— Выдвигаемся! Давай, братцы, давай! Лейтенант Сопотов, мы будем отставать. Ваша задача — идти вперёд с ранеными и доставить лейтенанта Данилова в лазарет! — отдал я приказ.
— Будет сделано, ваше благородие! — не задумываясь, ответил Сопотов.
А ведь он старше меня на чин. И ещё на вражеском корабле с неохотой подчинялся. Не смотря на то, что гвардейцы выше в чинах, в армии не всегда это признается. Но чин — это важно. Я хотел еще стать командиром, которому верят, доверяют.
А сейчас… Вот так и зарабатывается авторитет. Я повел людей на, казалось, безрассудную операцию, но вышло, что не зря, и бой остался за нами. Фрегат потопить!.. Это немыслимо. Но еще не все закончилось.
И всё же казна Лещинского оказывалась слишком тяжёлой. Она нас замедляла намного больше, чем переноска раненого Данилова или других бойцов. Даже один боец, раненый в ногу, и то умудрялся каким-то чудом и русским матом передвигаться быстрее, чем мы несли сундуки.
— Французы с ляхами настигают! — выкрикнул Кашин, замыкающий нашей группы.
— Как далеко? — спросил я, подхватывая один из сундуков, когда солдат, несший его с одного края, от натуги стал заваливаться набок.
«Я им, чертям, такие тренировки устрою!.. Будут у меня на горбу осадные мортиры тягать, хлюпики!» — подумал я, при этом выпучивая глаза от тяжести.
Но тянули… как те конкистадоры Кортеса. Они ограбили ацтеков. Испанцев было мало, на них нападали индейцы, европейцы гибли один за одним, но золото не бросали, упорно перли его к кораблям. Нам бы такую маниакальную жажду наживы. Может быть, чуточку больше сил теперь стало бы?
— Кашин, командуй отходом! Все штуцера отдать мне! Солдатам Данилова принять груз! — отдавал я приказ. — Золото донесите. Оставляй сержант со мной всех, кого можно, но золото донесите… Выполнять!
Сержант, было видно, что-то хотел сказать, я не дал ему этого слеоать. Мы разделились. Не было шанса всем уйти. Нас нагнали бы. Нас и так догоняли, но может уйти часть, если прикрыть людей.
Почему я остался? Да очень просто… Иначе не могу; иначе, если бы заслон смели, я корил бы себя за это. И жить дальше вот так, в конфликте со своей совестью? Нет, не хочу.
Да и время пока такое, когда офицер стоит впереди солдат, показывает им пример стойкости и мужества. Никак иначе нельзя. Не объяснишь бойцу, который уже обмочил штаны от страха, что нужно стоять насмерть, если сам будешь прятаться за стойкого, пусть и мокрого солдата.
Приказы не обсуждаются. Это Кашин знает четко. Так что он сделал все так, как было сказано. Мне передали заряженные пистолеты, штуцера, а сам отряд пошел дальше. Еще метров двести — и все, лес, там спасение. Туда вряд ли пойдут враги. А если и решатся, то частью сами потопнут в болотах. А еще, в лесу, на той поляне, где мы с Кашиным тренировались, должны быть конные солдаты. И перевес польско-французских преследователей окажется уже неочевиден.
— Мля, да где полковник? — выругался я, прицеливаясь штуцером в середину бегущей толпы.
Я был несправедлив. Отряд полковника почти не переставая стрелял в сторону поляков, все еще стремящихся переправиться на левый берег Вислы. Вот только и враг не дурак. Теперь не было одного места высадки на берег. Одна группа противника прикрывала другую. Ту, что теперь рядом, слишком рядом.
— Полковник выходит из лагеря. Идет полинейно! — под руку крикнул Фрол.
— Бах! — выстрелил я, и пуля ушла поверх бегущих голов.
Ружье лягнуло плечо так, что как бы не выбило сустав. Но нет времени прислушиваться к своим ощущениям. Нам нужно задержать вырвавшихся вперед человек тридцать, не меньше. Если дело и дойдет до рукопашной, то создать хотя бы возможность отбиваться. Пока соотношение где-то один к трем. Один изможденный, уставший русский воин к трем оголтелым, потерявшим корабль и сокровища французам и полякам.
— И все равно мы уже победили! — усмехнулся я, беря второй из пяти штуцеров.
Фрол, взявший на себя роль заряжающего, уже подхватил молоток, чтобы забивать новую пулю в ствол штуцера.
— Не надо! — сказал я Фролову и обратился ко всем: — Перезаряжать только фузеи. Два залпа и все. Больше не успеть. В штыки и шпаги, пистолеты.
И всё это я говорил под звуки марша. Вот ведь идиотизм… Полковник Лесли, люди его отряда, перли барабаны и под их бой маршировали в сторону леса. А ведь можно же и бежать! Чего я не понимаю? Не склонен считать Юрия Федоровича Лесли глупцов. Но барабаны…
— Бах! — выстрелил один из бойцов справа от меня.
Есть. Один преследователь свалился под ноги следом бегущего, и оба они упали. Да, они поднимутся, но это даёт нам необходимые секунды.
— Бах-бах-бах! — залпом ударили солдаты отряда полковника.
Издали стреляют. Они находились метрах в двухстах от бегущих на нас поляков и французов.
— Бах-бах-бах! — начали разряжать свои заряды бойцы оставленного мной плутонга.
— Н-на! — выстрелил и я из штуцера, выцеливая наиболее похожего по одежде офицера-поляка.
