– Какой ты красивый, – молвила она, лежа на боку и упираясь подбородком в ладонь. – Безволосый, как бог.
– Ты тоже, как я заметил.
– Все дворцовые женщины выщипывают себе волосы на теле, Цезарь.
– Но не мужчины?
– Нет! Ведь это больно!
Он засмеялся. Надел тунику, обулся, потом принялся за трудное дело: надевание тоги без посторонней помощи.
– Вставай, женщина! – весело крикнул он. – Предстоит получить флот и убедить твоего волосатого мужа в том, что мы только любовались морской пеной.
– О, мой муж! – Она стала одеваться. – Ему все равно, чем мы занимались. Ведь ты же заметил, что я была девственницей.
– Невозможно было не заметить.
Ее зелено-золотистые глаза блеснули.
– У меня такое впечатление, что, если бы я никак не могла помочь тебе заполучить кипрский флот, ты и не взглянул бы на меня.
– Я не согласен, – спокойно возразил он. – Однажды меня уже обвиняли в подобном. Тогда мне тоже требовалось получить корабли. И то, что я говорил в тот раз, могу повторить и сегодня: я скорее проткну себя мечом, чем использую женские уловки ради достижения цели. Ты же, дорогая и милая царевна, была даром богини. А это совсем другое.
– Ты сердишься на меня?
– Ни в коей мере. Ты умная женщина, если подумала об этом. Ты научилась здравомыслию у своего отца?
– Наверное. Он умен и в то же время глуп.
– Как это?
– Он не умеет прислушиваться к советам. – Нисса вместе с Цезарем направилась ко дворцу. – Я очень рада, что ты приехал в Пафос, Цезарь. Я уже устала оставаться девственницей.
– Но ты продолжала ею быть. Почему именно я?
– Ты – потомок Афродиты, поэтому ты больше чем простой смертный. А я – царская дочь! Я не могу отдаться обыкновенному мужчине. Мой избранник должен быть или царских, или божественных кровей.
– Это честь для меня.
Переговоры о флоте заняли некоторое время, о чем Цезарь не пожалел. Каждый день он и Митридатида Нисса приходили на место рождения Афродиты, и каждый день Цезарь купался в морской пене, прежде чем с удовольствием поделиться своей божественной сущностью с супругой Птолемея Кипрского. Было очевидно, что чиновники из Александрии куда больше уважали Митридатиду Ниссу, чем ее мужа. Ведь царь Тигран находился недалеко, на другом берегу, в Сирии. Египет был достаточно удален и мог считать себя в безопасности, но Кипр – совсем другое дело.
Цезарь расстался с дочерью царя Митридата мирно и с сожалением, которое долго его не покидало. Эта женщина дарила ему плотское наслаждение. Но, кроме того, ему нравилась ее беззастенчивая уверенность в том, что она, дочь великого царя, – ровня любому мужчине. Конечно, римляне не вытирали о женщин ноги. И тем не менее римлянка занимала гораздо более низкое положение, чем соотечественник-мужчина. Покидая Пафос, Цезарь подарил Митридатиде Ниссе искусно вырезанную камею с изображением богини, хотя это был редкий и дорогой камень.
Понимая это, она была польщена, о чем написала в Александрию своей сестре Клеопатре Трифене:
Я, наверное, больше никогда не увижу его. Он не такой человек, чтобы идти куда-то или делать что-либо без определенной цели. Я имею в виду цели, которые ставят перед собой мужчины. Думаю, он даже немного любил меня, но это не приведет его на Кипр вновь. Ни одна женщина не встанет между ним и его предназначением.
Раньше я не встречала римлян, хотя понимаю, что в Александрии видеть их можно очень часто. Так что, вероятно, ты знаешь многих. Почему он отличается от всех? Потому что он римлянин? Или потому, что он такой один? Может быть, ты ответишь мне на этот вопрос. Хотя думаю, я знаю, что ты скажешь. Меня покорило его знатное происхождение, его спокойствие, которое вовсе не есть безразличие. Признаюсь, с моей помощью он получил флот. Я знаю, знаю, он использовал меня! Но порой, дорогая Трифена, мы не возражаем, чтобы нас использовали. Он немного любил меня. Он оценил мое высокое рождение. Ни одна женщина не может устоять перед тем, как он смеется.
Это был очень приятный эпизод. Я скучаю по нему, бесстыднику! Не беспокойся обо мне. Чтобы обезопасить себя, после его отъезда я приняла снадобье. Если бы я была замужем действительно, а не только на словах, я бы этого не сделала: кровь Цезаря лучше крови Птолемея. Увы, с таким мужем у меня никогда не будет детей.
Мне жаль, что у тебя трудности. Печально, что мы не так воспитаны и не можем до конца понять ситуацию в Египте. Ни нашего отца Митридата, ни нашего дядю Тиграна не волнуют эти проблемы. Они попросту продали нас, чтобы контролировать Египет, поскольку мы из рода Птолемеев. Что могли мы знать о жрецах Египта, имеющих такую власть над простыми людьми, в жилах которых течет кровь коренных египтян, а не македонян. Как будто две совершенно разные страны объединены под общим названием Египет: земля македонской Александрии и Дельты и земля египетского Нила.
