– Я думаю об этом Квинте Курции. Легат Варрона Лукулла и префект Ахеи, когда Варрон Лукулл был наместником Македонии. Если бы Варрон Лукулл не был так занят во Фракии, покоряя бессов и совершая морские рейды по Данубию до самого моря, он сам проследил бы за тем, чтобы против Курция было выдвинуто обвинение. Но, вернувшись домой и узнав о небольшой растрате Курция, он посчитал, что уже слишком поздно и что сумма не стоит того, чтобы поднимать шум. Поэтому он так и не выдвинул обвинения. Но там можно кое-что накопать, а Варрон Лукулл с удовольствием поможет нам вытащить на берег эту рыбешку. Я подам иск городскому претору против Квинта Курция, чтобы дело слушалось в суде по делам о вымогательствах, – сказал Гортензий.
– Что означает, – тут же добавил Веррес, – что Луций Котта прикажет Глабриону принять к производству то дело, которое поступит раньше. И как ты говоришь, это будет дело Курция. Тогда, поскольку ты выступишь защитником, ты протянешь дело до конца года! Цицерон и мое дело будут вынуждены ждать. Блестяще, Квинт Гортензий, просто блестяще!
– Да, думаю, хитро придумано, – самодовольно согласился Гортензий.
– Цицерон будет в ярости, – сказал Метелл.
– Я бы очень хотел посмотреть на него! – добавил Гортензий.
Но им не удалось увидеть ярость Цицерона. Как только он услышал, что Гортензий подал иск против экс-префекта Ахеи в суд по делам о вымогательствах, он сразу понял, чего добивается Гортензий. Его охватило смятение, а потом отчаяние.
Его любимый двоюродный брат Луций Цицерон приехал из Арпина и находился сейчас в Риме. Цицерон решил пойти к нему. И как только Цицерон вошел в его кабинет, по одному его виду брат понял, что он чем-то расстроен.
– Что случилось? – спросил Луций Цицерон.
– Гортензий! Он готовит другое дело для суда по делам о вымогательствах, которое будет слушаться, прежде чем я смогу собрать улики против Гая Верреса.
Цицерон сел – воплощение депрессии.
– И наше дело отложат до следующего года, а я готов поспорить на все мое состояние, что Метеллы уже сговорились с Гортензием сделать Марка претором, отвечающим за суд по делам о вымогательствах.
– И Гай Веррес будет оправдан, – заключил Луций Цицерон.
– Обязательно!
– Тогда тебе надо устроить так, чтобы твое дело слушалось первым, – сказал Луций Цицерон.
– Как, до конца квинтилия? Это же дата, которую наш друг Гортензий просил городского претора оставить для него. Я не сумею подготовиться к сроку! Сицилия огромна, сегодняшний ее наместник – шурин Верреса. Он будет мешать мне, куда бы я ни пошел. Говорю тебе, я не смогу, не смогу, не смогу успеть!
– Конечно сможешь, – сказал Луций Цицерон, вскочив. – Дорогой Марк Туллий, когда ты впиваешься зубами в дело, оно организовано наилучшим образом. Ты тщателен, вдумчив, твой метод превосходен! И ты очень хорошо знаешь Сицилию, у тебя там друзья, включая многих, кто пострадал от этого ужасного Гая Верреса. Да, наместник постарается помешать тебе, но все те люди, которых обидел Веррес, будут стараться еще больше! Сейчас конец апреля. Попытайся недели за две закончить свои дела в Риме. А я тем временем организую корабль, который доставит нас на Сицилию, куда мы направимся к середине мая. Давай, Марк, ты справишься!
– Ты действительно поедешь со мной, Луций? – просиял Цицерон. – Ты ведь почти такой же организованный человек, как я, ты же окажешь мне огромную помощь.
Его природный энтузиазм уже возвращался. Теперь задача не казалась ему невыполнимой.
– Мне нужно увидеться с моими клиентами. У меня недостаточно денег, чтобы нанять быстроходный корабль и галопом промчаться по всей Сицилии на двуколке, запряженной скаковыми мулами. – Он стукнул ладонью по столу. – Клянусь Юпитером, Луций, мне бы очень хотелось это сделать! Хотя бы только для того, чтобы увидеть лицо Гортензия!
– Тогда у нас все получится! – воскликнул Луций Цицерон, широко улыбаясь. – Пятьдесят дней от Рима до Рима – вот время, которое нам можно потратить на это дело. Десять дней на дорогу, сорок дней на сбор доказательств.
И Луций Цицерон направился через Эмилиевы ворота в порт Рима, чтобы переговорить с агентами по найму кораблей, а Цицерон пошел в дом на Квиринале, где остановились его клиенты.
Он хорошо знал старшего из них, Гиерона из Лилибея, который был этнархом в том западном порту Сицилии, где Цицерон был квестором.
– Мой кузен Луций и я должны за сорок дней собрать все свидетельства на Сицилии, – объяснил Цицерон, – если я хочу опередить Гортензия в суде. Мы сможем сделать это, если вы согласитесь понести финансовые расходы. – Он покраснел. – Я не богат, Гиерон, и не могу позволить себе быстроходный транспорт. Кому-то, возможно, придется заплатить за информацию. И конечно, свидетели, которых необходимо привезти в Рим.
Гиерону всегда нравился Цицерон, он восхищался им. Пребывание Марка Туллия в Лилибее было радостью для каждого сицилийского грека, который общался по делу с квестором. Потому что Цицерон был прекрасным администратором, а когда дело касалось бухгалтерских книг и финансовых проблем, вопросы решались быстро, четко и эффективно. Его любили, им восхищались еще и потому, что он являл собой огромную редкость: Цицерон был честным человеком.
