Гвардеец ушел, а государыня с недовольным видом посмотрела на своего фаворита. То, что хотела высказать Бирону императрица, было даже не для, казалось, привыкших ко всему ушей шутов. Так что Анна Иоанновна потребовала привести свою первую шутиху, Авдотью Буженинову.
— Ну, Авдотья, что скажешь? Поговорила с этим красавцем? — спросила императрица у своей любимой шутихи, калмычки.
— Ох, матушка, и пригожий ен, да сурьезный. Смотрит… юнец жа, а глаза мудры. Меня не забижал, молвил, как с чадом малым, но не забижал… — отвечала шутиха.
— Дело говорить, Дуня, а не свой девичий! — проявил нетерпение герцог Бирон.
— Молвила хулу на меня, что я такая-сякая?.. — строго спросила императрица.
— Да, матушка красавица ты наша. Так он потребовал меня замолчать, а то прогонит, грозился по щекам отхлестать! — отвечала Буженинова. — Справный гвардеец. Твой, матушка.
— Токмо грозился?.. А должен был отхлестать тебя по щекам розовым! — строго сказала государыня, но было видно, что осталась довольна проверкой.
Пусть только глупцы и стали бы потакать крамольным словам шутихи, что государыня и дурна собой, и с Бироном симпатии имеет, и много чего другого. Но, как ни странно, а таких глупцов хватает, которые вместо того, чтобы вразумить карлицу, начинают или расспрашивать подробности о личной жизни императрицы, ну или наговаривать себе на дыбу в Тайной канцелярии.
— Вот тебе, Эрнестушка! — победно сказала государыня, когда расспросила в подробностях Авдотью. — Мудрый вьюнош попался. Эка держался, стервец! Иной бы в колени бросился, да молил бы с слезми на очах. А ентот… Выдержка есть и Норов… Эка! У Норова есть норов! И русский, православный. А мы ищем кого на место хворого Черкасского поставить.
— Матушькья! — испуганно сказал Бирон, переходя на немецкий язык. — Да разве же юнца такого худородного можно? Чем Волынский тебе не по нраву?
— Ха-ха-ха! — громоподобно рассмеялась государыня. — Спужалси? Не увлек еще юнца-гвардейца к себе, кабы ставить его на места доходные для твоего вспоможения? Но и я разумение имею, что не примут его. Токмо хотела бы я посмотреть паче и на лик Остермана, ежели поставила бы Норова в кабинет-министры. Смеху было бы!
Императрица резко посерьезнела.
— Наградила я его недолжно. Скажут еще, что не ценю героев Отечества своего. Отчего было бы майора не дать? Что? Спужался, Эрнестушка, что Норов вровень с братцем твоим станет, с Густавом? И пошто такое имение, на кое-серебро даю, что и землю в нем пахать опасно? — отчитывала государыня своего фаворита.
Бирон молчал. На самом деле, он в какой-то момент подумал, что вот такой юнец мог бы даже где-то потеснить его, графа. Мало ли… И в кровать заберется венценосной вдовушке. Красив, статен Норов, опять же, не столь и худороден. А вот то, что касается его ли ротмистр человек, то Бирон не сомневался, что гвардеец таким станет. А башкирские земли почему? Так нужно все знать графу, как действовать будет Оренбургская экспедиция.
Еще когда пришло первое письмо от Миниха, граф приказал узнать о происхождении Норова. Мало ли… Государыня же отреагировала весьма благосклонно на подвиги гвардейца. А потом еще и золото Лещинского… Императрица же падкая на деньги. Это у нее уже в характере, что сложился в сравнительной нищете во время пребывания в Курляндии. Так что все могло быть.
Потомок этого Норова когда-то был шведом и пришел на службу к Ивану III. Сказать, что сильно прославленный род, так и не скажешь, хотя имение под Коломной было, пусть и всего-то на восемьдесят душ. Но если называть худородным человека, чьи предки уже как почти двести пятьдесят лет справно служат России, пусть и не на первых ролях, то кто тогда сами Бирон? Укравший фамилию у французского герцога [Эрнст Иоганн Бюрен заплатил, чтобы «поправили» его родословную и связали с французскими герцогами, за что один из французских Биронов грозился «выпороть наглеца при встрече»].
— Проверять нужно людей, матушькья всех, дело дать, кабы сладил, еще одно… Волынский же уже при Петре прославлял себя делами…
— Да, славно он пограбил Астрахань и Казань. Сам Александр Данилович Меншиков, поди, мог науку перенимать у Артемия Волынского, что так можно, — рассмеялась императрица.
Но не так, чтобы было до смеха. Придя к власти, так уж вышло, что Анна Иоанновна сильно «проредила» русских вельмож. Верховный Совет то ли казнен, то ли в ссылке. И немало было рядом с ней немцев. В тех же войсках… Миних, Ласси, Кларк… Вот и нужно было в кабинет-министры назначать кого-то их русских, а то глава Тайной канцелярии Ушаков уже сообщал, что начинаются разговоры про засилье немецкое при троне. И ведь не больше же чем при Петре иностранцев было, ну может только курляндцев стало больше. Так считай, что русские, пусть и формально в составе Речи Посполитой.
