– Пятый пункт. Мой закон о зерне. Он тоже направлен на восстановление справедливости. Если бы Луций Корнелий Сулла остался диктатором еще некоторое время, он бы сам в этом убедился и сделал бы то, что сделал я, – узаконил возврат дешевого зерна низшим классам. Частные торговцы зерном – жадные. Никто не может отрицать этого! И действительно, сенат оказался достаточно мудр, чтобы увидеть смысл в моем законе о зерне, ибо сенат одобрил его. Таким образом, мы снизили риск мятежа в Риме в случае неурожая в нынешнем году. Ибо нельзя отнять у простых людей привилегию, которой они пользовались так долго, что стали считать ее своим правом! Шестой пункт. Мои обязанности консула, на которого пал жребий наблюдать за курульными выборами. Да, жребий пал на меня, и по нашему новому законодательству это значит, что только я могу их провести. Но, отцы, внесенные в списки, я вовсе не просил, чтобы меня послали вербовать четыре легиона для подавления недовольства в Фезулах, определив это моей первостепенной задачей! Это вы, вы сами направили меня! По своей доброй воле! Я не просил вас об этом! Вы не подумали – да и мне это не пришло в голову! – что курульные выборы по важности превосходят открытый мятеж в самой Италии. Я признаю, что счел первейшей задачей ликвидацию волнений. До выборов еще уйма времени. В конце концов, ведь еще только начало квинтилия! Седьмой пункт. Не идет вразрез с законами Суллы и тот факт, что оба консула будут отсутствовать в Риме, ведя войну. Даже если это война за пределами Италии. Согласно Луцию Корнелию Сулле, первейший долг консулов – заботиться о Риме и об Италии. Ни Квинт Лутаций Катул, ни я не превышаем консульских полномочий. Назначить командующим всадника можно только в том случае, если законно избранные магистраты и все другие компетентные сенаторы отсутствуют в Риме. И наконец, пункт восьмой. Почему же я менее компетентен, чем Квинт Лутаций Катул? Мы оба служили легатами в Италийской войне. Мы соблюдали честный нейтралитет, за который Луций Корнелий Сулла не наказал нас. В конце концов, вот мы, последняя пара консулов, выбранных лично им! У нас одинаковый военный опыт. Нельзя сказать, кто из нас засияет ярче на поле боя в Фезулах. В интересах Рима надеяться, что оба мы проявим себя одинаково хорошо, не так ли? Обычная римская практика показывает, что если консулы готовы принять командование согласно директиве сената, то они должны это сделать. Консулы были уполномочены сенатом, консулы взяли на себя командование. Больше сказать нечего.
Но Филипп не унимался. Не выказав ни разочарования, ни гнева, он умело перевел спор в жалобу на явную вражду двух консулов и проиллюстрировал это полусотней конкретных примеров, от обычных разногласий до серьезных стычек. Солнце уже зашло (что означало, что сенат должен прекратить обсуждения), но ни Катул, ни Лепид не желали откладывать решение на следующий день, так что писцы зажгли факелы и Филипп продолжил говорить. Он хорошо рассчитал. К тому времени как он закончит свои разглагольствования, сенаторы будут готовы согласиться на все, что угодно, только бы уйти домой, поесть и выспаться.
– Предлагаю, – сказал он наконец, – консулам принести клятву, что они не превратят свою армию в инструмент личного мщения. Не такая уж великая просьба! Мне было бы спокойнее, если бы я знал о подобной клятве.
Лепид устало поднялся с места:
– Мое мнение о твоем предложении, Филипп, следующее: несомненно, это глупейшая вещь, которую я когда-либо слышал! Но если это успокоит сенат и поможет выполнить наше задание быстрее, я готов дать клятву.
– Я тоже согласен, Марк Эмилий, – сказал Катул. – А теперь можно ли нам расходиться по домам?
– Как ты думаешь, чего добивался Филипп? – спросил Лепид Брута, обедая у него на следующий день.
– Я правда не знаю, – ответил Брут, качая головой.
– А у тебя есть какие-нибудь соображения, Сервилия? – обратился к женщине старший консул.
– Нет, – ответила она, хмурясь. – Мой муж рассказал мне в общих чертах, что говорилось вчера, но я могла бы узнать больше, если бы вы дали мне копию речи. Конечно, если ее записывали.
Мнение Лепида о политической зоркости Сервилии было так высоко, что он не увидел в этой просьбе ничего необычного и согласился принести утром ей документ – до того, как уедет из Рима вербовать свои четыре легиона.
– Я начинаю думать, – сказал Брут, – что у тебя нет шанса смягчить участь городов Этрурии и Умбрии, которые непосредственно не участвовали в войне на стороне Карбона. В сенате много людей, разделяющих мнение Филиппа, и они ничего не захотят слышать.
Усмирение хотя бы некоторых районов Умбрии имело большое значение для Брута, второго после Помпея местного землевладельца. Он не хотел, чтобы рядом с его землями располагались солдатские поселения. Размещаться они должны были в основном вокруг Сполетия и Игувия. То, что этого еще не произошло, объяснялось двумя факторами: бездействием комиссий по распределению земли и отправкой четырнадцати старых легионов Суллы для службы в Испанию двадцать месяцев назад. Только это второе обстоятельство дало Лепиду возможность вынести на обсуждение свои законы. Если бы все двадцать три легиона Суллы остались в Италии для демобилизации, как планировалось раньше, тогда Сполетию и Игувию пришлось бы встретить полный состав ветеранов.
