– Слушая разговоры, – ответила она спокойно и улыбнулась, как всегда не разжимая губ. – Сегодня утром я посетила Гортензию, а она недаром сестра нашего знаменитого адвоката. Как и он, она любит поговорить. Катул обожает ее, поэтому слишком много ей рассказывает. А она передает это всем, кто умеет хорошо расспрашивать.
– И ты, конечно, в их числе, – вставил Лепид.
– Конечно. Мне нравится расспрашивать ее. Большинство женщин, которые приходят к ней, любят поболтать о всяких мелочах, а Гортензия любит говорить о политике. Так что я взяла себе за правило часто навещать ее.
– Расскажи нам подробнее, Сервилия, – попросил Лепид, не поняв, к чему она клонит. – К какой войне готовится Катул? С Ближней Испанией? Но ведь в следующем году он поедет туда наместником с новой армией.
– Эта война не имеет никакого отношения ни к Испании, ни к Серторию, – сказала жена Брута. – Катул говорит о войне в Этрурии. По словам Гортензии, он собирается убедить сенат вооружить больше легионов, чтобы подавить там волнения.
Лепид выпрямился на ложе:
– Но это безумие! Есть только один способ сохранить мир в Этрурии – вернуть ее общинам большую часть того, что отнял у них Сулла!
– Ты поддерживаешь отношения с кем-нибудь из местных лидеров в Этрурии? – спросила Сервилия.
– Конечно.
– С консерваторами или умеренными?
– Думаю, с умеренными, если под консерваторами ты имеешь в виду старейшин таких городов, как Волатерры и Фезулы.
– Именно это я и имею в виду.
– Спасибо за сведения, Сервилия. Будь уверена, я удвою усилия, чтобы уладить дела в Этрурии.
Лепид действительно удвоил усилия, но так и не смог помешать Катулу уговорить сенат начать формировать легионы, необходимые, чтобы подавить начинавшийся мятеж в Этрурии. Своевременное предупреждение Сервилии, однако, позволило Лепиду добиться поддержки среди заднескамеечников, особенно старших – таких, как Цетег. Сенаторы равнодушно выслушали резкую речь Катула.
– Фактически, Квинт Лутаций, – сказал Цетег Катулу, – мы больше обеспокоены отсутствием согласия между тобой и нашим старшим консулом, чем предполагаемым мятежом в Этрурии. Нам кажется, что ты склонен принимать в штыки все предложения старшего консула. Это печально. Особенно потому, что случилось слишком скоро. А ведь Луцию Корнелию Сулле с таким трудом удалось наладить сотрудничество между разными фракциями в сенате Рима!
Поставленный на место, Катул притих, но, как оказалось, ненадолго. События повернулись так, что он оказался прав, а Лепид потерял все шансы получить ускользавший от него senatus consultum для своего закона о возврате большей части отобранных земель. В конце июня лишенные собственности граждане Фезул атаковали солдатские поселения, выгнали оттуда всех ветеранов и убили тех, кто пытался оказывать сопротивление.
Проигнорировать гибель нескольких сотен преданных легионеров Суллы было невозможно. Да и Фезулы нельзя было не наказать за открытое восстание. Сенат забыл о подготовке к предстоящим в квинтилии выборам и о самих выборах. Были брошены жребии, чтобы определить, какой консул займется распределением курульных должностей (жребий пал на Лепида), – еще одно новое установление Суллы. Но больше ничего сделано не было. Сенат велел обоим консулам набрать по четыре новых легиона каждому и отправиться в Фезулы подавлять восстание.
Сенаторы уже собрались расходиться, когда Луций Марций Филипп поднялся и попросил слова. Лепид, который носил фасции в квинтилии, совершил свою первую серьезную ошибку. Он разрешил Филиппу выступить.
– Уважаемые коллеги-сенаторы, – громко начал Филипп, – я умоляю вас не давать армии Марку Эмилию Лепиду! Я не требую. Я не прошу. Я умоляю! Ибо мне ясно, что наш старший консул замыслил революцию. Он задумывал переворот с тех самых пор, как его назначили консулом! Пока наш любимый диктатор был жив, он молчал и ничего не предпринимал. Но как только наш любимый диктатор умер, тут все и началось. Он отказался санкционировать расходы государственных денег на похороны Суллы! Конечно, он проиграл. Но я никогда и не думал, что он надеялся победить! Он использовал спор о похоронах как сигнал для всех своих сторонников! Сигнал о том, что он собирается проводить предательскую политику. И он продолжал узаконивать предательство! Он предложил вернуть земли людям, которые понесли заслуженное наказание! А когда наш уважаемый сенат застопорил его предложение, он принялся заискивать перед низшими классами! Он пользовался трюками всех демагогов былого, от Гая Гракха до Сатурнина, его тестя. Он захотел протащить низкие цены на зерно! Рим не должен голосовать за траты на государственные похороны своего самого великого гражданина, о нет! Но Рим должен тратить общественные деньги, чтобы снабдить своих бесполезных пролетариев дешевым зерном, о да!
