– Остерегайся, Спартак! – сказала она.
– Чего я должен остерегаться? – спросил он хмуро.
Женщина покачала головой:
– Не знаю. Чего-то. Кого-то. Это придет со снегом.
– Снега не будет по крайней мере еще месяц, может быть, больше, – тихо сказал он. – К тому времени я переберусь на Сицилию с моими лучшими людьми. Сомневаюсь, что кампания коснется нас на Сицилии. Остерегаться должны те, кто останется ждать здесь?
– Нет, – уверенно сказала она. – Это ты.
– На Сицилии мягкий климат, там нет войска. Гарнизон и зерновые воротилы опасности не представляют.
Алусо напряглась, потом задрожала:
– Ты никогда не попадешь туда, Спартак. Ты никогда не попадешь на Сицилию.
Но следующий день показал, что это не так, ибо два пирата прибыли в Скиллей. Оба были настолько знамениты, что он даже знал их имена – Фарнак и Мегадат. Они начали свою карьеру к востоку от Сицилии, в водах Эвксинского моря. Но последние десять лет контролировали моря между Сицилией и Африкой, охотясь за добычей помельче, чем хорошо охраняемый римский зерновой флот. Когда им требовалось, они даже заплывали в гавань Сиракуз – прямо под носом у наместника! – чтобы запастись провизией и вином.
«Оба они, – удивленно подумал Спартак, – выглядят преуспевающими торговцами. Бледные, полные, педантичные».
– Вы знаете, кто я, – прямо начал он. – Вы согласны вести дела со мной, несмотря на римлян?
Они переглянулись, хитро улыбаясь.
– Мы ведем дела везде и со всеми, несмотря на римлян, – сказал Фарнак.
– Мне нужно, чтобы вы перевезли двадцать тысяч моих солдат отсюда на мыс Пелор.
– Очень короткий путь, но зима делает его рискованным, – ответил Фарнак.
– Местные рыбаки говорят, что это возможно.
– Действительно, действительно.
– Так вы поможете мне?
– Дай подумать… Двадцать тысяч человек, по двести пятьдесят на корабль – всего несколько миль, твои люди не будут возражать, если их затолкают, как фиги в горшок, – нужно будет восемьдесят кораблей. – Фарнак поморщился. – Столько у нас нет, Спартак. У нас только двадцать кораблей.
– Пять тысяч за рейс, – сказал Спартак, нахмурив лоб. – Значит, надо будет сделать четыре рейса, вот и все! Когда вы можете начать?
Как две одинаковые ящерицы, они разом моргнули.
– Дорогой мой, ты не будешь торговаться? – спросил Мегадат.
– У меня нет времени. Сколько и когда начнете?
Фарнак опять взял инициативу на себя:
– Пятьдесят талантов серебром за рейс одного корабля – в сумме четыре тысячи талантов.
Теперь настала очередь Спартака удивляться:
– Четыре тысячи! Это же все, что у меня есть!
– Соглашайся, или сделки не будет, – заявили навархи в один голос.
– Если вы гарантируете, что через пять дней ваши корабли будут здесь, я согласен.
– Дай нам четыре тысячи сейчас, и мы гарантируем, – сказал Фарнак.
Спартак хитро посмотрел на них:
– О нет, вы не получите столько! Половина сейчас, другая половина – когда сделаете работу.
– Идет! – согласились Фарнак и Мегадат.
Алусо не разрешили присутствовать при разговоре. Сам не зная почему, Спартак не захотел рассказывать ей, о чем они говорили. Может быть, она увидела его водную могилу… Если ему действительно не суждено быть на Сицилии. Но конечно, она выведала у него все и, к его удивлению, весело кивнула.
– Хорошая цена, – молвила она. – Ты возместишь убытки, когда прибудешь на Сицилию.
– Кажется, ты говорила, что я никогда не попаду на Сицилию.
– Это было вчера, и видение было ложным. Сегодня я вижу отчетливо, и – все хорошо.
Итак, две тысячи талантов серебром были погружены на красивую, позолоченную квинквирему с алыми парусами, на которой прибыли Фарнак и Мегадат в Скиллей. Ее могучие весла ударили по воде, и она выползла из гавани.
– Как многоножка, – сказала Алусо.
Спартак засмеялся:
– Ты права, как многоножка! Может быть, поэтому она не боится Сциллы.
– Сцилла не может сжевать ее, она слишком большая.
– Сцилла – это скопление страшных скал, – сказал Спартак.
– Сцилла – живое существо, – возразила Алусо.
– Через пять дней я буду знать точно.
Через пять дней первые пять тысяч человек собрались в Скиллее. Каждый был со своими вещами. Доспехи на спине, шлем на голове, оружие сбоку и непонятный страх в груди. Предстоит проплыть между Сциллой и Харибдой! Только тот факт, что большинство уже говорили с рыбаками, придал повстанцам смелости. Рыбаки клялись, что Сцилла и Харибда существуют, но они знают заклинания, которые могут успокоить чудищ, чтобы они уснули, и обещали читать их.
Хотя погода стояла хорошая все пять дней и море было спокойно, корабли не пришли. Рассерженный Спартак посовещался с Кастом и Ганником, и они решили оставить на ночь пять тысяч человек там, где они были. Шесть дней, семь дней, восемь. Кораблей нет. Десять дней, пятнадцать. Пять тысяч человек уже давно вернулись в свои лагеря, но каждый день Спартака видели стоящим на самой высокой точке у входа в гавань. Они придут! Должны прийти!
– Тебя надули, – сказала Алусо на шестнадцатый день, когда Спартак уже не пошел на свой наблюдательный пункт.
Он судорожно сглотнул подступившие слезы:
– Меня надули.