Может, потому и напоказ религиозна государыня, что стремится всем доказать — она русская государыня, она истинно православная. Ну и где можно, на какие должности, туда русских ставят. Вот и Ягужинский вновь возвысился, Бестужев-Рюмин. Каждый русский человек, не принадлежавший к кланам, но бывший образованным и опытным чиновником, нынче при должности. Но слишком многих пришлось снять Анне при приходе к власти, чтобы власть эта была истинной, а не шутейной, как предлагал Верховный Совет.
Бирон же понимал другое. Он подставлял гвардейца. Направлял своих врагов по ложному следу, чтобы подготовить приход во власть Артемия Волынского, человека, с которым Бирон связывал свою безоговорочную победу над всеми политическими конкурентами. Потому граф и сорвался и лично поехал встречать Норова, потому и называл его везде, где только можно, очень способным.
Глава 20
Если вы можете найти путь без каких-либо препятствий, он, вероятно, никуда не ведет.
Эрнесто Че Гевара
Окрестности Данцига
20 июня 1734 года
Еще не знающий о том, что он генерал-майор, полковник Лесли, решил повторить маневры не так давно уехавшего в Петербург гвардейского унтер-лейтенанта Норова. Рано утром большой отряд наиболее способных солдат и офицеров драгунского полка, отправились в обход леса. Цель была у Лесли, лихая, такая, за которую он еще больше добудет славы и для себя и для тех солдат, что с ним пошли.
После потопления французского фрегата Лесли будто бы окрылился. Он уже не хотел довольствоваться простым сидением на месте и быть резервом, который, потому как развиваются события, вряд ли использовать будут. Так что, испросив дозволение к командующего Миниха, Юрий Федорович отправился на охоту.
Рядом с полковников в кустах залегали еще люди. А от одного так и вовсе неприятно пахло протухшим мясом. Горожанин Данцига, Курт, действительно, разбирал протухшую, ранее плохо посоленную, солонину, чтобы выбрать хоть что-то, что можно было продать. Вот и провонял насквозь тухлятиной.
— Тут должен он выйти? — спрашивал ротмистр Эрик фон Берг, служащий в одном из двух полков драгун, что были под командованием Лесли.
И сам полковник отлично знал немецкий язык. И мог бы общаться с жителем Данцига, который наводил русский отряд на цель. Но так вышло, что в полку был немец, вполне обрусевший, правда все еще лютеранин, который имел родственников в осаждаемом городе.
Вот и получилось связаться с родственниками, а те, за небольшую плату и за обещание после штурма не грабить их, а расторговаться, согласились навести полковника и его солдат на крупного зверя.
— Да, я слышал, как Клауса Зиверта, он заведовал цехом рыбаков… Так вот, Клауса принудили отдать свои лодки, чтобы на них переправлялся сам король! — сказал горожанин. — Это уже последние лодки, что есть в городе.
— Он не король! Король Речи Посполитой Август… Когда выберут, его, — все же встрял в разговор полковник Лесли.
— Да, конечно, господин, так и есть, — поспешил согласиться Курт Шнецель, не самый захудалый купец в Данциге.
Правда в прошлом он был успешным купцом, ибо многие торговцы Данцига от этой войны несут такие убытки, что не факт, смогут ли восстановить свое благосостояние. Тем более, что в город вернется та часть торговых людей, которая убежала из города до прихода русских. И теперь эти беглецы очень даже заработали в качестве маркитантов при русских войсках. Они и займут места банкротов.
— А все ли наши договоренности в силе, господин? — спрашивал Курт, конечно же ища себе выгоду.
Нет, не выгоду даже, а способ выжить. Ведь полковник Лесли пообещал Шнецелю, что его полки скупят весь товар Курта, как только город окончательно сам решит свою судьбу.
— Тебе мало слова русского офицера? — вступился за полковника ротмистр. — Не позорь свое имя, пусть ты и очень дальний мой родственник.
Как такового штурма Данцига и не случилось. Пришёл русский флот, французы хоть и не сразу увели свои корабли, попробовали ещё вступить в сражение, будто бы мстили за потопленный фрегат «Бриллиант». Но и ветер им не благоволил, да и особого желания погибать не за грош у французов не оказалось.
Русскому флоту стоило лишь показать, что он готов к сражению, не убоялся противника, как французы под почти что бездействие русских стали уходить прочь. А когда ещё русский линейный корабль «Святой Владимир» буквально случайным образом поставил двум линейным французским кораблям, идущим в линию «палочку» над «Т», да ещё и начал изготавливать орудия к бою…
Ретивые французские кораблики стали уходить прочь, в сторону Датских проливов. И уже как четыре дня Данциг действительно находился в осаде, с окончательно отрезанными путями снабжения. Надежд у жителей города не оставалось, а обещания о скорой помощи французов с уходом королевского флота, рухнули, как надежды на светлое будущее, так красочно обрисованное ранее Лещинским.
Ещё не знавший о том, что он уже генерал-майор, Юрий Фёдорович Лесли смотрел в зрительную трубу, обозревая окрестности. Рядом были два ротмистра, включая Саватеева, горожанин, указывавший место, где и должен был прорываться Лещинский.