Есть. Пусть ему подбил ногу, но этот — уже не боец.
— Пригнись! А-а! — это уже свистели пули в нашу сторону.
Есть потери… Горевать о них будем после. Но есть и живые, должные биться здесь и сейчас, чтобы товарищи за зря не умирали, а были отомщены. Расстояние — метров пятьдесят. Пора и шпагу из ножен вынимать.
— Бах-бах-бах! — стали разряжать пистолеты мои бойцы.
Я нагнулся и взял два пистолета в обе руки. Выстрел! Ещё!
Тридцать метров. Из-за пояса я достаю ещё два пистолета, разряжаю и их, попадаю одному из бегущих на меня в грудь. Нет времени пистолеты закладывать обратно за пояс, и я скидываю их на землю, извлекаю шпагу.
Как там шпага против сабли? Ближайшие ко мне поляки были вооружены изогнутыми клинками. Ну что? Пожил красиво и интересно, на том и спасибо?
До нас почти уже добежало человек двадцать. Отряд полковника застрял. У них появилась новая цель. Ещё три лодки переправились с другого берега, и полковнику приходилось уничтожать уже этот новый отряд противника. Так что мы оставались одни: двое раненых, трое убитых на девять бойцов, а против нас — два десятка противников.
— Русские не сдаются! — прокричал я. — А мёртвые сраму не имут! Постоим же, братья, за честь и славу России!
Есть слова, которые кажутся пафосными, но это смотря где и как их произносить. Здесь и сейчас каждое сказанное мной слово казалось не пафосным призывом, а истиной, тем состоянием моей души, которое переполняло. Нужно задорого отдать свои жизни.
Звон стали, вижу, что Фрол ранен, принял удар сабли на свое плечо.
— Бах-бах-бах! — сзади послышались выстрелы.
С трудом я держался, чтобы не повернуться назад, так как мой противник был уже метрах в пяти и стал заносить саблю чуть за спину для коварного удара.
— А-а-а! Так тебя! — кричали мои люди, а бегущие на нас поляки и французы падали замертво.
Я знал, что в лесу нас ждут. Там должен был оставаться ротмистр Саватеев.
Но и на это я не обращал внимания, мне стоило подумать, как всё же выжить. Сейчас, когда пришла подмога, когда уже трое преследователей обратились в бегство, понимая бессмысленность погони — можно думать не только о достойной воина гибели, но и о жизни.
— Kurwa Ruska zdechniesz [польс. Курва русская, ты сдохнешь!] — с криком ближайший ко мне поляк опустил саблю в рубящем движении.
Его плечо дёрнулось чуть вправо. Да, это тот коварный удар. Я понимал, что он собирается сделать — убить меня нижним рассекающим ударом своей сабли. Даже тяжёлой шпагой парировать такой сабельный удар практически невозможно. Вот одно — из немногих преимуществ сабли.
Резко делаю два шага в сторону, мой противник разворачивается. Теперь ему не так удобно наносить тот самый рубящий удар. Делаю шаг навстречу противнику, отталкиваюсь правой ногой и практически взлетаю, рука со шпагой — впереди. Отчаянные движения, но я в отчаянном стремлении жить опережаю на долю секунды своего врага, и моя шпага впивается в левое плечо противника.
Шляхтича разворачивает, ведь он уже начал совершать свой удар, но рассек лишь воздух перед собой.
— Бах! — чуть в стороне от меня звучит в пистолетный выстрел.
Шляхтич падает замертво, не сказать, что с аккуратной дыркой в голове. Меня окатывает не самой приятной субстанцией из черепа противника.
— Саватеев! Ротмистр! Он был моим! — всё ещё находясь под мощной адреналиновой дозой, выкрикиваю я даже с какой-то с обидой.
— Прошу прощения, господин унтер-лейтенант! — веселясь, сказал Саватеев.
— Как вы здесь? — спросил я, наблюдая, как остатки наших преследователей улепетывают от драгун, пусть и бывших безлошадными.
— Стреляли! Вот я и тут! — по-детски наивно, пожав плечами, сказал Саватеев.
И тут меня накрыло. Я так не смеялся уже настолько давно, что, казалось, это было даже не в прошлой жизни, а несколько жизней назад. Мне вспомнился фильм «Белое солнце пустыни». Там так же приходил Саид на звуки выстрелов и выручал главного героя. Получается, что Саватеев для меня теперь тот самый «Саид», наивный и героический спаситель.
Саватеев не стал гнаться за остатками разбитой погони. Он и пришёл всего с двумя десятками бойцов. Нужно было бы отправиться на помощь полковнику Лесли, но по всему было видно, что Юрий Фёдорович справляется сам. Да, и не так-то легко высаживаться из лодок, когда по тебе организовано стреляют сразу две сотни вышколенных солдат. Да еще и барабанщики, лупящие по мемранам барабанов с маниакальной страстью.
Так что и поляки с французами поняли тщетность своих попыток что-либо изменить. А что они изменят? Золото партии, то есть Лещинского — уже где-то в лесных чащобах. Фрегат не вернуть, он хоть и не весь под водой, но потоплен напрочь. Шах и мат!
А ещё генерал фельдмаршал Миних исполнил, взятые на себя обязательства и начал массированный обстрел Данцига. Если, как и было уговорено, на юге от города выстраиваются колонны русских солдат, демонстрируя намерение начать штурм… Не до нас уже будет защитникам.