Когда Брут услышал о приближении Помпея, он отступил в Мутину. Этот большой, хорошо укрепленный город был полон клиентов Эмилиев, Лепида и Скавра. Поэтому Мутина с радостью приветствовала Брута. Помпей прибыл в должное время. Мутина была окружена и держалась, пока Брут не услышал о поражении и побеге Лепида и о его смерти на Сардинии. Как только стало ясно, что войска Лепида переданы Квинту Серторию в Испании, Брут впал в отчаяние. Вместо того чтобы подвергать Мутину дальнейшей опасности, он сдался.
– Это разумно, – сказал ему Помпей, войдя в город.
– И разумно, и целесообразно, – устало согласился Брут. – Боюсь, Гней Помпей, что я по натуре не военный человек.
– Что правда, то правда.
– Но я с честью встречу смерть.
Красивые голубые глаза Помпея стали даже больше, чем всегда.
– Смерть? – безразличным тоном переспросил он. – В этом нет необходимости, Марк Юний Брут! Ты свободен. Можешь идти.
Теперь настала очередь Брута удивиться:
– Свободен? Ты не шутишь, Гней Помпей?
– Нисколько! – весело ответил Помпей. – Но это не значит, что ты вправе снова организовать сопротивление! Просто ступай домой.
– Тогда, с твоего разрешения, Гней Помпей, я отправлюсь в свои владения в Западной Умбрии. Надо успокоить там народ.
– Я не против! В Умбрии и у меня есть земля.
Но после того как Брут выехал из ворот Мутины, Помпей послал за одним из своих легатов, человеком по имени Геминий, родом из Пицена, низкого происхождения и низкого ранга. Помпею не нравились подчиненные, равные ему по положению.
– Я удивлен тем, что ты отпустил его, – сказал Геминий.
– Я должен был его отпустить! Мое положение в сенате еще не так прочно, чтобы я мог приказать казнить Юния Брута без убедительных доказательств. Даже если у меня империй пропретора. Поэтому ты должен найти для меня эти доказательства.
– Только скажи, чего ты хочешь, Магн, и это будет сделано.
– Брут говорит, что уедет в свои поместья в Умбрии. Но он направляется на северо-запад по Эмилиевой дороге! Я бы сказал, он движется не в том направлении, не так ли? Может, он решил пересечь всю страну. Или ищет новое войско. Я хочу, чтобы ты сейчас же последовал за ним с отрядом кавалерии – пяти эскадронов достаточно, – сказал Помпей, ковыряя в зубах деревянной щепкой. – Подозреваю, он будет набирать войска. Вероятно, в Регии Лепида. Твоя задача – арестовать его и казнить, как только он даст повод заподозрить его в предательстве. Так у нас не останется сомнений в том, что он – двойной предатель, и никто в Риме не сможет возразить, когда он умрет. Понял, Геминий?
– Конечно.
Чего Помпей не объяснил Геминию, так это основную причину, по которой сохранил Бруту жизнь. Мясничок хотел командовать в Испании в войне против Сертория. И его шансы получить командование станут намного выше, если он найдет причину не распускать войско. Если он докажет, что в районах Италийской Галлии вдоль Эмилиевой дороги царят мятежные настроения, тогда у него будет оправдание не уходить оттуда со своей армией даже теперь, когда война окончена. Он будет достаточно далеко от Рима, чтобы не казаться сенату угрозой. Но останется во всеоружии, готовый идти на Испанию.
Геминий сделал именно то, что ему было велено. Когда Брут прибыл к городу Регий Лепида, стоявшему на некотором расстоянии к северо-западу от Мутины, он встретил радушный прием. Судя по названию места, его населяли клиенты семьи Эмилиев Лепидов, и, естественно, они готовы были драться за Брута, стоило тому лишь захотеть. Но прежде чем Брут смог ответить, Геминий и его пять эскадронов кавалерии въехали в открытые ворота. Там, на форуме Регия, Геминий публично объявил Марка Юния Брута врагом Рима и отрубил ему голову.
Голову отправили Помпею в Мутину с короткой запиской от Геминия, где говорилось, что он застал Брута в момент организации нового восстания и что, по мнению Геминия, Италийская Галлия ненадежна.
И Помпей послал доклад в сенат.
В настоящее время я считаю своим долгом разместить в Италийской Галлии мои два легиона ветеранов. Войска, которыми командовал Брут, я распустил как нелояльные, но не наказал их, а лишь забрал у них оружие и доспехи. И конечно, их штандарты. Я считаю поведение Регия симптомом общего волнения севернее границы и надеюсь, что это объясняет мое решение остаться.
Я не послал голову предателя Брута с этим докладом, потому что он в момент своей смерти был наместником с пропреторским империем и я не думаю, что сенат захочет выставить его голову на ростре. Вместо этого я отправил его прах вдове для надлежащего погребения. В этом, надеюсь, я не ошибся. В мои планы не входило казнить Брута. Он сам навлек на себя смерть. Могу ли я со всем почтением просить, чтобы мои полномочия продлили на некоторое время? Я буду полезен здесь, в Италийской Галлии, сохраняя провинцию для сената и народа Рима.