– То, что говорил Филипп, явилось для всех шоком, – сказал Лепид, краснея от гнева при одном упоминании о вчерашнем. – Я не могу поверить тем идиотам! Я действительно думал, что, ответив Филиппу, одержу победу. Я говорил убедительно, Сервилия, и только по делу! Но они позволили Филиппу обмануть себя и одобрили эту идиотскую клятву, которую мы должны дать сегодня утром в храме Семона Санка!
– Это означает, что они готовы уступать и дальше, – добавила Сервилия. – Меня беспокоит то, что тебя не будет в сенате, чтобы противостоять старому интригану, когда тот примется выступать в следующий раз. А он еще будет говорить! Он что-то замышляет.
– Я не знаю, почему мы называем его старым, – сказал Брут, желавший переменить тему. – Он не так уж и стар – всего пятьдесят восемь. И хотя он выглядит так, словно завтра его хватит апоплексический удар, думаю, этого мы не дождемся. Было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой!
Но Лепид устал от пустых разговоров и вдруг заговорил серьезно.
– Я уезжаю в Этрурию набирать армию, – сказал он. – И хотел бы, чтобы ты как можно скорее присоединился ко мне, Брут. Мы планировали работать одной командой на будущий год, но, думаю, нам нужно действовать совместно уже сейчас. В настоящее время в твоем суде нет ничего такого, что не может подождать до следующего года и до нового судьи. Поэтому я прошу, чтобы ты был моим помощником, старшим легатом.
Сервилия заволновалась:
– Разве разумно вербовать людей в Этрурии? Почему не поехать в Кампанию?
– Потому что Катул опередил меня и взял Кампанию себе. Во всяком случае, мои земли и связи в Этрурии, а не к югу от Рима. Мне там проще. Я многих знаю.
– Но вот что меня беспокоит, Лепид. Я подозреваю, что Филипп продолжит сеять сомнения относительно твоих конечных целей. Нехорошо вербовать солдат в районе, где назревает мятеж.
– Пусть Филипп что хочет, то и делает, – презрительно ответил Лепид.
И Филипп делал, что хотел, не встречая препятствий со стороны сената. Когда квинтилий перешел в секстилий и вербовка продвигалась полным ходом, он взял себе за правило пристально следить за Лепидом, создав поразительно большую и эффективную сеть агентов. Он не тратил времени на наблюдение за Катулом в Кампании. Тот быстро набрал четыре легиона из числа старых ветеранов Суллы, которым надоела гражданская жизнь и сельское хозяйство. Они жаждали принять участие в новой войне, да еще недалеко от дома. Беда заключалась в том, что люди, набранные в Этрурии, не были ветеранами Суллы. Либо совсем зеленые юнцы, либо ветераны, которые сражались на стороне Карбона и вовремя дезертировали. Большинство людей Суллы, поселенных в Этрурии, предпочли остаться, чтобы защитить свою землю, или ушли в Кампанию, чтобы записаться к Катулу.
Весь сентябрь Филипп гремел в Гостилиевой курии. Тем временем Катул и Лепид, набрав армии, тренировали и обучали их. И к началу октября Филипп так утомил сенат, что тот потребовал, чтобы Лепид вернулся в Рим для проведения курульных выборов. Курьер направился на север, в лагерь Лепида у стен Сатурнии. Ответ Лепид прислал с тем же курьером.
«В данный момент я не могу уехать, – смело сообщал Лепид. – Вы должны подождать меня или же назначить вместо меня Квинта Лутация».
Квинту Лутацию Катулу было приказано вернуться из Кампании – но отнюдь не для проведения выборов. В планы Филиппа не входило оказать Лепиду такую услугу. Цетег объединился с Филиппом, и любые предложения Филиппа одобрялись тремя четвертями сената.
И ничего не предпринималось против Фезул, которые заперли ворота и стали ждать развития событий, очень довольные тем, что Рим никак не может решить, что же делать дальше.
Второе послание было отправлено Лепиду с требованием немедленно возвратиться в Рим и провести выборы. Лепид снова отказался. Теперь Филипп и Цетег обратились к сенату с призывом объявить Лепида мятежником. У них есть доказательства его переговоров с мятежниками в Этрурии и Умбрии, и его старший легат, претор Марк Юний Брут, тоже замешан в этом.
Сервилия послала Лепиду письмо:
Кажется, мне удалось узнать, что кроется за поведением Филиппа, хотя я не смогла найти доказательств моих подозрений. Однако поверь, кто бы ни стоял за спиной Филиппа, те же люди таятся и за спиной Цетега.
Я внимательно изучила запись той первой речи Филиппа и много раз встречалась со всеми женщинами, которые хоть что-то могут знать, за исключением отвратительной Преции, которая теперь царствует в доме Цетега. Гортензия не в курсе, потому что Катул, ее муж, тоже в неведении. Но я наконец получила очень важные сведения от Юлии, вдовы Гая Мария. Представляешь, как широко я раскинула сети в своем расследовании!