На собрание пришел кузен Цезаря молодой Гай Котта, сын покойного консула Гая Котты. Хотя он еще не был членом сената, он имел полное право голосовать в своей трибе. Автором закона был его дядя Луций. Но, увидев Помпея и Красса, стоявших плечом к плечу, чего не наблюдалось уже несколько месяцев, он так громко крикнул, что шум и движение вокруг сразу стихли. Все посмотрели в его сторону.
– О-о! – крикнул он снова, еще громче. – Мой сон!
И он кинулся на ростру так неожиданно, что Помпей и Красс невольно бросились в стороны. Молодой Гай Котта встал между ними, обняв их, посмотрел на толпу в колодце комиция, и слезы хлынули у него по щекам.
– Квириты! – завопил он. – Прошлой ночью я видел сон! Юпитер Всесильный говорил со мной из облака и пламени. Он промочил меня насквозь, а потом высушил! Далеко внизу я видел две фигуры наших консулов, Гнея Помпея Магна и Марка Лициния Красса. Но не так, как я увидел их сегодня. Нет, в моем сне они стояли, повернувшись один на восток, другой – на запад, упрямо глядя в разные стороны. И голос Великого Бога сказал мне из облака и пламени: «Они должны уйти друзьями».
Наступила полная тишина. Тысяча лиц смотрели вверх, на них троих. Гай Котта опустил руки и вышел вперед, потом повернулся лицом к консулам.
– Гней Помпей, Марк Лициний, неужели вы не помиритесь? – спросил молодой человек звенящим голосом.
Несколько секунд никто не шевелился. Выражение лица у Помпея было суровое, у Красса – тоже.
– Ну давайте же, пожмите руки! Будьте друзьями! – крикнул Гай Котта.
Ни один из двоих не шевельнулся. Затем Красс повернулся к Помпею и протянул свою большую ладонь.
– Я с удовольствием уступлю первое место человеку, который назвал себя Великим, не отрастив еще бороды, и отметил не один, а два триумфа, не будучи сенатором! – громко проговорил Красс.
Помпей издал звук, средний между визгом и лаем, схватил лапу Красса и крепко пожал ее. Лицо его преобразилось. Они шагнули навстречу, положили голову на плечо друг другу. И толпа взревела. Вскоре новость о великом примирении разлетелась по Велабру, по Субуре. Люди бежали отовсюду – посмотреть, правда ли, что консулы помирились. Всю оставшуюся часть дня консулы ходили по Риму вместе, обменивались рукопожатиями, позволяя себя потрогать и принимая поздравления.
– Триумфы бывают разные, – сказал Цезарь дяде Луцию и кузену Гаю. – Сегодня был всем триумфам триумф. Я благодарю вас за помощь.
– Разве трудно было убедить их, что необходимо это сделать? – спросил молодой Гай Котта.
– Конечно нет. Может, они не понимают чего другого, но важность популярности сознают очень хорошо. Никто из них не способен к компромиссу, но я разделил заслуги поровну, и это их удовлетворило. Красс вынужден был проглотить свою гордыню и произнести все эти тошнотворные похвалы в адрес нашего дорогого Помпея. Но, с другой стороны, он стяжал лавры, первым протянув руку и пойдя на уступку. И получилось, что в состязании ради удовольствия толпы победил Красс. К счастью, Помпей этого не понял. Он думает, что победил он, потому что держался отчужденно и заставил своего коллегу признать его превосходство.
– Тогда лучше надеяться, – сказал Луций Котта, – что Магн так и не поймет, кто в действительности победил, пока год не закончится!
– Боюсь, что сорвалось твое собрание, дядя. Теперь тебе не унять толпу, чтобы проголосовать сейчас.
– Тогда проголосуем завтра.
Оба Котты и Цезарь покинули Римский форум. Они поднялись по лестнице Весталок на Палатин, но на полпути Цезарь остановился и оглянулся. Там, внизу, стояли Помпей и Красс в окружении счастливых римлян. И сами счастливые. О расколе забыто.
– Этот год был похож на водораздел, – заговорил Цезарь, возобновив подъем по лестнице. – Все мы перешагнули через своего рода барьер. У меня очень странное чувство, что наша жизнь должна измениться.
– Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, – заметил Луций Котта. – В этом году я вошел в историю со своим законом о составе жюри. И если я когда-нибудь решусь выдвинуть свою кандидатуру на консульских выборах, думаю, что это будет уже спад.
– О, я вовсе так не думаю! – засмеялся Цезарь.
– А что будут делать Помпей и Красс, когда год закончится? – спросил молодой Гай Котта. – Говорят, никто из них не хочет уезжать, чтобы управлять провинцией.
– Да, это правда, – подтвердил Луций Котта. – Оба возвращаются к частной жизни. А почему бы нет? У обоих совсем недавно были крупные кампании – оба они так богаты, что им не надо набивать кошельки провинциальными доходами. Они увенчали свое совместное консульство законами, чтобы оградить себя от подозрений в измене, и законами, предоставившими их ветеранам земли. На их месте я бы тоже не поехал в провинцию!
– На их месте тебе бы не понравилось, – возразил Цезарь. – Куда они могут отсюда поехать? Помпей говорит, что возвращается в свой любимый Пицен и больше никогда не переступит порог сената. А у Красса только одно желание – заработать ту тысячу талантов, которую он потратил в этом году.
Цезарь с удовольствием глубоко вдохнул.
– А я собираюсь в Дальнюю Испанию квестором при наместнике, который, к счастью, мне нравится.
