– Палатка – самое непостоянное сооружение, Гней Помпей. Она хороша для полководца, который ожидает триумфа. Но не думаю, что это то впечатление, которое ты отныне стремишься производить. Я бы посоветовал тебе найти дорогую виллу на холме Пинций. Привези жену из Пицена. Устраивай приемы, разведи несколько пород хорошей рыбы. Я прослежу, чтобы Марк Красс сделал то же самое. Оба вы будете выглядеть так, словно готовы прожить на Марсовом поле всю свою жизнь, если понадобится.
И Цезарь ушел, оставив Помпея приводить мысли в порядок. Военный праздник закончился. Теперь ему нужно сесть с Варроном за стол и почитать законы. Цезарь, кажется, знает все нюансы, хотя на шесть лет моложе его. Если в сенате водятся волки, неужели Гней Помпей Магн будет овцой? Никогда! К Новому году Гней Помпей Магн будет знать свой закон и свой сенат!
– О боги, Цезарь, ты умница! – воскликнул Красс, когда Цезарь закончил пересказывать свою беседу с Помпеем. – Я не думал и половины этого! Я не говорю, что в конце концов не сообразил бы сам. Но ты все это сочинил по пути от моей палатки до его. Вилла на Пинции! У меня замечательный дом на Палатине, на новую обстановку которого я истратил целое состояние. Зачем расходовать деньги на виллу? Мне удобно и в палатке.
– Какой же ты неисправимый скряга, Марк Красс! – засмеялся Цезарь. – Нет, ты арендуешь виллу на Пинции, которая по стоимости будет равняться Помпеевой, и сразу перевезешь туда Тертуллу и мальчиков. Ты можешь себе это позволить. Смотри на это как на необходимое вложение. Ибо это действительно так! Оставшиеся шесть месяцев вы с Помпеем должны выглядеть непримиримыми соперниками.
– А что будешь делать ты? – поинтересовался Красс.
– Я собираюсь найти плебейского трибуна. Предпочтительно пиценца. Не знаю почему, но люди из Пицена тяготеют к трибунату. Из них получаются очень хорошие трибуны. Это будет нетрудно. Вероятно, половина членов коллегии этого года из Пицена.
– Почему именно пиценца?
– Во-первых, он будет на стороне Помпея. Пиценцы – это клан. Во-вторых, он будет зачинщиком. Они все там задиры.
– Осторожно, смотри не обожги руки, – сказал Красс, уже прикидывая в уме, кто из вольноотпущенников сможет заключить выгодную сделку с агентами, которые сдают в аренду виллы на холме Пинций.
Как жаль, что он не подумал вложить деньги в поместье на Пинции! Идеальное место. Там останавливались все иностранные цари и царицы, желавшие жить в римских дворцах. Нет, он не будет арендовать! Он купит! Аренда – напрасная трата денег. Обратно не получишь ни сестерция.
В ноябре сенат уступил. Марку Лицинию Крассу сказали, что ему разрешено баллотироваться in absentia. Гнею Помпею Магну сообщили, что сенат просит трибутные комиции рассмотреть возможность отказаться от обычных требований к кандидату – который должен быть сенатором, уже занимавшим должности квестора и претора, – и разрешить Помпею принять участие в консульских выборах. Поскольку трибутные комиции приняли соответствующий закон, сенат с удовольствием известил Гнея Помпея Магна о том, что ему разрешено избираться in absentia, и так далее и так далее.
Когда кандидат баллотировался in absentia, возникали трудности с агитацией. Он не мог пересечь померий и войти в город, чтобы встретиться с избирателями, поговорить со всеми на Форуме, скромно постоять рядом, когда кто-то из народных трибунов созовет народное собрание, чтобы обсудить заслуги этого кандидата, а заодно вскрыть недостатки его соперников. Поскольку выдвижение кандидатуры in absentia требовало специального разрешения от сената, это случалось редко. И никогда прежде не выдвигались in absentia сразу два кандидата на консульскую должность. Однако, как оказалось, такое положение, обычно невыгодное, на сей раз не имело никакого значения. Спор в сенате – даже под угрозой двух боеспособных армий – был жарким и долгим. Когда наконец сенат сдался, половина претендентов сняли свои кандидатуры в знак протеста против вопиющей незаконности притязаний Помпея. Если бы не было оставшихся, Помпей и Красс выглядели бы теми, кем они и являлись: переодетыми диктаторами.
Много разных угроз посыпалось на головы Помпея и Красса, большей частью в форме обвинения в измене: мол, их осудят сразу же, как только они снимут с себя полномочия. Поэтому когда плебейский трибун Марк Лоллий Паликан (из Пицена) созвал специальное народное собрание во Фламиниевом цирке на Марсовом поле, все сенаторы, которые отвернулись от Помпея и Красса, наконец-то поняли, что происходит. Помпей и Красс собирались вывести себя из-под возможного обвинения в измене, вернув все полномочия трибунату и тем самым заставив благодарных народных трибунов узаконить их неприкосновенность, и таким образом уйти от ответа!