Думаю, дорогая Трифена, что ты должна сама вести переговоры с жрецами. К счастью, твой муж Авлет – не мужчина для мужчин, так что у тебя есть надежда на продолжение рода. Ты должна рожать детей! Однако по египетским законам ты не имеешь права родить, пока не будешь коронована и помазана. А обряд должен быть совершен жрецами. Я знаю, александрийцы сообщили посольству из Рима, что ты якобы уже воцарилась согласно всем законам. Они понимали, что Марк Перперна и члены посольства несведущи в египетских обычаях. Но жители Египта хорошо знают о том, что ты не получила от жрецов подтверждения твоих притязаний на трон. Авлет – глупец, ему не хватает ума и политической проницательности. В то время как ты и я – мы дочери нашего отца.
Иди к жрецам и говори с ними от своего имени. Мне ясно, что ты ничего не получишь, даже детей, пока не убедишь жрецов. Пусть Авлет считает, что он более значителен, чем они, и что александрийцы достаточно сильны, чтобы одолеть жрецов. Он ошибается. Или, правильнее выразиться, Авлет находит, что важнее быть македонским царем, нежели египетским фараоном, что если он македонский царь, то должен рано или поздно стать египетским фараоном. Из твоих писем ко мне я сделала вывод, что ты в эту ловушку не попала. Но этого недостаточно. Ты должна вести с ними переговоры. Жрецы понимают, что наши мужья – последние в роду Птолемеев и что восстанавливать на троне конкурирующие египетские династии после почти тысячелетнего иностранного правления будет гораздо рискованнее, чем узаконить царствование последнего из Птолемеев. Скорее всего, они просто добиваются, чтобы с их мнением считались. Не игнорируй их, дорогая Трифена, принимай их всерьез. И заставь своего мужа уважать их! В конце концов, в их руках сокровища фараона, доходы от Нила и египетский народ. Тот факт, что Птолемею Сотеру удалось разграбить Фивы семь лет назад, к делу не относится. Он был коронован, он был фараоном. А Фивы – это не весь Нил!
А тем временем продолжай принимать снадобье и не борись ни со своим мужем, ни с александрийцами. Пока они остаются твоими союзниками, у тебя есть основа для переговоров со жрецами в Мемфисе.
К концу секстилия Гай Юлий Цезарь возвратился к Ватии в Тарс и смог сообщить ему о согласии всех важных приморских городов и территорий, входящих в сферу ответственности Ватии, предоставить по его требованию корабли с командами. Ватия был явно доволен, особенно согласием Кипра. Но у него больше не нашлось поручений для молодого подчиненного. Кроме того, он уже получил известие о смерти Суллы.
– Тогда, Публий Сервилий, – сказал Цезарь, – с твоего разрешения я хотел бы вернуться домой.
Ватия нахмурился:
– Зачем?
– По разным причинам, – спокойно ответил Цезарь. – И самая важная – ты во мне не нуждаешься. Разве что ты намерен снарядить экспедицию, чтобы выгнать царя Тиграна из Восточной Педии и Каппадокии.
– Такого приказа я не получал, Гай Юлий, – высокомерно произнес Ватия. – Я должен сосредоточить усилия на управлении своей провинцией и ликвидации угрозы пиратов. Каппадокия и Восточная Педия подождут.
– Понимаю. В таком случае у тебя нет для меня поручений на ближайшее время. Другие причины моего желания возвратиться домой – личного характера. Я должен осуществить наконец брачные отношения и заняться судебной карьерой. Поскольку я несколько лет занимал должность фламина Юпитера, я уже староват для адвоката. Когда придет мое время, я хочу стать консулом. По праву рождения я могу претендовать на это. Мой отец был претором, мой дядя – консулом, мой кузен Луций – консулом. Юлии снова выходят на передний план.
– Очень хорошо, Гай Юлий, можешь ехать домой, – сказал Ватия, которого убедили эти аргументы. – Я буду рад рекомендовать тебя сенату и классифицировать сбор флота как участие в кампании.
Смерть Суллы положила конец мирным отношениям между консулами Лепидом и Катулом. По своей природе эта пара не могла ладить. Взаимная злоба проявилась немедленно, как только умер диктатор. Катул утверждал, что Сулле следует организовать государственные похороны. Лепид отказался санкционировать расход общественных денег на похороны человека, обладавшего громадным состоянием. На заседании сената в этом споре победил Катул. Сулла был похоронен за счет казны, которую, в конце концов, он сам и наполнил.
Но у Лепида имелась поддержка. В Рим стали стекаться изгнанники. Марк Перперна Вейентон и сын Цинны Луций возвратились вскоре после похорон Суллы. Каким-то образом Перперне Вейентону удалось избежать проскрипций, несмотря на его пребывание на Сицилии, когда там высадился Помпей, – возможно, потому, что он решил не бороться за власть, к тому же не был достаточно богат, чтобы представлять интерес для охотников до чужого добра. Конечно, у молодого Цинны денег не осталось. Но теперь, когда диктатор умер, оба сделались ядром фракции, тайно стоявшей в оппозиции к политике и законам диктатора. Естественно, они предпочли объединиться с Лепидом, а не с Катулом.
Лепид, имевший репутацию человека, который спорил с диктатором, считал, что у него есть шанс смягчить некоторые законы Суллы, ибо его сторонники в сенате превосходили числом сторонников Катула.