– Не сомневаюсь.
– И тебя не заманят в ловушку?
– Никогда! Он до сих пор силен и править будет еще долго, но он не способен понять того, что для меня является очевидным фактом: в конце концов победит Рим. И я предпочитаю называть себя другом и союзником победителя.
– Правильно мыслишь, Дейотар.
Цезарь продолжил путь к реке Галис, потом ехал вдоль ее берега до горы Аргей. Оттуда до Евсевии-Мазаки оставалось около сорока миль на север, через широкую долину реки Галис.
Конечно, он помнил многочисленные рассказы Гая Мария об этой стране, о ярком многоцветном городе, лежащем у подножия гигантского потухшего вулкана, о сверкающем синем дворце и о встрече Мария с царем Понта Митридатом. Но сейчас Митридат затаился в Синопе, а царь Ариобарзан более-менее твердо сидел на каппадокийском троне.
«Скорее менее, чем более», – подумал Цезарь после встречи с ним. По какой-то неизвестной причине каппадокийские цари оказались настолько же слабыми, насколько сильными были цари Понта. И Ариобарзан не стал исключением из этого правила. Он до ужаса боялся Митридата и продемонстрировал Цезарю, как понтиец разграбил дворец и унес оттуда все ценное, вплоть до золотых гвоздей из двери. Робкий царь с характерными сирийскими чертами лица был небольшого роста. Рослый Цезарь внушал ему страх.
– Разумеется, – сказал Цезарь, – потеря тех двухсот тысяч солдат на Кавказе еще много лет не позволит Митридату прийти сюда. Ни один полководец не может позволить себе терять такое огромное количество людей, особенно хорошо обученных солдат, ветеранов. Ведь это были отборные части, не так ли?
– Да. Прошлым летом они сражались за Киммерию и северную часть Эвксинского моря.
– И успешно, как нам известно.
– Действительно. Его сын Махарес был оставлен сатрапом в Пантикапее. Хороший выбор. Я считаю, главная задача Махареса – набрать новую армию для своего отца.
– Который предпочитает скифов и роксоланов.
– Они определенно лучше наемников. И Понт, и Каппадокия несчастны в том, что их уроженцы – плохие солдаты. Я все еще вынужден полагаться на сирийских и еврейских наемников, но у Митридата уже почти тридцать лет под рукой орды воинственных варваров.
– И сейчас у тебя нет армии, царь Ариобарзан?
– В данный момент армия мне не нужна.
– А что, если Митридат придет без предупреждения?
– Тогда меня снова свергнут с трона. Каппадокия, Гай Юлий, очень бедна. Слишком бедна, чтобы содержать постоянную армию.
– У тебя есть еще один враг. Царь Тигран.
Несчастный Ариобарзан съежился:
– Не напоминай мне о Тигране! Его успехи в Сирии лишили меня моих лучших солдат. Все евреи остаются дома, чтобы оказывать ему сопротивление.
– Тогда, может быть, тебе стоит последить за Евфратом и Галисом?
– Денег нет, – упрямо ответил царь.
Цезарь уехал. Что можно было сделать, когда хозяин этой земли сам признавал себя побежденным еще до начала военных действий? Зоркие глаза Цезаря отметили немало природных преимуществ, которые дали бы Ариобарзану возможность атаковать захватчика, ибо местность изобиловала заснеженными горными вершинами и причудливыми ущельями, точно как и описывал Гай Марий. Замечательные места с военной точки зрения. Но для здешнего царя они представляли собой лишь готовые жилища для полудиких пещерных жителей.
– Ну и какое у тебя впечатление сложилось теперь, когда ты повидал мир, Бургунд? – спросил Цезарь своего вольноотпущенника, когда они пробирались в глубины Киликийских Ворот между как бы парящими в воздухе соснами и ревущими каскадами водопадов.
– Впечатление такое, что Рим и Бовиллы, Кардикса и мои сыновья грандиознее любого водопада или горы, – ответил Бургунд.
– Может быть, тебе лучше вернуться домой, старина? Я с удовольствием отпущу тебя.
Но Бургунд энергично замотал огромной косматой головой:
– Нет, Цезарь, я останусь. – Он усмехнулся. – Кардикса убьет меня, если по моей вине с тобой что-нибудь случится.
– Но со мной ничего не случится!
– Попробуй скажи это ей.
К тому времени когда Цезарь прибыл в Тарс (это произошло в конце апреля), Публий Сервилий Ватия уже так хорошо устроился во дворце, что можно было подумать, будто он жил там всю жизнь.
– Мы очень довольны им, – сказал Морсим, начальник охраны киликийского наместника и этнарх Тарса.
Темные волосы поседели за те двадцать лет, что минули с тех пор, как он сопровождал Гая Мария в Каппадокию. Морсим приветствовал Цезаря. Этому молодому человеку Морсим доверял куда больше, чем наместнику. Приехал племянник обоих его героев – Гая Мария и Луция Корнелия Суллы, и он, Морсим, сделает все, чтобы помочь Цезарю.
– Я считаю, что Киликия очень страдала при Долабелле и Верресе, – сказал Цезарь.
– Ужасно. Долабелла большей частью находился в дурмане, что давало возможность Верресу вытворять все, что ему заблагорассудится.
– И ничего не было сделано, чтобы выгнать Тиграна из Восточной Педии?
– Вообще ничего. Веррес был слишком занят ростовщичеством и вымогательством. Не говоря уже о жульничестве с храмовыми сокровищами.