Не только Лепид был потрясен таким выпадом. Все сенаторы были шокированы. А Филипп продолжал:
– Теперь, уважаемые коллеги, вы хотите дать этому человеку четыре легиона и послать его в Этрурию? Я отказываюсь поддержать вас! Во-первых, скоро предстоят курульные выборы, и по жребию он должен проводить их. Поэтому он должен остаться в Риме. Ему следует быть здесь, чтобы выполнять свои обязанности, а не прыгать, как заяц, и набирать себе армию! Напоминаю вам, что нам предстоит провести наши первые за несколько последних лет свободные выборы, и важно, чтобы они состоялись вовремя и по всем правилам. Квинт Лутаций Катул способен собрать войско и начать войну с Фезулами и с любыми другими этрусскими общинами, которые встанут на сторону мятежников. Отсутствие обоих консулов в Риме противоречит закону Суллы. Чтобы не допустить этого, наш любимый диктатор вставил в свою программу пункт о специальном назначении командующего! По закону мы можем передавать командование в войне наиболее компетентному человеку, даже если он не член сената. Но вы, я вижу, готовы вверить римские легионы человеку, у которого вообще нет приличного послужного списка! Квинт Лутаций – опытный военачальник. Мы знаем, что в военном деле он очень силен. Но Марк Эмилий Лепид? Он совершенно несведущ и ничем себя не проявил! К тому же он и сам – потенциальный мятежник. Вы не можете дать ему легионы и отправить туда, где у него имеется своекорыстный интерес. Это предательство по отношению к Риму!
Лепид слушал все это с открытым ртом, а потом вдруг повернулся к своему писцу и вырвал из его рук восковую табличку и стило, потому что тот записывал вторую часть речи Филиппа. Затем Лепид поднялся, чтобы ответить. Табличку он держал перед собой, чтобы при необходимости заглядывать в записи.
– Почему ты говоришь такие вещи, Филипп? – спросил он, не желая уважительно называть противника полным именем. – Признаюсь, я не могу понять, что руководит тобой. Какой у тебя мотив? Однако я уверен, что мотив у тебя есть! Когда Великий Ренегат поднимается в сенате, чтобы произнести одну из своих великолепных речей, будьте уверены, что у него имеется скрытый мотив! Кто-то платит ему за то, чтобы он опять вывернул свою тогу! Какой он стал богатый! Как растолстел! Какой самодовольный! Как погряз в болоте роскоши! И всегда за счет какого-нибудь толстосума, который нуждается в сенаторском рупоре!
Лепид в упор смотрел поверх таблички на молчавших сенаторов. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что даже Катул ошеломлен речью Филиппа. Кто бы ни стоял за ним, это определенно не Катул и не кто-то из членов его фракции.
– Я отвечу на каждый пункт речи Филиппа, отцы, внесенные в списки. Первый пункт. Мое бездействие при жизни диктатора. Это неправда! Все это знают! Вспомните! Второй пункт. Голосование по поводу общественных денег на похороны диктатора. Да, я был против. И многие тоже были против. А почему бы и нет? Разве у нас нет права голоса? Третий пункт. Что касается сигнала для моих сторонников – разве они у меня есть? – о том, что я развяжу все, что завязал Сулла. Абсолютная ерунда! Я попытался аннулировать два закона и преуспел только с одним. Но дал ли я хоть малейший повод думать, что намерен отменить все законы Суллы? Разве вы слышали, чтобы я критиковал новую судебную систему? Или новые правила, касающиеся чиновников? Сената? Процесса выборов? Новые законы об измене, ограничивающие полномочия наместников провинций? Ослабление народных собраний? Даже урезанный по самые уши плебейский трибунат? Нет, отцы-сенаторы, вы такого от меня не слышали! Потому что я не намерен соваться в эти постановления!
Последняя фраза была произнесена таким громовым голосом, что некоторые даже вскочили со своих мест. Лепид помолчал, дав сенаторам время успокоиться, потом продолжил:
– Четвертый пункт. Утверждение, что мой новый закон, возвращающий некоторые отобранные земли – некоторые, не все! – их первоначальным владельцам, – это предательский закон. Неправда. Мой lex Aemilia Lepida не говорит, что все конфискованные земли, принадлежавшие изменившим Риму городам и округам, должны быть возвращены их прежним владельцам. Это касается только земель, принадлежавших городкам, чье участие в войне было принудительным.
Лепид понизил голос, добавил в него побольше чувства:
– Коллеги-сенаторы, пожалуйста, подумайте! Если мы хотим видеть действительно единую римскую Италию, мы должны отменить старые наказания, которым мы подвергли италийских союзников. Теперь эти люди по закону являются римлянами, как и мы сами! Если Луций Корнелий Сулла в чем-то и ошибся, так именно в этом. Что вполне простительно человеку в его возрасте. Но большинству из нас, кто по крайней мере лет на двадцать моложе его, думать так же нельзя. Позвольте мне также напомнить вам, что Филипп – тоже пожилой человек с устаревшими взглядами. Когда он был цензором, он в полной мере поддался своим предрассудкам, отказавшись сделать то, что сделал впоследствии Сулла, – распределить новых римских граждан по тридцати пяти трибам.
Сенаторы начали колебаться. Ведь это действительно был более молодой сенат, чем десять лет назад. Чувствуя, что худшее позади, Лепид продолжал: