данном случае — это покрытая пылью бутылка вина. Наверное, вина, так как на мутном, да еще и пыльном стекле этикетки не было. И не должно быть. Верят люди на слово, что это, вроде бы как, венгерское.
Впрочем, на вкус же понятно. Венгерское — это вермут, сладкий, в отличие от других вин, вкус которых в России пока доступен лишь ценителям. Ибо ну ее, пить эту кислятину, когда сладеньким угоститься можно, да еще и более крепким!
— Будете? — уже осушив глиняную чарку с вином, будто опомнился полковник и предложил вина и мне.
— Благодарю, но нет! — ответил я, мысленно ухмыльнувшись.
Еще бы предложил, когда в одно горло осушил бутылку — а она у него немаленькая. По объему больше, чем те, что я покупал для посиделок с офицерами.
— И вы уверены в деле? — сомневался Лесли. — И как так вышло, что французы с того леса вышли на мои полки, раз он сложный этакий, непролазный?
Я не стал рассказывать полковнику, не хотел преуменьшать его победу, что как раз и повезло ему, что французы решили нахрапом ломануться в лес, чтобы выйти в неожиданном для русских месте, и атаковать. А выходили они из леса не организованно, а мелкими кучками. Многие, скорее всего, просто заблудились, кто-то мог и утонуть в болоте, или остановить продвижение, пока солдаты занимались спасением т