– Да, да, я знаю! – резко ответил Помпей, задетый его словами. – Я просто не могу это выразить! Я имею в виду – словами! Варрона здесь нет, а кто еще умеет хорошо излагать мысли на письме?
– Я считаю, – осторожно начал Афраний, – что для таких новостей твои слова будут самыми подходящими. Ценители изящной словесности в сенате сочтут, что ты избрал такой стиль, дабы поведать голую правду. А остальным и дела нет до литературных изысков.
Получив столь прагматичный совет, Помпей приободрился, по крайней мере с виду. Более глубокие слои его души получили почти смертельную рану – те слои, где обитали гордость, dignitas, самоуверенность. Ее трудно будет залечить. Что-то в душе Помпея останется покалеченным и будет кровоточить всю жизнь.
Итак, Помпей сел писать доклад сенату, постоянно чувствуя запах гниющей плоти. Он не щадил себя. Он даже не умолчал о том, что поторопился послать глашатаев, не говоря уже об ошибочной тактике, которую он выбрал. Затем, после многократного переписывания, он отправил черновик на восковой дощечке своему секретарю, чтобы тот перебелил все хорошим почерком (без орфографических и грамматических ошибок) чернилами.
Прошло шестнадцать дней. Серторий продолжал осаждать Лаврон, а Помпей не покидал лагеря. Помпей хорошо знал, что так долго продолжаться не может. Провизия быстро заканчивалась. Мулы и лошади худели на глазах. Но он не мог отступить, оставив Лаврон в осаде и предоставив Серторию возможность делать, что он хочет. У Помпея не оставалось выбора. Надо было достать фураж. Под страхом пыток разведчики клялись ему, что поля на севере Серторий не контролировал. И Помпей приказал большой и хорошо вооруженной группе всадников идти за фуражом в направлении к Сагунту.
Не прошло и двух часов, как долетел отчаянный призыв о помощи: люди Сертория были везде, убивая римских всадников по одному. Помпей послал на помощь полный легион, а потом все ходил вдоль вала, окружающего его лагерь, нетерпеливо глядя на север.
На закате появились глашатаи Сертория:
– Уходи домой, Юнец! Возвращайся в Пицен! Вот теперь ты сражаешься с настоящими солдатами! Ты – дилетант! Каково выступать против профессионала? Хочешь знать, где сейчас твой фуражный отряд? Они мертвы, Юнец! Все до последнего! Но ты не беспокойся об их похоронах на этот раз! Квинт Серторий похоронит их за тебя – бесплатно! В уплату за услуги он берет их оружие и доспехи, Юнец! Иди домой! Иди домой!
Это был кошмар. Такого не могло случиться! Откуда свалились солдаты Сертория, когда никто из тех, кто сражался под Лавроном, даже кавалерия, не покидали осадных позиций?
– Это не были его легионы или его регулярная кавалерия, Гней Помпей, – доложил старший разведчик, дрожа от страха. – Это были партизаны. Они появляются ниоткуда, строят ловушки, убивают – и опять исчезают.
Разочарованный в испанских разведчиках, Помпей приказал их всех казнить и поклялся, что впредь будет использовать только своих пиценцев. Лучше направлять в разведку людей, которым доверяешь, пусть они даже не знают местности! Это был первый урок ведения войны в Испании, который он усвоил, но не последний. Потому что Мясничок не собирался домой, в Пицен! Он останется в Испании, пока не разберется с Серторием, пусть даже ценой собственной жизни! С огнем он будет бороться огнем, с камнем – камнем, со льдом – льдом. Сколько бы ошибок он ни совершил, во сколько бы раз это воплощение антиримского зла ни превосходило его тактически, он не отступит. Шестнадцать тысяч солдат погибли. Полегла почти вся кавалерия. Но Помпей не отступит, пока не погибнут последний солдат, последняя лошадь.
Тот Гней Помпей Магн, который медленно отошел от Лаврона в конце августа под крики умирающего города, эхом отдающиеся в его ушах, был совсем другим человеком. Не тем, кто с самодовольным видом ехал весной на юг, преисполненный ощущения собственной важности, такой уверенный, такой беззаботный. Новый Гней Помпей мог даже с интересом прислушиваться к громким голосам Серториевых глашатаев, которые преследовали его по пятам, расписывая ужасную судьбу, ожидавшую женщин Лаврона, когда те попадут к своим новым хозяевам в Западной Лузитании. Никто из людей Сертория больше не преследовал его, когда он спешил на север мимо Сагунта, мимо Себелакия, мимо Интибилия, через Ибер. Не прошло и тридцати дней, как Помпей привел свои измученные, голодные войска в зимний лагерь в Эмпориях, и больше уже в этот ужасный год он никуда не ходил. Особенно когда услышал, что Метелл Пий победил в единственном сражении, которое ему навязали, – и победил блестяще.
