Квинт Помпей остался в Пергаме, не желая уезжать, пока Цезарь не покинет город. Кресты напоминали лес, где деревья ничем не отличались друг от друга. Распятия людей, конечно, случались – к такой смерти обычно приговаривался раб и никогда свободный человек, – но чтобы в таком количестве… И все же вот они, аккуратные ряды крестов на равном расстоянии друг от друга. Хорошо организованная смерть. И тот, кто смог организовать и осуществить это за такое короткое время, был человеком, которого нельзя ни игнорировать, ни оставить руководить Пергамом, хотя и неофициально. Поэтому Квинт Помпей ждал, когда флот Цезаря отплывет в направлении Родоса и Патары.
Проквестор прибыл в Никомедию и нашел наместника в очень хорошем настроении. Юнк обнаружил золотой слиток в темнице под дворцом и присвоил его, не зная, что это Цезарь и Орадалтис положили туда золото – специально, чтобы поймать наместника за руку.
– Да, Помпей, ты очень хорошо поработал, и теперь Вифиния – часть провинции Азия, – великодушно молвил Юнк. – Поэтому я удовлетворю твою просьбу. Ты можешь называть себя Вифинским.
Поскольку это известие привело Помпея (Вифинского) в состояние такого же радостного возбуждения, в каком пребывал и сам наместник, они решили разделить трапезу, возлежа на обеденных ложах с приятным ощущением полного благополучия.
Юнк первым заговорил о Цезаре, но только после того как было поглощено последнее блюдо.
– Это самая высокомерная задница, какую я когда-либо встречал, – проговорил он, поджимая губы. – Отказал мне в доле трофеев, а потом имел безрассудство просить у меня разрешения распять пятьсот здоровых и крепких мужчин, которые дадут мне, по крайней мере, некоторую компенсацию, когда я продам их!
Помпей во все глаза смотрел на наместника.
– Продашь?
– В чем дело?
– Но ведь ты приказал распять пиратов, Марк Юний!
– Я не приказывал этого!
Помпей (Вифинский) весь съежился:
– Дерьмо!
– В чем дело? – повторил Юнк, цепенея.
– Цезарь вернулся в Пергам через семь дней после отъезда к тебе и объявил, что ты дал согласие распять пленников. Я, признаюсь, был удивлен, но мне и в голову не пришло, что он солгал! Марк Юний, он распял их всех!
– Я не думал, что он посмеет!
– Он посмел! И с таким напором! Он был так спокоен! Обвел меня вокруг пальца, как глупого раба. Я сказал ему, что удивлен твоему согласию, но он даже глазом не моргнул! Правда, Марк Юний, я поверил каждому его слову. Кстати, от тебя не было письма, которое опровергало бы его заявление, – ловко ввернул Помпей.
Юнк был в ярости. Он даже заплакал:
– Этих людей можно было продать за два миллиона сестерциев! Два миллиона, Помпей! И он еще послал тысячу талантов в казну Рима, даже не известив меня, не предложив мне доли! Теперь я собираюсь потребовать у казны наместническую долю, а ты ведь знаешь, какой это цирк! Мне повезет, если решение будет принято, прежде чем родится мой первый праправнук! А он, fellator, наверное, присвоил тысячи талантов! Тысячи!
– Сомневаюсь, – сказал Помпей (Вифинский), стараясь не смотреть на безутешного Юнка. – Я поговорил с капитаном родосских кораблей и выяснил, что Цезарь действительно отдал все трофеи Родосу, Ксанфу и Патаре. Трофеи были богатые, но все же не египетские сокровища. Родосцы считают, что себе Цезарь взял очень мало, и кажется, это общее мнение. Один из его вольноотпущенников сказал, что Цезарю нравятся деньги, как и любому другому, но он слишком умен, чтобы ценить их выше своей политической карьеры. И сообщил мне с хитрой улыбкой, что Цезаря не удастся привлечь к суду за вымогательство. Еще живя на пиратской базе в ожидании выкупа, этот человек поклялся пиратам, что он распнет их. Будет трудно доказать, что он хоть что-то присвоил из пиратских трофеев, Марк Юний.
Юнк осушил глаза, высморкался.
– Я не могу доказать, что он взял что-то в Никомедии или где-нибудь еще в Вифинии. Но он взял! Должен был взять! В свое время я знавал добродетельных людей, но могу поклясться, он – не из их числа, Помпей. Слишком самоуверен, чтобы быть добродетельным. И слишком высокомерен. Он ведет себя так, словно ему принадлежит весь мир!
– По словам вожака пиратов, который считал Цезаря очень странным, он вел себя именно так. Словно ему принадлежит весь мир. В то время как на самом деле был пленником. Ходил повсюду, всех оскорблял, и при этом с большим чувством юмора! С него потребовали выкуп в двадцать талантов, так это привело его в ярость! Он сказал, что стоит не меньше пятидесяти, и заставил их назначить эту цену!
– Так вот почему он назвал пятьдесят талантов! Я заметил это и раньше, но был слишком зол на него, чтобы поймать его на этом, а потом забыл. – Юнк покачал головой. – Это, вероятно, объясняет все, Помпей. Этот человек сумасшедший! Пятьдесят талантов – это сумма выкупа за цензора. Да, я думаю, он сумасшедший.
– Или он хотел припугнуть Ксанф и Патару, чтобы они скорее собрали деньги, – сказал Помпей.
