ирается выставить свою кандидатуру на выборах, поскольку считает, что консулу легче будет получить землю для ветеранов. Ты знаешь Красса! Нет никаких шансов, что он сам заплатит за эту землю. Но он не может распустить своих солдат, не обеспечив их землей. Вероятно, просить он будет не много, – в конце концов, это была короткая кампания. И этим ты должен воспользоваться. Ты скажешь, что шестимесячная кампания не стоит того, чтобы раздавать ager publicus, особенно если противниками были какие-то рабы. Если бы трофеи покрывали убытки, тогда сенат еще согласился бы. Но я знаю Красса! Большая часть трофеев не попадет в казну. Он не сможет удержаться – обязательно попытается захапать побольше. И получить компенсацию для своих людей от государства.
– Вообще-то, я слышал, что трофеи небогатые, – улыбнулся Филипп. – Красс объявил, что Спартак отдал почти все, что у него было, пиратам, когда пытался нанять их для переправки на Сицилию. Но другие источники утверждают, что это не так. Что сумма, которую заплатил Спартак, составляла половину его наличности.
– Узнаю Красса! – ухмыльнулся Помпей. – Говорю тебе, он ничего не может с собой поделать. Сколько у него легионов? Восемь? Двадцать процентов – казне, двадцать процентов – Крассу, двадцать процентов – своим легатам и трибунам. Десять процентов – кавалерии и центурионам и тридцать процентов – пехоте. Это значит, что каждый пехотинец получит около ста восьмидесяти пяти сестерциев. Ненадолго хватит платить за жилье!
– Я и не знал, что ты так хорошо знаешь арифметику, Магн!
– Арифметика давалась мне лучше, чем чтение и письмо.
– А сколько имеют от трофеев твои люди?
– Приблизительно столько же. Но расчет честный, и они знают это. У меня всегда присутствуют наблюдатели от рядовых, когда я делю трофеи. Они чувствуют себя спокойнее. Даже не потому, что их командующий – честный человек, а потому, что считают это за честь. Те мои солдаты, у которых еще нет земли, получат ее. Надеюсь, от государства. Но если не от государства, то я выделю им участки из собственных владений.
– Довольно щедро с твоей стороны, Магн.
– Но, Филипп, это же просто предусмотрительно! В будущем мне могут понадобиться эти люди – если не они сами, то их сыновья! Поэтому я и щедр сейчас. Но когда я состарюсь и отслужу свою последнюю кампанию, я не потерплю убытков. – У Помпея был решительный вид. – Моя последняя кампания принесет мне больше денег, чем весь Рим видел за сотню лет. Я не знаю, что это будет за кампания, но уверен: я выберу ту, где смогу захапать огромные трофеи. Парфия – вот о чем я думаю. И когда я верну Риму богатства парфян, я ожидаю, что Рим даст землю моим ветеранам. Моя карьера пока еще дорого мне стоит – ты ведь знаешь, сколько я плачу ежегодно каждому в сенате!
Филипп вжался в кресло:
– Но ты и получаешь за эти деньги.
– Ты прав, друг мой. Можешь приступить уже завтра, – весело сказал Помпей. – Сенат должен отказать Крассу в земле для его солдат. Я также хочу, чтобы отложили курульные выборы. И еще я хочу, чтобы моя просьба разрешить мне баллотироваться в консулы была выбита на доске и сохранена. Ясно?
– Абсолютно. – Наймит поднялся. – Есть только одна трудность, Магн. Многие сенаторы – должники Красса, и я сомневаюсь, что нам удастся переманить их на нашу сторону.
– Удастся, если мы снабдим деньгами тех, кто задолжал Крассу не слишком крупные суммы, чтобы они вернули долг. Проверь, сколько сенаторов должны ему по сорок тысяч сестерциев или меньше. Пусть немедленно вернут Крассу деньги и выступают на нашей стороне. Если ничто иное не укажет ему на то, насколько серьезно его положение, то это заставит его задуматься, – распорядился Помпей.
– Даже если и так, отложи чтение письма!
– Ты зачитаешь мое письмо завтра, Филипп. Я не хочу, чтобы кто-нибудь заблуждался относительно моих мотивов. Пусть сенат и Рим сразу узнают, что я собираюсь быть консулом в следующем году.
Рим и сенат узнали об этом на следующий день, в полдень, ибо в этот час Варрон ворвался в палатку Помпея, задыхаясь, взъерошенный.
– Ты шутишь! – крикнул он, кидаясь в кресло и обмахивая рукой лицо.
– Не шучу.
– Воды… Мне надо воды.
С огромным усилием Варрон поднялся и пошел к столу, где Помпей держал напитки. Он выпил бокал залпом, налил снова и вернулся с ним в кресло.
– Магн, они прихлопнут тебя, как моль!
Помпей презрительно отмахнулся от этих слов, глядя на Варрона с нетерпением.
– Как они приняли это, Варрон? Я хочу услышать все, в малейших подробностях!
– Филипп еще до заседания заявил консулу Оресту, у которого были фасции на июнь, о своем желании выступить. И взял слово сразу после авгурий. Он встал и зачитал твое письмо.
– Они смеялись?
Варрон удивленно поднял голову:
– Смеялись? О боги, нет! Все сидели, словно онемев. Потом сенат начал гудеть, сначала тихо, потом все громче, пока не поднялся ужасный шум. Наконец консулу Оресту удалось восстановить порядок, и слова попросил Катул. Думаю, ты знаешь, что он мог сказать.