– Мы будем счастливы предоставить тебе все необходимое, Марк Туллий, – сказал Гиерон. – Думаю, сейчас как раз время обсудить твой гонорар. Кроме денег, мы почти ничего не можем тебе дать. Я понимаю, что римские юристы не хотят брать наличными – слишком просто для цензоров вычислить сумму. Произведения искусства и тому подобные вещи – обычная плата, я знаю. Но у нас ничего не осталось, что было бы достойно тебя.
– Об этом не беспокойтесь! – весело сказал Цицерон. – Я точно знаю, что я хочу в качестве гонорара. Я намерен на следующий год баллотироваться на должность плебейского эдила, и у меня есть шанс победить. Мне бесполезно соревноваться с богатыми людьми, которые обычно становятся эдилами. Однако я смогу добиться большой популярности, если стану продавать зерно по низкой цене. Заплатите мне зерном, Гиерон, – это единственное золото, которое появляется из земли ежегодно. Я куплю его у вас, заплатив из штрафов, которые взимают эдилы. Но это будет не более двух сестерциев за модий. Если вы гарантируете продать мне зерно за эту цену, то другой платы не нужно. При условии, конечно, что я выиграю ваше дело.
– Договорились! – мгновенно согласился Гиерон и стал выписывать чек в свой банк на десять талантов на имя Цицерона.
Марк и Луций Цицерон находились в отъезде ровно пятьдесят дней, во время которых они работали, без устали собирая свидетелей и улики. И хотя наместник, пираты, магистраты Сиракуз и Мессаны, а также несколько римлян – сборщиков налогов всячески мешали, значительно больше людей (некоторые из них пользовались значительным влиянием) были заинтересованы помочь им. В то время как квесторские записи в Сиракузах либо отсутствовали, либо были крайне скудны, в Лилибее улик нашлось предостаточно. Появились свидетели – счетоводы, торговцы, не говоря уже о крестьянах, выращивающих зерно. И Фортуна не покидала Цицерона. Когда настало время возвращаться домой и оставалось только четыре дня из пятидесяти, погода стояла такая хорошая, что Марк Туллий, Луций и все свидетели вместе с записями смогли добраться до Остии в легкой, открытой шлюпке. Они прибыли в Рим в последний день июня. Оставался месяц, чтобы привести дело в порядок и выстроить обвинение.
В течение этого месяца Цицерон стал кандидатом в плебейские эдилы и работал над судебным процессом. Каким образом ему все удалось успеть, он так и не понял. Но дело в том, что Цицерон работал лучше, когда на его столе громоздились груды документов, так что самого юриста не было видно из-за вороха свитков и табличек. Решения возникали, как молнии, все вставало на свои места, серебряный язык и золотой голос озвучивали вдруг остроумные и мудрые мысли. Красивая голова, такая массивная, поражала всех своим благородством. И удивительный человек, который иногда сжимался от страха в самом темном уголке личности Цицерона, поднимался в полный рост. В течение этого месяца он даже придумал совершенно новый метод судопроизводства, который позволял представить присяжным огромную массу тяжких, убийственных улик так быстро и эффективно, что защите просто нечего было сказать.
Возвращение Цицерона из Сицилии, такое стремительное, что казалось, с момента отъезда минуло всего несколько дней, неприятно поразило Гортензия. Состряпать дело против несчастного Квинта Курция оказалось не так просто, как предполагал Гортензий. Даже с помощью Варрона Лукулла, Аттика и целого города Афин. Однако, спокойно поразмыслив, Гортензий убедил себя, что Цицерон блефует. Он никак не мог быть готовым раньше сентября!
По возвращении в Рим Цицерон не все нашел благополучным. Метелл и его младший брат проделали большую работу с его сицилийскими клиентами, которые теперь были уверены, что Цицерон потерял интерес к их делу, – он якобы взял огромную взятку от Гая Верреса, нашептывал Метелл через тщательно подобранных агентов. Цицерону понадобилось несколько раз побеседовать с Гиероном и его коллегами, чтобы узнать, почему все так взволнованы. А когда он узнал правду, устранить их страхи было нетрудно.
В квинтилии состоялись выборы – сначала курульные выборы в центуриатных комициях. Для дела Цицерона результаты оказались печальными. Гортензий и Метелл стали консулами на следующий год. Марк Цецилий вновь сделался претором. Затем состоялись выборы в трибутных комициях. Тот факт, что Цезарь был выбран квестором, заняв первую строчку, был едва замечен Цицероном. Наступил двадцать седьмой день квинтилия, и Цицерон стал плебейским эдилом вместе с Марком Цезонием. Они считали, что неплохо сработаются, и Цицерон был очень рад тому, что его коллега – зажиточный человек.
Благодаря действующим консулам Помпею и Крассу в Риме в то лето происходило так много всего, что выборы прошли незаметно. Вместо того чтобы нарочно раздувать их значение, чиновники и сенат хотели как можно быстрее покончить с выборами и забыть о них. Поэтому на следующий день после выборов в народном собрании были брошены жребии, распределяющие, чем именно каждый из новоизбранных магистратов будет заниматься в следующем году. Неудивительно, что жребий волшебным образом предоставил Марку Метеллу суд по делам о вымогательствах. Все было готово к тому, чтобы в начале нового года оправдать Гая Верреса.