– Позвольте мне рассказать ему, – попросил Цезарь. – Вы все слишком возбуждены и только его расстроите. Ему необходимо сохранять спокойствие.
– Нам даже не дали слова! – воскликнул Квинт, хватив кулаком по ладони. – Эта verpa Орест давал слово всем, кто пользовался его милостью, а потом закрыл заседание, и мы не успели ничего ответить!
– Знаю, – терпеливо отозвался Цезарь, – и будьте уверены, на следующем заседании у нас будет шанс. Нам первым дадут слово. Орест сделал одну умную вещь: все пришли в ярость, и он закрыл заседание. Ничего не решено! Поэтому позвольте мне рассказать Марку Крассу, пожалуйста.
Хотя и неохотно, легаты разошлись по домам, а Цезарь отправился на Марсово поле в лагерь Красса. О том, что обсуждалось на заседании, уже знал весь Рим. Когда Цезарь пробирался сквозь толпу на Нижнем форуме, он слышал обрывки разговоров, основной темой которых была возможная гражданская война. Помпей хочет быть консулом – сенат не разрешит этого – Красс не получит землю – пора Риму преподать заслуженный урок этим самоуверенным командующим – какой ужасный этот Помпей – и так далее…
– Ну вот и все, – закончил рассказ Цезарь.
Красс с каменным лицом слушал краткое изложение событий, и теперь, когда Цезарь замолчал, лицо его сохранило ту же маску. Некоторое время он безмолвствовал, только смотрел в открытый полог в стене палатки на спокойную красоту Марсова поля. Наконец Красс показал на пейзаж и, не оборачиваясь, обратился к Цезарю:
– Красиво, правда? И не подумаешь, что такой отстойник, как Рим, находится меньше чем в миле отсюда.
– Да, красиво, – искренне согласился Цезарь.
– А что ты сам думаешь о приятных событиях в сенате?
– Я думаю, – тихо сказал Цезарь, – что Помпей поймал тебя за яйца.
Это вызвало улыбку, потом тихий смех.
– Ты абсолютно прав, Цезарь. – Красс указал на стол, заваленный денежными мешками. – Знаешь, что это такое?
– Несомненно, это деньги. Больше ничего не приходит в голову.
– Это все деньги, которые задолжали мне сенаторы, – сказал Красс. – Всего пятьдесят возвратов.
– И в сенате на пятьдесят голосов меньше.
– Именно.
Красс без усилий повернулся вместе с креслом, положил ноги на эти мешки, откинулся и вздохнул:
– Как ты говоришь, Цезарь, Помпей поймал меня за яйца.
– Я рад, что ты спокойно к этому относишься.
– А что толку бесноваться? Это не поможет. Что важнее, может ли что-нибудь изменить ситуацию?
– Если иметь в виду яйца, то да. Ты еще в состоянии действовать в рамках, которые установил Помпей. У тебя остался некоторый простор для маневра, даже если твои бедные старые яйца оказались в чьей-то волосатой руке, – усмехнулся Цезарь.
– Да, конечно. Кто бы подумал, что Помпей такой умный?
– О, он умный. Но ум у него дикарский. И это не политическая уловка, Красс. Сначала он оглушил тебя молотком, а потом поставил условия. Будь у него хоть малейшее политическое чутье, он сначала пришел бы к тебе и сообщил о своих намерениях. Тогда все можно было бы организовать тихо и мирно, не ввергая Рим в лихорадку ожидания еще одной гражданской войны. Беда Помпея в том, что он понятия не имеет, как думают другие или как они отреагируют.
– Вероятно, ты прав. Полагаю, все дело в том, что Помпей в себе не уверен. Если бы он не сомневался в том, что сможет заставить сенат сделать его консулом, он пришел бы ко мне, прежде чем что-то предпринимать. Но для него я значу меньше, чем сенат, Цезарь. Это сенат он должен склонить на свою сторону. И я – лишь инструмент. Какое ему дело, если сначала он меня оглушит? Он поймал меня за яйца. Если я хочу земли для моих ветеранов, я должен информировать сенат, что он не может рассчитывать на меня в борьбе с Помпеем.
Красс передвинул ноги на столе. Мешки с деньгами звякнули.
– И что же ты будешь делать?
– Я намерен, – сказал Красс, снимая ноги со стола и вставая, – послать тебя к Помпею прямо сейчас. Мне не нужно объяснять тебе, что ты должен сказать. Договаривайся, Цезарь.
И Цезарь ушел договариваться.
«Хоть одно несомненно, – думал он, – что оба полководца сидят по своим палаткам». До триумфа или овации ни один командующий не мог переступить померий, чтобы пойти в город. Ибо переступить померий означает автоматически снять с себя полномочия командующего, тем самым лишаясь триумфа или овации. Так что если легаты, трибуны и солдаты имели право уходить и приходить, когда захотят, сам военачальник обязан оставаться на Марсовом поле.
Конечно, Помпей был дома – если палатку можно назвать домом. Его старшие легаты Афраний и Петрей находились с ним. Они с интересом уставились на Цезаря. Кое-что они слышали о нем – пираты и все такое – и знали, что он награжден гражданским венком в возрасте двадцати лет. Подобные заслуги вызывали уважение у таких вояк, как Афраний и Петрей. И все же этот блестящий, безукоризненно одетый человек не выглядел истинным viri militares. В тоге, а не в доспехах, ногти подстрижены и отполированы, сенаторские сандалии без единого пятнышка, без пылинки, волосы великолепно уложены. Он определенно не мог идти пешком от лагеря Красса до лагеря Помпея, на ветру и под палящим солнцем.