– Как только я вернусь домой, я выдвину обвинение против Долабеллы и Верреса. Поэтому мне нужна будет твоя помощь по сбору доказательств.
– Долабелла, наверное, будет уже в ссылке, когда ты вернешься домой, – сказал Морсим. – Наместник получил сообщение из Рима о том, что сын Марка Эмилия Скавра и госпожи Далматики возбуждает дело против Долабеллы уже сейчас и что Гай Веррес покрывает себя славой, снабжая молодого Скавра всеми уликами, – он даже будет свидетельствовать в суде.
– Скользкий fellator! Это значит, что я не смогу достать его. А что касается Долабеллы, не имеет значения, кто его обвинит, коль скоро он получит по заслугам. И если мне жаль, что это буду не я, то лишь потому, что я опоздал с судами из-за моего жречества. Победа над Долабеллой и Верресом сделала бы меня знаменитым. – Он помолчал, потом спросил: – Выступит Ватия против царя Тиграна?
– Сомневаюсь. Он здесь для того, чтобы покончить с пиратами.
Это подтвердил сам Ватия, когда Цезарь имел с ним беседу. Современнику и родственнику Метелла Пия Свиненка, Ватии теперь было пятьдесят лет. Сначала Сулла хотел, чтобы Ватия стал консулом в паре с Гнеем Октавием Рузоном – еще девять лет назад, но Цинна на тех выборах опередил его, и Ватия, как и Метелл Пий, должен был долго ждать консульства, которое полагалось ему по праву рождения. Наградой за верность Сулле стало наместничество в Киликии. Ватия предпочел ее другой консульской провинции, Македонии, которая в результате перешла к его коллеге по консульству Аппию Клавдию Пульхру.
– …Который так и не попал в Македонию, – сообщил Ватия Цезарю. – В Таренте он заболел и возвратился в Рим. К счастью, это случилось до того, как старший Долабелла покинул Македонию, поэтому он получил приказ оставаться там, пока Аппий Клавдий не поправится, чтобы сменить его.
– А что с Аппием Клавдием?
– Что-то хроническое – это все, что мне известно. Он уже, наверное, заболевал во время нашего консульства. Никогда не улыбался, что бы я ни говорил! Но он совсем обеднел, так что надеялся на наместничество. Если он не будет наместником, то не сможет поправить свое финансовое положение.
Цезарь нахмурился, но придержал свои мысли при себе. Он думал о присущих системе недостатках, которые фактически толкают человека, посланного управлять провинцией, на служебные преступления. Наместники торговали гражданством, выгодными торговыми контрактами, освобождали от налогов и десятин, а вырученные деньги клали в свой кошелек. Сенат попустительствовал такой самодеятельности, чтобы казна не понесла ущерба, – одна из причин, почему так трудно собрать жюри сенаторов, чтобы осудить наместника за вымогательство в своей провинции. А эксплуатируемые провинции ненавидели Рим, мечтая о расплате.
– Я так понимаю, что мы будем воевать с пиратами, Публий Сервилий? – спросил Цезарь.
– Правильно, – ответил наместник, окруженный кипами документов.
Было ясно, что ему нравится канцелярская работа, хотя он не был корыстолюбцем и ему не приходилось увеличивать свое состояние за счет провинции. Особенно теперь, когда предстояло воевать с пиратами, чья добыча могла дать наместнику Киликии немало законных трофеев.
– К сожалению, – продолжал Ватия, – я вынужден отложить кампанию из-за трудного положения, в которое была поставлена провинция действиями моего предшественника. Этот год нужно посвятить внутренним делам.
– Тогда зачем тебе я? – спросил Цезарь, слишком молодой для того, чтобы, мечтая о военной карьере, проводить время за письменным столом.
– Ты мне нужен, – с жаром ответил Ватия. – Ты должен будешь набрать для меня флот.
Цезарь поморщился:
– В этом у меня уже есть опыт.
– Знаю. Поэтому ты и понадобился. Это должен быть превосходный флот, достаточно большой, чтобы его можно было разделить на несколько флотилий. Времена, когда пираты плавали на малых, открытых гемиолах и миопаронах, почти миновали. Сейчас у них палубные триремы и биремы – даже квинквиремы! – и они собраны во флотилии под командованием флотоводцев. Они курсируют по морям, как настоящие военно-морские силы, их флагманы окрашены в золото и пурпур. На своих тайных базах они живут как цари, а прислуживают им закованные в кандалы рабы. У них целые арсеналы оружия. Они окружены роскошью, какую только может вообразить богатый человек в Риме. Луций Корнелий проследил за тем, чтобы сенат хорошенько понял, почему он посылает меня в такое отдаленное, не имеющее большого значения место, как Киликия. Именно здесь у пиратов главная база, и именно отсюда должны мы изгнать их.
– Я бы мог принести пользу, разведав расположение их опорных пунктов. Я уверен, мне удастся это. Как и собрать для тебя корабли.
– Это необязательно, Цезарь. Мы уже знаем расположение самых больших баз. Коракесия пользуется дурной славой. Но она так хорошо укреплена природой и людьми, что я сомневаюсь, возможно ли вообще захватить эту крепость. Поэтому я хочу начать с дальнего конца моей территории – в Памфилии и Ликии. У пиратов есть царь по имени Зеникет, который контролирует весь Памфилийский залив, включая Атталию. Он первым почувствует на себе гнев Рима.