После того как Метелл Пий встретился со старшим Бальбом и прочитал письмо Меммия, он стал думать, как ему вызволить Меммия из заключения в Новом Карфагене. Метелл Пий, которого Серторий называл не иначе как Старикашка, сильно изменился. Изменение было вызвано сокрушительным ударом, нанесенным его гордости, когда сенат наделил равным с ним империем Мясничка – из всех именно его! Вероятно, только такое монументальное оскорбление могло пробить защитную броню Свиненка, чтобы обнажился металл, который таился внутри. Свиненок имел сущее наказание – или благословение, это как посмотреть – в лице своего диктатора-отца, человека великолепной храбрости, невероятной надменности и колоссального упрямства, иногда граничившего с тупоумием. Гай Марий лишил Метелла Нумидийского командования в войне с Югуртой. Снова и снова его опережал этот «новый человек». И в свою очередь Метелл Нумидийский во всем опережал сына. Но сыновняя преданность прощала все. Сын восхищался отцом. Он очень хотел, чтобы отец вернулся из ссылки, куда тот попал из-за Гая Мария. Затем, когда сын уже готов был поздравить себя с тем, что Сулла его ценит, появился двадцатидвухлетний Помпей и смог предложить диктатору свою армию, которая была больше и лучше.
Представление Метелла Пия о чести мешало ему попытаться любым закулисным способом очернить Помпея. Теперь же, не сознавая этого, Помпей собственными руками выпестовал нового Пия, одаренного полководца; самодовольный выскочка из Пицена освобождал Метелла Пия из усталой, старой шкуры Свиненка-заики. Чтобы Помпей выглядел ничтожным, необходимо одержать как можно больше побед, быть более решительным. Вот что станет безупречным мщением. Это покажет, каким может быть истинно римский аристократ, когда его толкнет на это пиценский выскочка. Или выскочка из Арпина, если уж на то пошло!
Уже давно усвоив урок, великий понтифик выбрал себе разведчиков из римлян и жителей финикийского Гадеса, которые боялись испанских дикарей куда больше, чем Рима. Так Метелл Пий выяснил, где находился Луций Гиртулей и его младший брат, которые осели с испанской армией в окрестностях Ламиния, на юге Центральной Испании. С новой, горькой улыбкой на лице Свиненок стал обдумывать свою стратегию со всех сторон. Потом мысленно сделал неприличный жест в сторону Ламиния и поклялся, что не будет дураком и не отправится к истокам Аны или Бетиса. Пусть Гиртулей сгниет от бездействия!
Он устроился на реке Ана вблизи ее устья, считая, что будет умнее позволить лузитанам увидеть, как хорошо он подготовлен к встрече с ними. Он ждал до июня, когда почувствовал, что оборона его провинции вполне надежна, чтобы оказывать достойное сопротивление напирающим лузитанам без его личного присутствия на реке Ана. Он забрал два из шести легионов, оставленных охранять его фортификации.
К этому времени Старикашка из Дальней Испании вычислил информаторов Сертория. Продолжая претворять в жизнь свои новые идеи относительно разведки, Метелл Пий с самым невинным видом поведал этим людям новость: он уйдет со своих позиций в низовьях Аны. Не в верховья Аны или Бетиса, где попал бы в лапы Луцию Гиртулею в Ламинии, нет, его цель – вызволить Гая Меммия, застрявшего в Новом Карфагене. Он перейдет Бетис (как сообщили информаторы Гиртулею позднее), потом двинется из Гипалиса вверх по течению реки Сингилис к горному массиву Солорий, перейдет его с северо-западной стороны у Акки, откуда – к Басти и наконец спустится на Ковыльное поле через Элиокроку.
На самом деле, Метелл Пий вполне мог двинуться таким путем. И для него было важно, чтобы Гиртулей поверил этому. Свиненок очень хорошо знал: Геренний, Перперна и сам Серторий жаждут преподать Помпею заслуженный урок. Серторий совершенно уверен в способности Гиртулея и испанской армии запереть Свиненка в его провинциальном свинарнике. Но Новый Карфаген был отличной возможностью выбраться из этого свинарника. Не исключено, что через Новый Карфаген Метелл Пий двинется на север, чтобы оказать помощь Помпею у Лаврона. Пять легионов, которые приведет Свиненок, могут склонить чашу весов в пользу Помпея. Поэтому нельзя допустить этого маневра со стороны Метелла Пия.
Метелл Пий надеялся, что Гиртулей решит покинуть Ламиний и явится на ровную местность между Аной и Бетисом. Вдали от скал, в которых мог победить любой из военачальников Сертория, Гиртулея будет легче одолеть. Ни один из военачальников Сертория не доверял жителям Дальней Испании к востоку от Бетиса, поэтому Серторий никогда не пытался вторгнуться в ту землю. Следовательно, когда Гиртулей услышит о планируемом марше Метелла Пия, он должен будет перехватить его, прежде чем тот перейдет Бетис и вступит на безопасную для себя территорию. Конечно, самым разумным для Гиртулея было идти на север Дальней Испании и ждать Метелла Пия на Ковыльном поле, в местности, определенно преданной Серторию. Но Гиртулей был слишком осторожным, чтобы сделать этот логичный шаг. Если он удалится на такое расстояние от Центральной Испании, Свиненку останется только быстро повернуть назад и пройти перевал у Ламиния, а потом выбрать кратчайший путь, чтобы соединиться с Помпеем у Лаврона.
Гиртулей мог сделать лишь одно: двинуться к ровной местности между Аной и Бетисом и остановить Метелла Пия до того, как он перейдет Бетис. Но Метелл Пий перемещался куда быстрее, чем предполагал Гиртулей. Он уже был близко от Италики и Бетиса, а Гиртулей и испанская армия все еще оставались на расстоянии одного трудного перехода. Гиртулей торопился, не желая позволить жертве форсировать широкую и глубокую реку.