Этим дело не кончилось. Перперна продолжал говорить всем и каждому, что Серторий не имеет права отказывать ему в равном статусе и отбирать у него армию.
Тогда Серторий вынес этот вопрос на обсуждение в своем сенате.
– Марк Перперна Вейентон желает воевать с римлянами в Испании во главе отдельной армии, со статусом, равным моему, – сказал он. – Он отказывается выполнять мои приказы и не будет следовать моей стратегии. Я прошу вас, отцы, внесенные в списки, сообщить этому человеку, что он должен либо подчиниться мне, либо покинуть Испанию.
Сенат Сертория был счастлив сообщить об этом Перперне, но Перперна отказался признать свое поражение. Уверенный в том, что право и обычай на его стороне, он обратился к своей армии. И его люди твердо ответили ему, что Серторий прав. Они будут служить под началом Квинта Сертория, а не Перперны.
Тогда Перперна наконец успокоился. Всем казалось (включая Сертория), что он сдался добровольно и ни на кого не затаил злобы. Но за внешним спокойствием Перперны все еще тлела обида, накаляя угли гнева. Он по-прежнему считал, что статус его равен статусу Сертория: оба они побывали преторами, но никто не был избран консулом.
Не зная о том, что Перперна злится, Серторий сообщил: нынешней зимой Помпей прибыл в Испанию и составляет план предстоящей кампании.
– Я не знаком с Помпеем, – равнодушно сказал главнокомандующий. – Судя по его карьере, победить его будет нетрудно. Если бы я считал Карбона способным одержать верх над Суллой, я остался бы в Италии. У него были хорошие люди, например Каррина, Цензорин и Брут Дамасипп, но к тому времени, как он сам дезертировал – и это показывает его истинное лицо, – он оставил полностью деморализованных солдат. Даже если посмотреть на ранние сражения Помпея, становится очевидным: он никогда не встречался с настоящим талантливым военачальником или армией, дух которой нерушим.
– Все это изменится! – ухмыльнулся Гиртулей.
– Конечно, изменится. Как его называют? Мясничок? Не думаю, что я окажу ему такую честь, – я буду звать его просто Юнец. Он самоуверенный и бессовестный человек и не уважает римских порядков. Если бы он уважал их, он не был бы здесь с полномочиями, равными полномочиям Старикашки, который сидит в Дальней Испании. Политическими манипуляциями он заставил сенат поручить ему командование. Однако Помпей не имеет на это права, какой бы пункт Сулла ни вписал в свои законы. Так что я должен указать Юнцу на его место, которое не так высоко, как он думает.
– И что он сделает? Есть какие-нибудь предположения? – поинтересовался Геренний.
– Согласно логике, – весело отозвался Серторий, – он явится на восточное побережье, чтобы отобрать его у нас.
– А что со Старикашкой? – спросил Перперна, смакуя прозвище, данное Серторием Метеллу Пию.
– До сих пор он ничем себя не проявил, не так ли? Если приход Помпея придаст ему смелости, мы удержим его в своей провинции. На его западных границах я сосредоточу лузитанов. Это заставит его покинуть Бетис и передвинуться к реке Ана, – лишняя сотня миль до побережья Ближней Испании, в случае если он захочет помочь Помпею. Но я не думаю, что он захочет это сделать. Старикашка не слишком предприимчив и чрезвычайно осторожен. И с чего бы Пию закусывать удила и рваться на помощь Юнцу, которому удалось выудить у сената такой же империй? Старикашка – истинный римлянин, Перперна. Он выполнит свой долг перед Римом, кому бы ни дали такие же полномочия. Ни на йоту больше. Имея на дальней стороне Аны лузитанов, Пий своим первым долгом посчитает необходимость сдержать их.
Совещание закончилось, и Серторий пошел покормить свою белую лань. Это существо, таинственное благодаря своей необычной окраске, приобрело огромное значение в глазах его испанских сторонников, которые относились к животному как к доказательству божественной силы Сертория. За прошедшие годы Квинт Серторий не потерял умения обращаться с животными, а к тому времени, как он прибыл в Испанию во второй раз, он хорошо знал, что его способность щелканьем пальцев подзывать к себе диких зверей производит на местных жителей сильное впечатление. Белая лань, потерявшая мать, пришла к нему два года назад с гор в Центральной Испании. Она была чудесная – маленькая и робкая. Очарованный ее красотой, Серторий упал на колени, даже не подумав о том, что делает, только желая обнять ее и успокоить. Но испанцы перешептывались и смотрели на своего командира совсем по-другому, не так, как прежде. Они были убеждены: белая лань – олицетворение их главной богини, Дианы, которая явно покровительствовала Серторию и возносила его над прочими людьми. И значит, Серторий тоже знал, кто была белая лань, потому что он благоговейно упал перед нею на колени.
С тех пор белая лань оставалась всегда с ним и следовала за ним, как собака. Она никого не подпускала к себе, ни мужчину, ни женщину, только Сертория. И – что еще более удивительно! – она так и не выросла. Она навсегда осталась грациозным крошечным существом с рубиновыми глазами, которое преданно прыгало вокруг Сертория, прося обнять и поцеловать ее. Она спала на овечьей шкуре возле постели Сертория. Даже когда Серторий находился на поле боя, лань оставалась с ним. На время сражения Серторий привязывал ее к столбу в каком-нибудь безопасном месте, потому что, если он оставлял ее на свободе, она беспокоилась и рвалась к нему, а он не мог допустить, чтобы его красавица погибла. Если она умрет, испанцы решат, что богиня покинула его.