– Бывший зять Помпея – Гай Антистий Вет, – усмехнулся молодой Котта.
Цезарь ничего не сказал о своем самом заветном желании: уехать в Испанию прежде, чем умрет тетя Юлия.
Но этому не суждено было сбыться. В середине февраля, в ненастную ночь, его позвали в дом Юлии. Аврелия уже несколько дней оставалась там.
Юлия была в сознании и все видела. Когда он вошел в комнату, взгляд ее немного посветлел.
– Я ждала тебя, – сказала она.
В груди стало больно от усилия сдержать чувства. Цезарь смог даже улыбнуться, целуя ее, потом сел на край кровати, как делал всегда.
– Ну вот я и пришел, – попробовал он шутить.
– Я хотела тебя видеть, – повторила она.
Голос ее был сильным, слова звучали отчетливо.
– Ты видишь меня, тетя Юлия. Что я могу для тебя сделать?
– А что бы ты для меня сделал, Гай Юлий?
– Все, что хочешь, – искренне ответил он.
– О, это меня успокаивает. Это значит, что ты меня простишь.
– Простить – тебя? – удивился он. – Ведь нечего прощать, абсолютно нечего!
– Простишь меня за то, что я не помешала Гаю Марию сделать тебя фламином Юпитера, – пояснила она.
– Тетя Юлия, никто не мог помешать Гаю Марию сделать то, что он решил! – воскликнул Цезарь. – Окрестности Рима усеяны могилами тех, кто пытался остановить его. Мне ни на мгновение не приходила в голову мысль винить тебя! И ты тоже не должна себя винить!
– Не буду, если ты не будешь.
– Я не виню тебя. Даю слово.
Юлия закрыла глаза, из-под век ее потекли слезы.
– Мой бедный сын, – прошептала она. – Ужасная судьба быть сыном великого человека… Надеюсь, у тебя не родится сыновей, потому что ты будешь велик.
Цезарь встретился взглядом с матерью и вдруг увидел чуть заметный румянец – она ревновала!
Реакция была мгновенной и жестокой. Цезарь обнял Юлию, прижался к ее щеке.
– Тетя Юлия, – прошептал он, – что же я буду делать без твоих объятий и поцелуев?
«Вот! – говорил матери его взгляд. – Это она была источником объятий и поцелуев, когда я был маленьким, а не ты! Ты никогда меня не целовала, не прижимала к груди! Как я буду жить без тети Юлии?»
Но тетя Юлия не ответила и не открыла глаз, чтобы посмотреть на него. Она уже больше ничего не говорила и никуда не смотрела. И так и умерла в его объятиях несколько часов спустя.
Луций Декумий с сыновьями и Бургунд тоже находились там. Цезарь отослал мать с ними домой, а сам шел, пробираясь сквозь толпы и никого не замечая. Тетя Юлия умерла, и никто, кроме него и его семьи, не знает об этом. Жена Гая Мария умерла, и никто, кроме него и его семьи, не знает об этом. Эта мысль пришла в тот момент, когда слезы готовы были хлынуть. Но он подавил их. Рим должен узнать о ее смерти!
– Похороны будут скромными, – сказала Аврелия, когда он вошел в ее квартиру уже на закате.
– О нет! – возразил Цезарь, необыкновенно высокий, излучающий мощь. – Похороны тети Юлии будут самыми грандиозными похоронами женщины со времени смерти Корнелии, матери Гракхов! И все маски предков будут продемонстрированы, включая маски Гая Мария и его сына.
Аврелия так и ахнула:
– Цезарь, ты не можешь этого сделать! Гортензий и Метелл – консулы, Рим опять стал мстительным. Некоторые плебейские трибуны – сторонники Гортензия – сбросят тебя с Тарпейской скалы, если ты выставишь imagines двух человек, которых Рим считает предателями!
– Пусть попробуют, – с презрением ответил Цезарь. – Я отправлю тетю Юлию в царство тьмы со всеми почестями, которых она заслуживает.
Это решение помогло легче перенести горе. Цезарь должен был делать что-то конкретное – выход, более достойный этой прекрасной, великодушной женщины, нежели потоки слез и постоянное ощущение невосполнимой утраты. Будь занятым чем-то, делай что-нибудь. Делай ради нее.
Конечно, он знал, как все осуществить. Надо, чтобы ни один магистрат не смог сорвать его планы или обвинить его, как бы они ни старались. Но лучше всего повернуть дело так, чтобы они даже не пытались. Похороны были организованы владельцами самых престижных похоронных бюро Рима по цене пятьдесят талантов серебром. За такую огромную сумму согласились участвовать все, несмотря на тот факт, что Цезарь намеревался выставить на обозрение маски Гая Мария и Мария-младшего. Были наняты актеры и колесницы для них. В ряду предков будут царь Анк Марций, Квинт Марций Рекс, Юл, первый консул из Юлиев, Секст Цезарь и Луций Цезарь, Гай Марий и его сын.
Но не это было самым важным решением. Самое главное Цезарь не доверит никому, кроме Луция Декумия и его братьев из общины перекрестка. Предстояло распространить по всему Риму весть, что великая Юлия, вдова Гая Мария, скончалась и будет похоронена через два дня в третьем часу. Все, кто хочет прийти, должны явиться. У Гая Мария не было государственных похорон, а голова его сына была выставлена на ростре. Поэтому похороны Юлии будут великолепны, и Рим сможет продемонстрировать свою запоздалую скорбь по Мариям.