– Спартак, мир полон жуликов и лжецов! – воскликнула Алусо. – По крайней мере, то, что мы сделали, было сделано из лучших побуждений. Ты – отец для этих бедных людей! Я вижу дом для нас там, через пролив, я вижу его так отчетливо, словно могу коснуться его! Но мы никогда туда не попадем. Первый раз, когда я бросила кости, я видела это, но потом мне солгали и кости. Жулики и лгуны, жулики и лгуны! – Ее глаза сверкнули, она издала звериный рык. – Но бойся того, кто придет со снегом!
Спартак не слышал. Он горько плакал.
– Я – посмешище, – сказал Спартак Касту и Ганнику в конце дня. – Они уплыли с нашими деньгами, зная, что не вернутся. Две тысячи талантов за минутный разговор.
– Это не твоя вина, – сказал Ганник, обычно молчавший. – Люди хотят верить, что дела ведутся честно. Даже во время торговли.
Каст пожал плечами:
– Они не торговцы, Ганник. Они только берут. Ведь пират – грабитель.
– Ну, – вздохнул Спартак, – дело сделано. Теперь мы должны подумать о нашем будущем. Придется жить в Италии до лета, а потом мы реквизируем все рыболовецкие корабли между Кампанией и Регием и сами доберемся до Сицилии.
Конечно, о существовании новой римской армии на полуострове стало известно, но Спартак уже так давно безнаказанно ходил по этой земле, что не обращал внимания на военные потуги Рима. Его разведчики обленились, и он сам стал безразличен ко всему. За то время, что он пас свое огромное стадо, он понял, что война – не для них. Спартак превратился в патриарха, пребывающего в поисках дома для своих детей. Не царь, не полководец – пастырь народа. И теперь ему снова предстояло вести их. Но куда? Они так много едят!
Когда Красс начал свой поход на юг, он шел во главе войска, имея одну цель – искоренить повстанцев. Он не торопился. Он точно знал, где его добыча, и догадался, что целью Спартака станет Сицилия. Для Красса это не имело никакого значения. Если ему предстоит сражаться со Спартаком на Сицилии – тем лучше. Он связался с наместником (все еще Гаем Верресом), и его уверили, что рабы Сицилии не в силах поднять третье восстание против Рима. Веррес привел гарнизон в состояние боевой готовности и расставил его вокруг мыса Пелор, решив поберечь свои римские войска для будущей кампании, поскольку был уверен, что Красс подоспеет, чтобы нанести решающий удар мятежникам.
Но ничего не произошло. Вся огромная масса восставших продолжала стоять лагерем вокруг Скиллея. Не было кораблей. Тогда Гай Веррес написал:
Я услышал кое-что интересное, Марк Красс. Кажется, Спартак увиделся с пиратскими навархами Фарнаком и Мегадатом и попросил их перевезти двадцать тысяч его лучших солдат из Скиллея в Пелор. Пираты согласились сделать это за четыре тысячи талантов – две тысячи авансом и две тысячи после выполнения работы.
Спартак дал им две тысячи талантов – и они уплыли, давясь от смеха! За одно только обещание они получили целое состояние. Некоторые могут сказать, что они поступили глупо. Если бы они выполнили обещанное, то получили бы еще две тысячи. Но Фарнак и Мегадат предпочли забрать деньги, не сделав вообще ничего. Спартак не внушил им доверия. И они знали, чем рискуют, пытаясь получить остальные две тысячи.
Мое личное мнение о Спартаке: он дилетант, деревенщина. Фарнак и Мегадат одурачили его так легко, как римский фокусник морочит апула. Если бы в прошлом году в Италии была приличная армия, она смела бы его, я уверен. На стороне Спартака только количество. Но когда он встретится с тобой, Марк Красс, ему не повезет. Спартаку не сопутствует удача, в то время как ты, дорогой Марк Красс, уже доказал, что ходишь в любимцах Фортуны.
Прочитав последнюю фразу, Цезарь рассмеялся.
– Что он хочет? – спросил он, отдавая письмо Крассу. – Занять у тебя денег? О боги, этот человек просто пожирает деньги!
– Ему я не дал бы, – сказал Красс. – Веррес долго не протянет.
– Надеюсь, ты прав! И как это ему удалось узнать так много о том, что произошло между пиратами и Спартаком?
Красс усмехнулся. Улыбка сотворила чудо на его большом, гладком лице, которое внезапно стало молодым и озорным.
– Думаешь, они с ним поделились?
– Несомненно. Он позволяет им использовать Сицилию как свою базу.
Они сидели вдвоем в командирской палатке, в хорошо укрепленном лагере около Попиллиевой дороги у Терины, в ста милях от Скиллея. Было начало февраля. Наступила зима. Две жаровни обогревали палатку.
Почему Марк Красс выбрал в друзья двадцативосьмилетнего Цезаря – это горячо обсуждали его легаты, которые скорее удивлялись, нежели ревновали. Пока Красс не начал делить досуг с Цезарем, у него вообще не было друзей, поэтому никто не чувствовал себя обойденным или обиженным. Загадка заключалась в их полной противоположности. Между ними была разница в шестнадцать лет. Они совершенно по-разному относились к деньгам. Казалось, Красс и Цезарь несовместимы. У них не имелось общих литературных или художественных пристрастий. И тем не менее тот же Луций Квинкций знал Цезаря много лет, вел с ним и политические, и коммерческие дела, но не мог сказать, что они с Цезарем – хорошие друзья. Однако начиная с того времени, как Красс призвал в свою армию военных трибунов этого года – на два месяца раньше срока, – он сразу выделил Цезаря. Симпатия оказалась взаимной.