Правду сказать, Серторий и сам начал думать, что белая лань являлась знaком божественного благословения. И верил в это все больше и больше. Конечно, он назвал ее Дианой, а себя называл папой, когда разговаривал с ней.
– Папа здесь, Диана! – позвал он.
И Диана с радостью подбежала к нему, словно просила, чтобы ее поцеловали. Серторий наклонился и обнял ее дрожащее тельце, поцеловал мягкую, лоснящуюся шерсть, нежно потянул ее за ухо, как она любила. Он всегда удалял ее из дома, когда совещался со своими легатами, и она тосковала, уверенная, что каким-то образом обидела его. Неистовство, с которым она признавала свою вину и раскаивалась, встречаясь после этого, требовалось вознаградить объятием и словами любви. Только после этого она соглашалась поесть. Понятно, командующий думал больше о Диане, чем о своей германской жене и сыне – в них не было ничего от богов. Больше, чем Диану, он любил только свою мать, но ее он не видел уже семь лет.
Белая лань довольно уткнула нос в душистое сено (ибо зима в Оске означала снег и лед, а не зеленое пастбище). Серторий сел на огромный валун у задней двери и постарался поставить себя на место Помпея. Юнец! Неужели Рим действительно верит, что Юнец из Пицена способен победить его, Квинта Сертория? Прежде чем подняться с камня, Серторий сделал вывод, что Рим и сенат пали жертвами скрытой игры Филиппа. Конечно, Серторий сохранял контакт с определенными людьми в Риме. И это были смелые, известные люди. Среди окружения Суллы имелось много скрытых оппозиционеров, и некоторые из них информировали испанского изгнанника. Со времени назначения Помпея содержание их сообщений немного изменилось. Несколько важных людей стали намекать, что, если Квинт Серторий сможет победить нового героя, Рим будет рад приветствовать его как диктатора.
Но Серторий подумал еще кое о чем и призвал к себе Луция Гиртулея.
– Мы должны быть абсолютно уверены в том, что Старикашка останется в Дальней Испании, – сказал он Гиртулею, – потому что лузитанов может оказаться недостаточно. Я хочу, чтобы весной ты и твой брат привели испанскую армию в Ламиний и обосновались там. Если Старикашка решит помочь Юнцу, ты задержишь его. Если он попытается вырваться из своей провинции через верховья Аны и Бетиса, ты преградишь ему путь.
Испанская армия состояла из сорока тысяч лузитанов и кельтиберов, которых Серторий и Гиртулей с трудом, но успешно обучили сражаться в римском стиле. У Сертория была еще одна испанская армия, которую он оставил как есть. Эти воины великолепно умели устраивать ловушки и вести партизанскую войну. Но с самого начала он знал: если он хочет побить Рим в Испании, ему необходимо также иметь в своем распоряжении правильно обученные римские легионы. Много римлян или италиков записались в его армию со времени последнего поражения Карбона. Много, но недостаточно. Поэтому Серторий создал свою испанскую армию римского образца.
– Ты сможешь справиться с Помпеем без нас? – спросил Гиртулей.
– Вместе с людьми Перперны – легко.
– Тогда не беспокойся о Старикашке. Мы с братом сделаем так, что он останется в Дальней Испании.
– Помни, – сказал Метелл Пий Гаю Меммию, когда тот готов уже был отправиться в Новый Карфаген, – что твои войска более драгоценны, чем твоя собственная шкура. Если дела примут скверный оборот, то есть если Помпей не добьется успеха, в котором он так уверен, – укрой своих людей в надежном месте, чтобы уберечь их от нападения. Ты хороший, надежный человек, Меммий, и я не хочу потерять тебя. Но не забывай о своих людях.
С торжественным выражением на красивом лице новый квестор Помпея, к тому же его зять, повел свой единственный легион на восток через страну, считавшуюся самой богатой и самой плодородной на земле, – богаче, чем Кампания, чем Египет, чем провинция Азия. С благоприятным климатом, щедро орошаемая реками, которые питали горные снега, с аллювиальными землями, Дальняя Испания была житницей, зеленая весной и ранним летом, золотая в период богатого урожая. Ее скот был тучным и плодовитым, ее воды изобиловали рыбой.
С Гаем Меммием путешествовали два человека – не римляне и не испанцы. Дядя и племянник почти одного возраста, оба именовались Кинаху Гадашт Библос. По крови они были финикийцами, гражданами большого портового города Гадеса, основанного как финикийская колония почти тысячу лет назад и сохранившего свои финикийские корни и обычаи. Принять правила карфагенян им было нетрудно, поскольку у карфагенян тоже финикийские корни. Потом пришли римляне, и люди Гадеса, приняли их. Гадес процветал, и постепенно местная знать поняла, что их город неразрывно связан с Римом. Вожди варварских племен стремились укрепить свое влияние на цивилизованное население, жившее по берегам Срединного моря, и жители Гадеса очень боялись, что в конце концов римляне посчитают, что не стоит с