– Никаких пленных, – велел Сулла. – Убейте всех стрелами, если они захотят сдаться.
На этой стадии жестокого сражения было бы трудно убедить солдат пощадить врагов, поэтому все самниты погибли.
Только после разгрома Сулла, теперь верхом на надежном муле, нашел время поинтересоваться судьбой Красса. Правого фланга не было видно. Не видно было и неприятеля. Красс и его противники исчезли.
Около полуночи явился гонец. Сулла бродил по старому лагерю Помпея Страбона, удостоверяясь в том, что лежащие повсюду неподвижные воины действительно мертвы. Он остановился, увидев нового человека.
– Тебя послал Марк Красс? – спросил Сулла гонца.
– Да, – ответил гонец.
– Где же Марк Красс?
– В Антемнах.
– В Антемнах?
– Враг дрогнул и отступил туда еще до наступления ночи. В Антемнах произошло еще одно сражение. Мы победили! Марк Красс послал меня спросить еды и вина для его людей.
Широко улыбнувшись, Сулла крикнул, чтобы отыскали все требуемое, а потом, верхом на своем муле, сопроводил караван вьючных животных по Соляной дороге до Антемн, в нескольких милях от места боя. Там Сулла и Ватия увидели город, невольно ставший ареной сражения и в результате разрушенный. Дома горели ярким пламенем, жители старались не дать пожару распространиться. И повсюду лежали мертвые тела, затоптанные охваченными паникой горожанами, старавшимися спасти свои жизни и имущество.
Красс ждал в дальнем конце Антемн, где он собрал уцелевших противников.
– Около шести тысяч, – сказал он Сулле. – Ватия взял самнитов, мне достались луканы, капуанцы и остатки людей Карбона. Тиберий Гутта убит, Марк Лампоний, я думаю, сбежал, у меня среди пленных Брут Дамасипп, Каррина и Цензорин.
– Хорошо поработали! – Сулла широко улыбнулся, демонстрируя десны. – Долабелле это не понравится, а я вынужден был обещать ему консульство на следующий год, чтобы он согласился оставаться на моей стороне. Но я знал, что выбрал правильного человека, назначив тебя, Марк Красс!
Ватия рывком повернул голову и посмотрел на Суллу, изумленный:
– Что? Долабелла потребовал такого? Cunnus! Mentula! Verpa! Fellator!
– Не обращай внимания, Ватия, ты тоже будешь консулом, – успокоил его Сулла, не переставая улыбаться. – Долабелле ничего это не даст. Он превысит полномочия, когда поедет управлять провинцией, и проведет остаток своих дней в ссылке в Массилии вместе с прочими дураками, злоупотребляющими положением. – Он махнул рукой в сторону вьючных животных. – Где ты хочешь перекусить, Марк Красс?
– Если я смогу найти другое место для пленных, то, думаю, здесь, – отозвался флегматичный Красс, по лицу которого совершенно не видно было, что он только что одержал важную победу.
– Я привел с собой кавалерию Бальба, чтобы сопровождать пленных на Виллу Публика, – сказал Сулла. – К тому времени, как они отправятся, уже рассветет.
Пока Октавий Бальб объезжал пленников Антемн, Сулла вызвал к себе Цензорина, Каррину и Брута Дамасиппа. Хотя они и потерпели поражение, побитыми они не выглядели.
– Ага! Думаю, собираетесь сразиться со мной еще когда-нибудь? – спросил Сулла, опять улыбаясь, но уже грустно. – Ну, мои римские друзья, не будет этого. Понтий Телезин мертв, а остальных самнитов я приказал убить стрелами. Поскольку вы связались с самнитами и луканами, я не считаю вас римлянами. Поэтому вас не будут судить за предательство. Вас казнят. Сейчас.
Таким образом, трое самых непримиримых врагов в этой войне были без суда обезглавлены прямо на поле под Антемнами. Тела их были брошены в огромную общую могилу, вырытую для всех мертвых врагов. Но головы Сулла положил в мешок.
– Катилина, друг мой, – обратился Сулла к Луцию Сергию Катилине, который приехал вместе с ним и Ватией, – возьми их, найди голову Тиберия Гутты, присовокупи голову Понтия Телезина, когда вернешься к Квиринальским воротам, а потом поезжай с ними к Офелле. Скажи ему, чтобы он зарядил этими головами свои орудия и по одной выстрелил по Пренесте.
Мрачное красивое лицо Катилины прояснилось, он оживился:
– С радостью, Луций Корнелий. Могу я попросить оказать мне одну услугу?
– Проси, но не обещаю.
– Позволь мне войти в Рим и найти Марка Мария Гратидиана! Я хочу его голову. Если Марий-младший ее увидит, он будет знать, что Рим – твой и его карьера закончилась.
Сулла медленно покачал головой, но это был не отказ.
– Ох, Катилина, ты – одно из моих самых драгоценных приобретений! Как же я тебя люблю! Ведь Гратидиан – твой шурин.
– Был моим шурином, – тихо сказал Катилина и добавил: – Моя жена умерла незадолго до того, как я присоединился к тебе.
Он не сказал, что Гратидиан подозревал его в убийстве: Катилина избавился от жены, чтобы заключить более выгодный брак.
– Ну что ж, Гратидиан все равно когда-нибудь умрет, – сказал Сулла и отвернулся, пожав плечами. – Добавь его голову к твоей коллекции, если думаешь, что это произведет впечатление на Мария-младшего.