Многие в Риме хотели восстановления власти трибунов. Большинство – потому, что плебейский трибунат был уважаемым институтом, существовавшим в полном согласии с mos maiorum. И совсем немногие – потому, что скучали по бурной политической жизни и гудению толпы на Нижнем форуме, как было в прежние дни, когда какой-нибудь воинствующий демагог доводил плебс до кулаков и бывшие гладиаторы, нанятые в телохранители и охранники, разнимали дерущихся. Поэтому собрание Лоллия Паликана, широко разрекламированное как созванное обсудить восстановление прав плебейского трибуната, должно было привлечь толпы народа. А когда узнали, что скандальные кандидаты Помпей и Красс намерены выступать в поддержку Паликана, энтузиазм достиг высот, небывалых с тех пор, как Сулла превратил Плебейское собрание в довольно скучный мужской клуб.
Обычно в цирке Фламиния проводились не самые популярные игры, поскольку он едва вмещал пятьдесят тысяч зрителей. Но в день собрания, созванного Паликаном, все места были заняты. Пришедшие – все, кроме тех, кому посчастливилось находиться в двухстах футах от выступавших, – примирились с тем, что не услышат ни слова. Большинство выстроившихся по берегу Тибра явились только для того, чтобы потом сказать своим внукам: «Я был там в тот день, когда два кандидата в консулы, герои войны, обещали восстановить права плебейского трибуната». Потому что они это сделают! Они восстановят былое!
Паликан открыл собрание вдохновенной речью, стремясь обеспечить как можно больше голосов для Помпея и Красса на курульных выборах. Те, кто расположился близко, занимали достаточно высокое положение и имели большое влияние на выборщиков. Присутствовали все девять коллег Паликана, и все говорили в поддержку Помпея и Красса. Затем под громкие аплодисменты появился Красс. И говорил он тоже под аплодисменты. Это была серия интересных дивертисментов перед главным представлением. И вот – он, Помпей Великий! Одетый в сверкающие золотые доспехи, яркий, как солнце, великолепный. Ему не требовалось быть хорошим оратором, толпе было все равно, пусть бы даже он нес околесицу. Толпа накатила, чтобы поглазеть на Помпея Великого, и ушла домой, совершенно удовлетворенная.
Неудивительно, что в результате курульных выборов, состоявшихся в четвертый день декабря, Помпей стал старшим консулом, а Красс – младшим. Рим будет иметь консула-всадника. Рим предпочел его старшему по возрасту и вполне законопослушному коллеге.
– Итак, Рим заполучил первого консула, который никогда не был сенатором, – сказал Цезарь Крассу после выборов.
Он сидел с Крассом в лоджии виллы на холме Пинций, где однажды нумидийский царь Югурта замыслил заговор. Красс купил эту виллу, когда увидел длинный список блестящих иностранных имен. Все эти цари и политики арендовали ее в течение многих лет. Оба собеседника смотрели на государственных рабов, которые убирали ограждения, мостки и платформы для голосования с территории септы.
– Только потому, что он хотел быть консулом, – сказал Красс, передразнивая капризный тон Помпея, каким тот говорил всякий раз, когда ему перечили. – Он большой ребенок!
– В некотором роде – да. – Цезарь повернул голову, посмотрел в лицо Красса, как всегда спокойное. – Тебе придется делать всю работу. Он ведь ничего не умеет.
– Как будто я не знаю! Хотя он должен был уже кое-что усвоить из руководства по поведению сенатора и консула, составленного Варроном, – усмехнулся Красс. – Подумать только! Старший консул, которому приходится перелистывать руководство по поведению! Представляю, что сказал бы Катон Цензор.
– Он просил меня подготовить закон, согласно которому плебейскому трибунату будут возвращены все полномочия. Он говорил тебе об этом?
– Когда он мне что-нибудь говорил?
– Я отказался.
– Почему?
– Во-первых, потому, что он заранее решил, что будет старшим консулом.
– Он знал, что будет старшим консулом!
– И во-вторых, ты сам отлично сформулируешь любой закон, который вы двое хотите провести, – ты же был городским претором!
Красс покачал своей огромной головой, взял Цезаря за руку:
– Сделай это, Цезарь. Он будет счастлив. Как у всех испорченных больших деток, у него есть способность использовать нужных людей, чтобы достигнуть цели. Если ты не хочешь, чтобы тебя использовали, я готов понять. Но если считаешь, что это добавит тебе опыта в законотворчестве, тогда соглашайся. Никто не узнает – об этом он позаботится.
– Ты совершенно прав! – засмеялся Цезарь, потом стал серьезным. – Я хотел бы это сделать. У нас не было порядочного плебейского трибуна с тех пор, как я был мальчишкой. Последним был Сульпиций. И я предвижу время, когда все мы будем нуждаться в плебисцитах. Было очень интересно для патриция общаться с плебейскими трибунами так, как я общался с ними последнее время. Кстати, Паликану я уже нашел замену.
– Кто?
– Некий Плавтий. Не тот, что из древнего рода Сильванов. Этот из Пицена и, кажется, из семьи вольноотпущенников. Хороший парень. Он готов сделать все, что мне нужно, через возрожденное Плебейское собрание.
– Плебейских выборов еще не было. Плавтий может не пройти, – заметил Красс.
– Пройдет, – уверенно ответил Цезарь. – Он – человек Помпея.