– Нет! Он сумасшедший, а сумасшествие проявляется в большом самомнении. И он всегда был таким. – Лицо Юнка стало злым. – Но его мотивы здесь ни при чем. Все, что я хочу, – заставить его заплатить за то, что он сделал! Не верю! Два миллиона сестерциев!
Если Цезарь и ощущал возрастающую враждебность, которую провоцировали его поступки, он искусно скрывал это. Когда его корабль наконец встал на якорь у Родоса, он заплатил капитану, добавив щедрую награду, нанял удобный, но не претенциозный дом в окрестностях города и приступил к занятиям с великим Аполлонием Молоном.
Поскольку этот большой и независимый остров, ближайший к провинции Азия, был центром пересечения морских путей в восточной части Срединного моря, его постоянно снабжали новостями и слухами, так что любой ученик из Рима не чувствовал себя отрезанным от родного города и был неплохо осведомлен о событиях в любой части страны. Таким образом, вскоре Цезарь узнал о письме Помпея в сенат и о реакции сената, а также о том, что старшим консулом стал Лукулл. И еще ему сообщили, что в начале марта старший консул прошлого года Луций Октавий умер в Тарсе вскоре после прибытия в Киликию в качестве наместника. Еще рано было ожидать решения сената о его замене. Завещание царя Вифинии очень понравилось всем в Риме, от высших слоев до низших. Но, как Цезарь узнал на Родосе, не все хотели, чтобы эта новая земля стала частью провинции Азия. Спор еще не был окончен, но, несмотря на это, Юнку приказали ускорить официальное оформление ввода Вифинии в состав Рима. И Лукулл, и Марк Котта, теперь консулы, хотели сделать Вифинию отдельной провинцией со своим наместником, а Марк Котта жаждал получить этот пост на будущий год.
Однако больший интерес для родосцев представляли местные новости. Для них было важнее, что происходит в Понте и Каппадокии, нежели в Риме или Испании. Говорили, что после вторжения царя Тиграна в Каппадокию четыре года назад ни одного жителя не оставили в Евсевии-Мазаке, так много людей царь вывез, чтобы заселить Тигранокерт. Каппадокийский царь, который при встрече не произвел на Цезаря впечатления, жил в ссылке в Александрии со времени вторжения, объясняя свой выбор места проживания тем, что Тарс слишком близок к Тиграну, а Рим слишком дорог для его кошелька.
Бродило много слухов насчет того, что царь Митридат занят мобилизацией новой, большой армии. Он страшно разозлился, когда до него дошла новость о том, что Вифиния завещана Риму. Но никто не знал подробностей, а Митридат все еще находился в своих границах.
Марк Юний Юнк тоже внес свою лепту в общий хор слухов. О нем говорили, что он вымогает деньги у богатых римских граждан, проживающих в Вифинии, – особенно у тех, кто обитает в Гераклее, – и что в сенат Рима были посланы официальные жалобы, утверждающие, что Юнк грабит страну, лишая ее величайших сокровищ.
Затем в начале июня всю провинцию Азия потрясло одно известие. Царь Митридат на марше! Он прошел по Пафлагонии и достиг Гераклеи, как раз на границе с Вифинией. В Рим полетела весть, что царь Понта намерен забрать Вифинию себе. Кровь, происхождение и географическая близость – все говорит в пользу того, что Вифиния принадлежит Понту, а не Риму, и царь Митридат не успокоится, пока Рим владеет Вифинией. Но в Гераклее огромная понтийская орда остановилась. Как всегда, бросив вызов, Митридат внезапно передумал и залег, ожидая, что предпримет Рим.
Марк Юний Юнк и Квинт Помпей (Вифинский) быстро вернулись в Пергам, где в основном строчили длинные отчеты сенату и почти не пытались подготовиться к очередной войне с царем Понта. Из-за смерти Луция Октавия Киликия осталась без наместника, и два легиона, расквартированные в Тарсе, не поспешили на помощь провинции Азия, а Юнк не позвал их. Те два легиона из бывших людей Фимбрии, которые находились в Эфесе и Сардах, были отозваны в Пергам и там и остались. Говорили, что Юнк намерен защищать свою шкуру, а отнюдь не Вифинию.
На Родосе Цезарь слышал все это, но в Пергам не поехал. Кажется, его больше волновали разговоры о том, что провинция Азия не хочет иметь никаких отношений с Митридатом, но и сражаться с ним не намерена – если только римский наместник не издаст приказ. А римский наместник безмолвствовал. В квинтилии начнут собирать урожай в южной части провинции, а к секстилию урожай созреет и в северной. Но Юнк ничего не делал. Он и пальцем не пошевелил, чтобы запастись зерном на случай войны.
В секстилии пришло известие: сенат поручил обоим консулам, Лукуллу и Марку Котте, поставить на место Митридата. Вифиния неожиданно превратилась в отдельную провинцию с Марком Коттой в качестве наместника, а Киликия отошла к Лукуллу. Никто не мог сказать, какая судьба ждет провинцию Азия, когда ее наместник – лишь претор между действующими консулами. Поскольку Юнк занимал более низкую должность, ему оставалось выполнять приказы. Но Юнк не был человеком Лукулла. Не был он ни толковым, ни честным. Для Юнка все складывалось плохо.
Вскоре Цезарь получил письмо от брата Лукулла, Варрона Лукулла.