О суде уже знали дома, как Цезарь понял по выражению лица матери.
– Что за новость я услышала? – сердито спросила Аврелия. – Ты выдвинул обвинение против Гая Антония Гибриды? Это невозможно! Кровное родство!
– Нет никакого кровного родства между Гибридой и мной, мама.
– Его племянники – твои братья!
– Они – дети его брата, а кровная связь – через их мать.
– Ты не можешь так поступить с Юлией!
– Мне не нравится впутываться в семейные дела, мама, но Юлия с этим делом не связана.
– Юлии Цезари соединились с Антониями через брак! Это веская причина!
– Нет, это не причина! И Юлии Цезари поступили глупо, связавшись с Антониями! Антонии – невоспитанные и никудышные люди! Я бы не позволил ни одной Юлии из нашей семьи выйти замуж за кого-нибудь из Антониев! – сказал Цезарь и отвернулся.
– Откажись, Цезарь, пожалуйста! Тебя проклянут!
– Не откажусь.
В результате этого столкновения обед прошел в молчании. Не в силах бороться с двумя такими железными оппонентами, как ее муж и свекровь, Циннилла убежала в детскую, как только смогла, сославшись на то, что у ребенка колики, режутся зубки, сыпь и все прочие детские болезни, какие она могла припомнить. Остались Цезарь – с гордым видом – и Аврелия, тоже с гордым видом.
Нашлись люди, которые не одобряли его поступок, но Цезарь решил создать прецедент, взявшись за подобное дело.
Конечно, Гибрида не мог проигнорировать вызов в суд, поэтому он ждал у трибунала претора по делам иноземцев со свитой из знаменитых лиц, включая Квинта Гортензия и дядю Цезаря – Гая Аврелия Котту. Марка Туллия Цицерона не было даже среди слушателей, но как только Цетег открыл заседание, Цезарь краем глаза заметил его. Конечно же, Цицерон не в силах пропустить такой скандальный процесс! Особенно когда речь шла о гражданском иске.
Цезарь сразу заметил, что Гибрида не в своей тарелке. Крупный, мускулистый, с бычьей шеей, Гибрида был типичный Антоний. Жесткие курчавые рыжеватые волосы и рыже-карие глаза, как у всех Антониев. Орлиный нос и выступающий подбородок, словно стремившиеся сомкнуться над маленьким пухлым ртом. Пока Цезарь не узнал о жестокости Гибриды, он объяснял тупое выражение его лица пристрастием к вину, еде и плотским утехам. Теперь он понимал, что это было лицо настоящего чудовища.
С самого начала все складывалось не в пользу Гибриды. Гортензий самовольно решил потребовать, чтобы судебный процесс прекратили, заявив, что если дело хоть на одну десятую так серьезно, как утверждают истцы, то оно должно слушаться в уголовном суде. Варрон Лукулл сидел спокойно, не желая вмешиваться, пока судья не попросит его совета. Но Цетег, казалось, не собирался этого делать. Рано или поздно настанет его очередь быть председателем этого суда, и его вовсе не прельщала перспектива выслушивать занудные споры о деньгах. Но это дело оказалось настоящим. И хотя детали, конечно, отвратительны, по крайней мере, процесс ему не наскучит. Поэтому он быстро отклонил все возражения, и слушание пошло гладко.
К полудню Цетег был готов выслушать свидетелей, чей вид вызвал настоящий шок. Ификрат и его компаньоны выбрали жертв, которые могли с полной наглядностью продемонстрировать трагедию и вызвать жалость к себе. Особенно всех потряс мужчина, который не мог сам давать показания. Гибрида срезал большую часть его лица и вырвал ему язык. Но его жена говорить могла. Она была полна ненависти, и ее показания оказались убийственны. Цетег сидел, позеленев и чувствуя, как весь покрылся потом, пока слушал ее и глядел на ее бедного мужа. Когда женщина закончила давать показания, он отложил слушание на день, моля богов позволить ему добраться до дома, прежде чем его вырвет.
Но Гибрида все-таки попытался оставить последнее слово за собой. Он схватил Цезаря за руку и задержал его.
– Где ты набрал этих несчастных? – спросил он со страдальческим замешательством на лице. – Тебе пришлось, должно быть, прочесать весь Рим! Но, знаешь, у тебя ничего не получится. В конце концов, кто они такие? Горстка подлых неудачников! Вот и все! Просто горстка неудачников, желающих вытрясти изрядную сумму из римлянина, вместо того чтобы жить на мелкие подаяния греков!
– Горстка?! – рявкнул что есть силы Цезарь, заставив замолчать уже расходившуюся толпу, так что многие остановились и обернулись, чтобы послушать. – Всего-то? Я говорю тебе, Гай Антоний Гибрида: даже одного будет слишком много! Только одного! Только одного мужчины, или женщины, или ребенка, у которого украдены юность и красота, – и этого уже слишком много! Уходи! Иди домой!
Гай Антоний Гибрида отправился домой, с удивлением заметив, что его адвокаты не захотели сопровождать его. Даже родной брат придумал повод покинуть его. Но шел он не один. Рядом с ним семенил маленький, пухлый человечек, который за полтора года, с тех пор как он стал сенатором, успел втереться в доверие. Этого человечка звали Гай Элий Стайен, и ему требовались могущественные союзники. Он хотел бесплатно кормиться за чужим столом и очень-очень хотел денег. В прошлом году он захапал часть денег Помпея, когда был квестором Мамерка, и подстрекал к мятежу – о нет, не к грозному, кровавому мятежу! И все прошло отлично, и никто ничего не заподозрил.