Благодаря умелому руководству Филиппа сенат провозгласил всех участвовавших в восстании Лепида sacer, то есть проклятыми; но так как в памяти римлян еще были живы ужасы проскрипций, наказание не распространялось на членов семей мятежников. Вдова Марка Юния Брута с грубым глиняным горшком, где хранился прах ее мужа, могла чувствовать себя спокойной. Состояние ее шестилетнего сына было сохранено, и теперь ей следовало позаботиться о том, чтобы впоследствии, когда сын ее вырастет, он не питал отвращения к политике.
Сервилия сообщила ребенку о смерти отца таким образом, чтобы он понял: в будущем ему нельзя поддерживать убийцу своего отца – Гнея Помпея Магна, выскочку из Пицена. Мальчик слушал, серьезно кивая. Если известие о том, что он осиротел, и опечалило его, то ребенок не подал виду.
Он еще не достиг того возраста, когда начинают быстро расти, и оставался хилым маленьким мальчиком с длинными тонкими ножками и пухлым лицом. Очень темные волосы и глаза, смуглая кожа придавали ребенку определенную миловидность, которую одурманенная любовью мать считала красотой. Воспитатель высоко оценивал способности маленького Брута к чтению, письму и счету (но при этом учитель ни словом не обмолвился о том, что маленький Брут полностью лишен воображения). Естественно, Сервилия не хотела посылать Брута в школу с другими мальчиками. Он слишком чувствительный, слишком умный, слишком драгоценный – кто-нибудь может начать дразнить его!
Только три члена семьи пришли выразить соболезнования Сервилии, хотя двое из них даже не были близкими родственниками.
После того как последние из их многочисленной родни умерли, дядя Мамерк, единственный оставшийся в живых человек, связанный с ними кровными узами, отдал шестерых осиротевших детей своего брата и сестры под опеку двоюродной сестры Сервилия Цепиона и ее матери. Эти две женщины, Гнея и Порция Лициниана, теперь и явились с визитом – любезность, без которой Сервилия вполне могла бы обойтись. Гнея осталась угрюмой и молчаливой женщиной, полностью подчинявшейся властной матери. В свои тридцать она сделалась еще более уродливой и плоскогрудой, чем была в молодости. Порция Лициниана взяла на себя инициативу в разговоре, как делала всегда.
– Сервилия, я никогда не думала увидеть тебя вдовой в таком возрасте! – сказала эта ужасная женщина. – Мне всегда казалось удивительным, что Сулла помиловал твоего мужа и его отца и не внес их в проскрипционные списки. Впрочем, я предполагала, что это из-за тебя. Было бы ужасно – даже для Суллы! – проскрибировать тестя племянницы своего зятя, хотя он мог это сделать. Старый Брут был предан Гаю Марию, а потом Карбону. Должно быть, брак его сына с тобой спас их обоих. И ты думала, что для сына старого Брута это послужит уроком, да? Но нет! Он уехал служить такому идиоту, как Лепид! Любой сколько-нибудь смыслящий в политике увидел бы, что это дело никогда не выгорит.
– Вот уж точно, – равнодушно молвила Сервилия.
– Прими и мои соболезнования, – хмуро внесла лепту Гнея.
Во взгляде, которым Сервилия удостоила это бедное создание, не было ни любви, ни жалости. Сервилия презирала Гнею, хотя и не так, как ее мать.
– Что ты теперь будешь делать? – спросила Порция Лициниана.
– Как можно скорее выйду замуж.
– Снова замуж! Для женщины твоего положения это неприлично. Вот я, например, не вышла снова замуж, когда овдовела.
– Наверно, никто не выразил желания, – сладким голосом произнесла Сервилия.
Какой бы толстокожей ни была Порция Лициниана, тем не менее эта колкость ей не понравилась, и она величественно поднялась со стула.
– Я выполнила мой долг и выразила соболезнование, – проговорила она. – Пойдем, Гнея, нам пора. Мы не должны мешать Сервилии искать нового мужа.
– Скатертью дорога, старые verpa! – сказала Сервилия, когда они ушли.
Таким же нежеланным, как Порция Лициниана и Гнея, был и ее третий посетитель, который прибыл вскоре после их ухода. Самый молодой из шестерых друзовских сирот, Марк Порций Катон был сводным братом Сервилии по матери, сестре Друза и Мамерка.
– Мой брат Цепион тоже пришел бы, – сказал молодой Катон жестким, немелодичным голосом, – но его нет в Риме, он с армией Катула – в чине контубернала, если ты знаешь, что это такое.
– Я знаю, что это такое, – мягко сказала Сервилия.
Толстокожесть Порции Лицинианы была истинным шелком по сравнению с непробиваемостью Марка Порция Катона, так что сия колкость была проигнорирована. Теперь ему исполнилось шестнадцать лет, он стал мужчиной, но все еще жил под опекой Гнеи и ее матери, как и его сестра Порция. Некоторое время назад Мамерк продал дом Друза. Они все обитали сейчас в доме отца Катона.
Из-за огромного и тонкого орлиного носа Катона никак нельзя было назвать красивым. Однако это был весьма привлекательный юноша, с чистой кожей, большими, выразительными глазами мягкого серого цвета, коротко остриженными каштановыми волосами и хорошо очерченным ртом. Но для Сервилии он был сущим чудовищем – шумливый, не желающий учиться, бесчувственный и неуживчиво задиристый. Младший Катон был как бельмо на глазу у своих старших братьев и сестер еще с того времени, как начал ходить и г