– Я помню, ты говорил, что не пьешь вина. Могу я предложить воды? – спросил Помпей, жестом приглашая Цезаря сесть.
– Благодарю, мне ничего не надо, кроме личного разговора, – отозвался Цезарь, устраиваясь в кресле.
– Увидимся позже, – сказал Помпей легатам.
Он подождал, пока оба разочарованных легата вышли из палатки и направились к Прямой улице, и только потом обратился к Цезарю.
– В чем дело? – спросил он, по обыкновению, резко.
– Я пришел от Марка Красса.
– Я ожидал видеть самого Марка Красса.
– Тебе лучше поговорить со мной.
– Он сердит, да?
Цезарь удивленно поднял брови:
– Красс? Сердит? Совсем нет!
– Тогда почему он не может прийти ко мне сам?
– Чтобы весь Рим трезвонил еще больше? – вопросом на вопрос ответил Цезарь. – Если тебе и Марку Крассу надо о чем-то договориться, Гней Помпей, лучше это делать через таких людей, как я. Которые не любят болтать и преданы своим начальникам.
– Значит, ты – человек Красса?
– В этом деле – да. А вообще я сам по себе.
– Сколько тебе лет? – прямо спросил Помпей.
– Двадцать девять в квинтилии.
– Красс назвал бы это «вдаваться в тонкости». Значит, скоро ты будешь в сенате.
– Я уже в сенате. Почти девять лет.
– Почему?
– Я был награжден гражданским венком за сражение при Митилене. По закону Суллы военные герои становятся сенаторами, – объяснил этот щеголь.
– Все считают законы Суллы законами Рима, – проговорил Помпей, нарочно игнорируя неприятную для него информацию относительно гражданского венка. Он так и не завоевал главных воинских наград, и это задевало. – Я не уверен, что должен благодарить Суллу.
– Должен. Ты обязан ему своими специальными назначениями. Но после этого маленького эпизода я очень сомневаюсь, что сенат когда-либо захочет наградить всадника специальным назначением.
Помпей широко открыл глаза:
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что сказал. Ты не можешь заставить сенат сделать тебя консулом и ожидать, что тебе сойдет это с рук, Гней Помпей. Ты также не сможешь всегда контролировать сенат. Филипп уже стар. И Цетег – тоже. Когда они уйдут, кого ты используешь вместо них? Старшие по возрасту в сенате все будут поддерживать Катула – Цецилии Метеллы, Корнелии, Лицинии, Клавдии. Так что человек, желающий получить специальное назначение, должен будет пойти к народу, а под народом я подразумеваю не патрициев с плебеями. Я имею в виду исключительно плебс. Раньше Рим почти всегда действовал через Народное собрание. И я считаю, что в будущем он вернется к этому. Плебейские трибуны очень полезны, но только если они имеют законодательную власть. – Цезарь покашлял. – К тому же покупать плебейских трибунов дешевле, чем птиц высокого полета вроде Филиппа и Цетега.
Все сказанное попало в цель. Цезарь с равнодушным видом наблюдал, как Помпей жадно впитывает его слова. Цезарю не нравился этот человек, но он не мог понять почему. Большую часть детства Цезарь провел среди галлов. И раздражали его вовсе не галльские черты Помпея. Так что же? Пока Помпей сидел, переваривая услышанное, Цезарь размышлял об этой проблеме и пришел к выводу, что ему просто не по сердцу данный человек – тщеславный, по-детски сосредоточенный на себе, с пробелами в образовании и явно не уважающий закон.
– Что хочет мне сказать Красс? – спросил Помпей.
– Ему хотелось бы урегулировать этот вопрос путем переговоров, Гней Помпей.
– На каких условиях?
– Может быть, будет лучше, если сначала ты выдвинешь свои требования, Гней Помпей?
– Пожалуйста, перестань звать меня так! Я ненавижу, когда меня так называют! Для всех я – Магн!
– Это официальные переговоры, Гней Помпей. Обычай и традиции требуют, чтобы в данном случае я обращался к тебе по имени. Ты согласен первым выдвинуть свои требования?
– О да, да! – бросил Помпей.
Он не понимал, почему так раздражен. Наверное, из-за этого свежего, холеного хлыща, которого Красс послал к нему. Все, что говорил Цезарь, имело определенный смысл, но это только больше его раздражало. Он, Магн, должен был задать тон разговору, но беседа обещала закончиться не так, как ему бы хотелось. Цезарь держался самоуверенно, словно именно он контролировал ситуацию. Этот человек красивее покойного Меммия и умнее Филиппа и Цетега, вместе взятых. И он награжден второй по значимости военной наградой Рима, и притом по представлению такого неподкупного человека, как Лукулл. Значит, он должен быть очень храбрым, очень хорошим солдатом. Если бы Помпею рассказали историю о пиратах, о завещании царя Никомеда, о сражении при Меандре, он по-другому вел бы эту беседу. Афраний и Петрей кое-что слышали о похождениях Цезаря, но сам Помпей Магн – как типично для него! – ничего не знал. Поэтому перед Цезарем предстал истинный Помпей, несведущий и неискушенный.