– Ты проиграешь, – сказал он Гибриде, когда они вошли в его изящный особняк на Палатине.
Гибрида не был расположен к спору.
– Знаю.
– А разве плохо было бы выиграть? – мечтательно спросил Стайен. – А потом тратить две тысячи талантов – награду за победу.
– Мне еще надо найти две тысячи талантов, которые обанкротят меня на многие годы.
– Не обязательно, – заговорщическим тоном заметил Стайен.
Он сел в кресло для клиентов и огляделся.
– У тебя осталось еще немного хиосского вина? – поинтересовался он.
Гибрида отошел к пристенному столику, налил два бокала неразбавленного вина из кувшина, передал один гостю и сел. Выпил жадно, до дна, затем посмотрел на Стайена.
– У тебя что-то есть на уме, – сказал он. – Выкладывай.
– Две тысячи талантов – огромная сумма. Но и тысяча – тоже неплохо.
– Это правда. – Маленький рот растянулся, толстые губы обнажили мелкие белые зубы Гибриды. – Я не дурак, Стайен! Если я соглашусь разделить с тобой поровну две тысячи талантов, ты гарантируешь мое оправдание. Так?
– Так.
– Тогда я согласен. Ты меня вытаскиваешь – и тысяча твоя.
– Это же просто, – задумчиво промолвил Стайен. – Конечно, за это ты должен благодарить Суллу. Но так как он мертв, ему будет безразлично, если ты поблагодаришь меня вместо него.
– Перестань меня мучить и говори!
– Ах да! Я и забыл, что ты предпочитаешь мучить других.
Как многие маленькие люди, Стайен не мог скрыть удовольствия от сознания своей сиюминутной власти, даже если это означало, что, когда дело закончится, придет конец и его дружбе с Гибридой, какой бы успешной ни оказалась его хитрость. Но ему было все равно. Тысяча талантов – достаточная награда. В любом случае, зачем ему дружба такого негодяя, как Гибрида?
– Говори, Стайен, или уходи!
– Ius auxilii ferendi, – только и произнес Стайен.
– Ну и что?
– Изначальная функция народных трибунов. Единственная, которую Сулла не отнял у них, – защищать плебея от преследований.
– Ius auxilii ferendi! – воскликнул пораженный Гибрида. На миг его недовольное лицо прояснилось, потом опять потемнело. – Они этого не сделают.
– А могли бы.
– Только не Сициний! Сициний – никогда! Необходимо всего одно вето в коллегии – и прочие девять плебейских трибунов бессильны. Сициний не потерпит этого, Стайен. Он отвратительный, но не берет взяток.
– Сициния не любят все его девять коллег, – повеселел Стайен. – Он всех жутко утомил. К тому же он лишил остальных возможности блистать на Форуме! Можно сказать, надоел он им до смерти. Не далее как позавчера я слышал, что двое из них грозились скинуть его с Тарпейской скалы, если он не заткнется и не перестанет говорить о восстановлении их прав.
– Ты хочешь сказать, что Сициния можно запугать?
– Да. Определенно. Конечно, до завтрашнего утра ты должен будешь найти приличную сумму, потому что никто из них ничего не сделает без соответствующего вознаграждения. Но тебе это по силам, особенно если учесть, что в результате получишь тысячу талантов.
– Сколько надо? – спросил Гибрида.
– Девять раз по пятьдесят тысяч сестерциев. Это будет четыреста пятьдесят тысяч. Ты сумеешь найти деньги?
– Попытаюсь. Пойду к брату. Ему не нужен скандал в семье. Есть еще другие источники. Да, Стайен, думаю, что смогу.
Итак, все было обговорено. Гай Элий Стайен весь вечер ходил из дома одного плебейского трибуна в дом другого – к Марку Атилию Бульбу, Манию Аквилию, Квинту Курию, Публию Попиллию, и так ко всем девяти. Но к Гнею Сицинию он не пошел.
Слушание должно было начаться через два часа после рассвета. К тому времени на Римском форуме уже произошла ужасная трагедия. Поэтому для возбужденных завсегдатаев Форума день обещал быть интересным. Сразу после рассвета все девять трибунов набросились на Гнея Сициния и поволокли его на Капитолий, где зверски избили, а потом подтащили к краю Тарпейской скалы, чтобы он увидел внизу острые, как иглы, камни. «Больше никакой агитации за восстановление власти плебейских трибунов!» – кричали они ему, пока он свисал со скалы. Они заставили его поклясться, что впредь он будет поступать так, как скажут ему девять его коллег. Затем Сициния отнесли домой в паланкине.
И как только Цетег открыл второе слушание по делу Гибриды, девять плебейских трибунов подошли к трибуналу Варрона Лукулла, крича, что плебей насильно был задержан магистратом.
– Я прошу вас воспользоваться вашим правом! – крикнул Гибрида, жалостливо протянув к ним руки.
– Марк Теренций Варрон Лукулл, к нам обратился плебей с просьбой о защите! – сказал Маний Аквилий. – Я заявляю, что мы используем это право!
– Безобразие! – крикнул Варрон Лукулл, вскочив с кресла. – Я отказываю вам в применении этого права! Где десятый трибун?