– «Не может быть и речи. Незаконно. Нарушение всех юридических и этических норм в истории Рима».
– Все это и еще многое другое. К тому времени как он закончил, у него буквально пена шла изо рта.
– И что было, когда он закончил?
– Филипп произнес великолепную речь – одну из лучших, какую я когда-либо слышал. Все-таки он великий оратор. Он сказал, что ты заслужил свое консульство; что странно под шумок протаскивать в сенат человека, который дважды был пропретором и один раз проконсулом. Он сказал, что ты спас Рим от Сертория, превратил Ближнюю Испанию в образцовую провинцию, даже открыл новый проход через Альпы. Все это доказало, что ты всегда был преданнейшим слугой Рима. Я не в силах передать тебе полет его фантазии – попроси копию речи. Могу только сказать, что впечатление было потрясающее. А потом, – продолжал Варрон с озадаченным видом, – он заговорил совсем о другом! Это казалось очень странно! Минуту назад он говорил о твоей кандидатуре на консульскую должность. И вдруг повел речь о том, что у нас уже вошло в привычку раздавать по кусочкам драгоценную ager publicus Рима, чтобы утолить жадность простых солдат, которые благодаря Гаю Марию теперь ожидают, что им дадут землю даже после самой непродолжительной и не слишком важной кампании. О том, что эта земля давалась солдатам не от имени Рима, а от имени их главнокомандующего! Такая практика должна прекратиться, сказал он. Эта практика создавала личные армии за счет сената и народа Рима, поскольку солдаты возомнили, будто они обязаны сначала своему командующему, а уже потом Риму.
– Хорошо! – с удовольствием прошептал Помпей. – И на этом он остановился?
– Нет, не остановился, – сказал Варрон, отпив воды.
Он нервно облизнул губы. Вдруг до него дошло, что за всем этим стоял Помпей.
– Он продолжал говорить о кампании против Спартака и о докладе Красса сенату. Фарш, Магн! Филипп сделал фарш из Красса! Как Красс посмел просить землю, чтобы наградить солдат, которых пришлось сурово наказать, прежде чем они нашли в себе силы сражаться! Как посмел Красс просить землю для людей, которые выполнили только то, что ожидают от любого сознательного гражданина, – разбили врага, угрожавшего родине! Война против чужой страны – это одно, сказал он, но война на землях Италии против преступника, собравшего армию рабов, – это совсем другое. Никто не может просить награды за то, что защищал собственный дом. В заключение Филипп заявил, что сенат не должен терпеть наглость Красса. Сенат не смеет поощрять его, если он воображает, будто может купить преданность солдат за счет Рима.
– Великолепный Филипп! – ликовал Помпей, подавшись вперед. – И что же произошло после этого?
– Вновь поднялся Катул. На этот раз он говорил в поддержку Филиппа. Как прав Филипп, требуя, чтобы эта практика, начатая Гаем Марием, – раздавать государственные земли солдатам – была прекращена. Она должна прекратиться, сказал Катул. Ager publicus Рима должны оставаться у государства. Их нельзя использовать для задабривания простых солдат, чтобы они были преданы их командирам.
– И дебаты закончились?
– Нет. Цетег поддержал Филиппа и Катула – безоговорочно, как он сказал. После него говорили Курион, Геллий, Клодиан и дюжина других. Все были так возбуждены, что Орест решил закрыть заседание, – заключил Варрон.
– Замечательно! – крикнул Помпей.
– Ведь это твоя работа, Магн?
Большие голубые глаза Помпея стали еще больше.
– Моя работа? Что ты хочешь этим сказать, Варрон?
– Ты знаешь, что я хочу сказать, – сквозь зубы произнес Варрон. – Я, признаюсь, только сейчас это понял, но я понял! Ты используешь всех своих сенаторов-наймитов, чтобы вбить клин между Крассом и сенатом! И если ты добьешься успеха, сенат лишится армии Красса. И если у сената не будет армии, Рим не сможет преподать тебе урок, которого ты заслуживаешь, Гней Помпей!
Задетый за живое, Помпей умоляюще посмотрел на друга:
– Варрон, Варрон! Я заслуживаю консульства!
– Ты заслуживаешь быть распятым!
Оппозиция всегда ожесточала Помпея. Варрон видел, как появляется лед. И, как всегда, это лишало его мужества. Поэтому он сказал, пытаясь вновь обрести почву под ногами:
– Извини, Магн, я погорячился. Я беру свои слова обратно. Но, конечно, ты понимаешь, какие ужасные вещи делаешь! Чтобы Республика не погибла, каждый влиятельный гражданин обязан соблюдать законы. То, о чем ты просишь сенат, идет вразрез со всеми принципами mos maiorum. Даже Сципион Эмилиан не заходил так далеко, а он – потомок Сципиона Африканского и Павла!
Но стало только хуже. Помпей вскочил, цепенея от ярости.
– Уходи, Варрон! Я понимаю, что ты говоришь! Если наследный царевич не заходил настолько далеко, как смеет добиваться этого простой смертный из Пицена? Я буду консулом!
Эффект памятного совещания сената, произведенный на Марка Теренция Варрона, был ничем по сравнению с шоком, пережитым Марком Лицинием Крассом. Ему обо всем рассказал Цезарь, который после закрытия заседания задержал Квинта Аррия и других сенаторских легатов, хотя Луций Квинкций пытался его отговорить.