да наступила зима, у Сертория оставались только Калагур и Оска.
Помпей получил письмо от Метелла Пия.
Я чрезвычайно доволен, Помпей. В этом году твои, и только твои, действия сломали хребет Серторию. Может, победы в сражениях и были моими, но решимость – целиком твоя заслуга. Ты не сдавался, ты не позволял Серторию вздохнуть. И всегда он атаковал именно тебя, а на мою долю доставались сначала Гиртулей – способный человек, но не такой, как Серторий, а потом и Перперна – полная посредственность.
Однако я бы хотел похвалить и солдат наших легионов. Эта война была самой неблагодарной и мучительной из всех, которые вел Рим, и наши люди вынуждены были терпеть ужасные тяготы. И все же никто из нас не видел недовольства. Они не бунтовали, хотя им годами не платили жалованья и трофеев не было совсем. Мы рыскали по городам, как крысы, в поисках зерен пшеницы. Да, это две замечательные армии, Гней Помпей, и я хочу, чтобы Рим наградил их, как они того заслуживают. Но я не уверен в благодарности Рима. Рим нельзя победить. Он может проигрывать сражения, но войну – никогда. Может быть, наши храбрые войска этому причиной, если принять во внимание их преданность, дисциплину и твердую решимость и дальше бить врага. Мы, военачальники и наместники, только делаем свое дело. Я считаю, что в конечном счете победа одержана римскими солдатами.
Не знаю, когда ты планируешь возвратиться домой. Думаю, что, поскольку сенат специально тебя назначил, он же должен и отозвать это специальное назначение. Что касается меня, я – наместник Дальней Испании и не тороплюсь уходить оттуда. В данный момент для сената лучше продлить мои полномочия, чем искать в Дальнюю Испанию нового правителя. Поэтому я попрошу, чтобы мне продлили наместничество хотя бы еще на два года. Прежде чем я уеду, я бы хотел поставить свою провинцию на ноги и обезопасить ее от Лузитании.
Я не мечтаю о возвращении в Рим, чтобы ввязаться в новый конфликт – схватку с сенатом за земли, на которых я обязан расселить своих ветеранов. Но я не хочу, чтобы мои люди остались без награды. Поэтому мое намерение – поселить легионеров в Италийской Галлии, на той стороне Пада, где огромные площади пахотных земель и богатые пастбища находятся сейчас в руках галлов. По сути, это не римская земля, поэтому сенат ею не заинтересуется, а я смогу всегда использовать моих ветеранов, чтобы отражать нападения инсубров. Я уже обсуждал этот вопрос с центурионами, которые остались довольны. Моим солдатам не придется бесцельно болтаться несколько лет в ожидании, пока комиссия по земельным наделам и бюрократы все проверят и обсудят, составят списки и обсудят, распределят и обсудят – и закончат ничем. Чем больше я знакомлюсь с работой комиссий, тем больше я убежден: единственное, что в состоянии организовать комиссия, – это катастрофу.
С наилучшими пожеланиями, дорогой Магн.
Помпей провел зиму того года среди сильного народа васконов, живших на западной оконечности Пиренеев. Эти люди теперь сильно разочаровались в Сертории. Поскольку они хорошо отнеслись к его солдатам, Помпей занял свою армию строительством крепости для них, взяв с местных племен клятву в том, что Помпелон (так он назвал этот новый город) всегда останется преданным сенату и народу Рима.
Та зима выдалась тяжелой для Квинта Сертория. Вероятно, он всегда знал, что проиграет. И определенно не сомневался, что никогда не был любимцем Фортуны. Но он не мог с этим смириться. Он говорил себе, что все шло хорошо, пока ему удавалось вводить в заблуждение своих римских противников, которые верили, будто могут победить его в сражении. Удача отвернулась от него, когда Старикашка и Юнец разгадали эту хитрость и стали избегать сражений, избрав тактику выжидания. Тактику Фабия Кунктатора.
Предложение награды за предательство оказалось для него смертельным ударом, ибо Квинт Серторий был римлянин и понимал: в самом разумном и порядочном человеке может таиться алчность. Он больше не мог доверять ни одному из своих римских или италийских сообщников, воспитанных в тех же традициях, что и он, в то время как испанцам этот порок, который принесла с собой цивилизация, оставался еще неизвестен. Теперь Серторий держался всегда настороже – не потянулась ли чья-то рука к ножу, какое выражение лиц у присутствующих. От нервного напряжения его характер стал заметно портиться. Сознавая, что подобное поведение должно казаться испанцам странным, он старался контролировать свое настроение. А в качестве успокоительного Серторий стал использовать вино.
Затем – еще один жестокий удар – сообщение из Нерсов о смерти матери. Самое большое предательство. Даже если бы к его ногам положили окровавленные тела его германской жены и сына, которому он нарочно не дал римского образования, он не горевал бы так сильно, как скорбел о своей матери, Марии. На несколько дней Серторий закрылся в самой темной комнате. Только Диана, белая лань, и бессчетные кувшины вина составляли ему компанию. Годы отсутствия и потеря! Потеря! Горькое чувство вины.