Методично завершив все свои дела, Сулла, Ватия и сопровождающие их легаты устроили веселую пирушку с Крассом, Торкватом и людьми правого фланга, пока Антемны горели, а Луций Сергий Катилина с радостью вернулся в Рим осуществить свое страшное намерение.
После пирушки бессонный Сулла отправился в сторону Рима, но в город не вошел. Его гонец, посланный заранее, созвал сенат в храме Беллоны на Марсовом поле. По дороге Сулла остановился, чтобы удостовериться в том, что шесть тысяч пленных собраны рядом с храмом, и отдал необходимые распоряжения. После этого он слез с мула на довольно запущенном пустыре, который издавна называли Вражеской землей.
Конечно, когда звал Сулла, никто не посмел не явиться, поэтому в храме уже ждали около сотни человек. Они все стояли. Было бы неправильным ждать Суллу, сидя на складных стульях. Несколько человек держались спокойно, невозмутимо – Катул, Гортензий, Лепид. Некоторые были напуганы – Флакк, Фимбрия, младший Карбон. Но большинство были похожи на овец, бездумных и готовых идти за кем угодно.
В доспехах, без шлема, Сулла прошел сквозь их ряды, словно этих людей не существовало, и поднялся на подиум статуи Беллоны, которая появилась здесь только после того, как вошло в моду наделять человеческими чертами даже древних, безличных римских богов. Поскольку статуя богини войны тоже была облачена в доспехи, они выглядели под стать друг другу – вплоть до гневного взгляда на слишком уж греческом лице. Но она была наделена своеобразной красотой, в то время как о Сулле сказать такого было нельзя. Большинство присутствующих были потрясены его видом, хотя никто не посмел даже шевельнуться. Парик оранжевых кудрей слегка сбился на сторону, алая туника вся в грязи, пятна на лице алели среди остатков белой, как у альбиноса, кожи, словно озера крови на снегу. Многие из собравшихся были опечалены, но по разным причинам: кто – поскольку знал его хорошо и любил, а кто – поскольку надеялся, что властелин Рима будет хотя бы выглядеть подобающе. А этот человек являл скорее пародию на величие.
Когда Сулла заговорил, шлепая губами, его речь трудно было разобрать. Однако инстинкт самосохранения заставил их внимать каждому произнесенному слову.
– Я вижу, что вернулся как раз вовремя, – сказал он. – Вражеская земля заросла сорняками. Все надо убрать и заново покрасить. Дороги разбиты. Прачки на территории Виллы Публика на Марсовом поле развешивают белье. Славно вы потрудились на благо Рима! Дураки! Подлецы! Ослы!
Его обращение, вероятно, продолжалось бы в том же духе – едкое, саркастичное, злое. Но после того как он выкрикнул «Ослы!», слова его потонули в страшной какофонии, донесшейся со стороны Виллы Публика, – крики, вой, визг. Сначала все делали вид, что внимают речи победителя, но потом шум стал слишком тревожным, слишком жутким. Сенаторы задвигались, раздалось бормотание, все принялись беспокойно переглядываться.
Все стихло так же внезапно, как и началось.
– Что, овечки, испугались? – съязвил Сулла. – Ведь нет причины бояться! Просто мои люди наказали пару преступников.
После этого он спустился со своего места между ступнями Беллоны и вышел вон, казалось ни на кого не глядя.
– Боги! Он действительно в плохом настроении! – сказал Катул своему зятю Гортензию.
– Похоже на то, и я не удивляюсь, – ответил Гортензий.
– Он вытащил нас сюда только для того, чтобы мы послушали это, – заметил Лепид. – И кого же он наказывал, ты знаешь?
– Своих пленных, – объяснил Катул.
Так оно и было. Пока Сулла обращался к сенату, его люди казнили мечами и стрелами шесть тысяч пленных на Марсовом поле.
– Я буду вести себя очень хорошо при любых обстоятельствах, – признался Катул Гортензию.
– И почему же? – полюбопытствовал Гортензий, намного более заносчивый и уверенный в себе.
– Потому что Лепид был прав. Сулла позвал нас сюда только для того, чтобы мы послушали крики умирающих людей, которые посмели противостоять Сулле. То, что он говорит, не имеет никакого значения. Но вот что он делает, имеет огромное значение – для каждого из нас, кто хочет жить. Мы должны быть очень осмотрительны и не раздражать его.
Гортензий пожал плечами:
– Полагаю, ты слишком уж остро реагируешь, дорогой мой Квинт Лутаций. Через несколько недель все сойдет на нет. Он заставит сенат и собрания легализовать его подвиги и вернуть ему полномочия, потом засядет в сенате среди консулов в переднем ряду, и Рим заживет своей обычной жизнью.
– Ты действительно так считаешь? – Катул поежился. – Как он это сделает, понятия не имею, но я считаю, что мы будем жить под неусыпным пристальным взглядом Суллы, который надолго займет высшую ступень власти.
Сулла прибыл в Пренесту на следующий день, в третий день ноября. Офелла радостно приветствовал его, жестом показав на двух печальных солдат, стоявших под стражей неподалеку.
– Знаешь их? – спросил он.
– Возможно, но не припомню имен.
– Два младших трибуна из легионов Сципиона. Они примчались, как пара греческих мошенников, утром после сражения у Квиринальских ворот и пытались убедить меня, что сражение проиграно и ты убит.