Когда он наконец появился, это уже был другой человек. Железный. Прежде воплощение учтивости и доброты, теперь он стал угрюмым, подозрительным, готовым оскорбить даже ближайших друзей. Казалось, он физически чувствовал, как Помпей разжимает кулак, в котором он, Серторий, держал Испанию. Чувствовал, как его мир распадается на части. А потом, под влиянием выпитого вина, паранойя взяла верх. Когда он услышал, что некоторые испанские вожди тайком забирают своих сыновей из его знаменитой школы в Оске, он со своими телохранителями ворвался в ее залитые светом мирные колоннады и убил оставшихся там детей. Это было начало конца.
Марк Перперна Вейентон так и не забыл, что Серторий вырвал у него власть над армией. Он не мог смириться с естественным превосходством этого Мариева выкормыша с Сабинских гор. Каждый раз, когда они сражались вместе, Перперна понимал, что сам он не может похвалиться ни военным талантом, ни преданностью солдат, чем в избытке обладал Серторий. Так трудно для него оказалось признать, что он ни в чем не может превзойти Сертория! Кроме, как выяснилось, вероломства.
С того момента как Перперна услышал о награде, которую предлагал Метелл Пий, он принял решение. То, что Серторий сам облегчил ему задачу, было удачей, на которую он не рассчитывал. И Марк Перперна ухватился за эту возможность.
Перперна устроил праздник – чтобы скрасить скучную жизнь в зимней Оске, как он весело объяснял, приглашая своих римских и италийских друзей. И Сертория, конечно. Он не был уверен в том, что Серторий придет. Он сомневался до тех пор, пока не увидел знакомую фигуру с разделенным надвое лицом у себя на пороге. Он кинулся к Серторию и проводил к locus consularis на своем ложе, приказав рабам усердно угощать главного гостя неразбавленным крепким вином.
Все присутствующие участвовали в заговоре. Атмосфера постепенно накалялась. В воздухе витали напряжение и страх. Неразбавленное вино щедро лилось в глотки, пока Перперна не решил, что все достаточно пьяны для того, чтобы осуществить задуманное. Разумеется, маленькая белая лань пришла со своим хозяином – в эти дни он и шагу не ступал без нее – и устроилась на ложе между ним и Перперной. Такое оскорбление сильно рассердило Перперну. Поэтому он, как только смог, покинул lectus medius, а на свое место посадил полуримлянина, полуиспанца Марка Антония. Низкорослый человек, зачатый с крестьянкой одним из великих Антониев, этот Антоний не был признан своим отцом. И уж тем более на него не изливались отцовские щедроты. А ведь все Антонии были известны своим великодушием.
Разговор становился все вульгарнее, и Антоний возглавлял это безобразие. Серторий, не выносивший нецензурной брани и шуток, участия в веселье не принимал. Он все обнимал Диану и пил. Здоровая сторона его лица выглядела отрешенной, замкнутой. Но вот кто-то отпустил особенно грубую шутку, понравившуюся всем, кроме Сертория, который откинулся на ложе с презрительной гримасой. Боясь, что он встанет и уйдет, Перперна в панике дал сигнал к действию, хотя шум стоял такой оглушительный, что заговорщик не знал, услышат ли его.
Он швырнул на пол бокал. Раздался звон, и осколки разлетелись во все стороны. Мгновенно наступила тишина. Антоний оказался куда проворнее, чем ни о чем не подозревавший пьяный Серторий. Он выхватил из-под туники большой кинжал римского легионера, рванулся к Серторию и ударил его в грудь. Диана резко вскрикнула и отползла прочь. Серторий с трудом пытался подняться. Вся компания кинулась к нему, схватила за руки, за ноги и придавила к ложу. Серторий не кричал, но, если бы он и крикнул, никто не пришел бы ему на помощь. Его испанские телохранители, ожидавшие за дверью, были перебиты еще раньше вечером.
Пронзительно крича, белая лань вскочила на ложе, когда убийцы отошли, удовлетворенные. Она принялась быстро обнюхивать своего хозяина, окровавленного, неподвижного. Теперь настала очередь Перперны сделать то, в чем он считал себя профессионалом. Схватив нож, оброненный Марком Антонием, он всадил его в левый бок Дианы, как раз под ее передней ногой. Белая лань рухнула поперек мертвого Сертория. А когда ликующая компания подняла труп и выбросила его из дома Перперны, как ненужную мебель, Диана последовала за ним.
Помпей узнал о судьбе Сертория. Все случилось так, как и следовало ожидать, решил он потом, хотя в тот момент это показалось ему отвратительным. Марк Перперна Вейентон прислал ему голову Сертория. Курьер бешеным галопом домчался из Оски до Помпелона. Вместе со страшным трофеем была доставлена записка, в которой говорилось о том, что Помпей и Метелл Пий должны Перперне сто талантов золотом и двадцать тысяч югеров земли. Второе такое же письмо было направлено Метеллу Пию. Перперна оповещал Помпея и об этом.
Помпей ответил от своего имени и немедленно послал с курьером копию письма Метеллу Пию.
Мне не доставило никакой радости узнать, что Квинт Серторий умер по вине такого червя, как ты, Перперна. Он был