Сулла взял листок у служащего сената, чья единственная обязанность была хранить документы. Секретарь, записывавший на восковых табличках все, что произносил Сулла, оторвался от своего занятия.
– Итак, консулы. Старший – Марк Туллий Декула. Младший – Гней Корнелий Долабелла.
Вдруг раздался чей-то голос. Фигура в тоге вскочила со стула – Квинт Лукреций Офелла.
– Нет! Нет, я говорю! Ты отдаешь консульство Декуле? Нет! Кто такой Декула? Ничтожество, которое торчало здесь в полной безопасности, в Риме, пока лучшие люди Рима боролись за тебя, Сулла! Чем таким отличился Декула? Почему он? У него недостанет сил даже подтереть твою задницу своей тогой, Сулла! Это непростительный, злобный, несправедливый обман! Назначение Долабеллы я могу понять – все твои легаты знают о сделке, которую ты с ним заключил! Но кто такой этот Декула? Что такого сделал этот Декула, чтобы стать старшим консулом? Я говорю – нет! Нет, нет, нет!
Офелла остановился, чтобы перевести дух. Заговорил Сулла:
– Мой выбор – старшим консулом будет Марк Туллий Декула. Вопрос закрыт.
– Тогда надо запретить тебе делать выбор, Сулла! У нас будут кандидаты и обычные выборы, и я выдвину свою кандидатуру!
– Не выдвинешь, – тихо сказал Сулла.
– Попробуй остановить меня! – выкрикнул Офелла и выбежал из помещения.
Снаружи роилась толпа, жаждавшая услышать результаты этого собрания сената, первого с тех пор, как Сулла был утвержден в должности диктатора. В толпе не оказалось людей, которые считали, что должны бояться Суллы, – те остались дома. Небольшая толпа, но тем не менее толпа. Расталкивая собравшихся, не обращая внимания на чины и звания тех, кто оказался у него на пути, Офелла кинулся вниз по ступеням сената, по мостовой, к колодцу комиций и – прямо к ростре, встроенной в его стену.
– Римляне! – крикнул он. – Подойдите сюда, послушайте, что я хочу сказать об этом незаконном монархе, которого мы добровольно назначили править нами! Он говорит, что необходимо выбрать консулов. Но кандидатов не будет – просто два человека по его выбору. Два никудышных, некомпетентных идиота, и один из них – Марк Туллий Декула, он даже не из знатного рода! Первый из его семьи сенатор-заднескамеечник, который пробрался в преторы при предательском режиме Цинны и Карбона! И все же он будет старшим консулом, в то время как такие люди, как я, остаются без награды!
Сулла поднялся и медленно прошел по мозаичному полу курии к портику, где постоял, жмурясь от яркого света и делая вид, что равнодушен к происходящему. На самом деле он зорко смотрел, как Офелла кричит с ростры. Не привлекая к себе внимания, примерно пятнадцать человек стали собираться у подножия сенатской лестницы.
Медленно, крадучись, сенаторы вышли из курии посмотреть и послушать, пораженные спокойствием Суллы. Они приободрились, глядя на него: Сулла вовсе не выглядел монстром, как они стали думать. Этот худой, жалкий человек просто не мог быть чудовищем!
– Вот, римляне… – продолжал Офелла громогласно, входя в раж. – Я не тот, кто может спокойно стерпеть подобные оскорбления! Я больше достоин быть консулом, чем такое ничтожество, как Декула! И я считаю, что граждане Рима, если им позволят выбирать, выберут меня, а не подлых ставленников Суллы! В былые времена, когда люди были не согласны с предложенными кандидатами, они выступали перед народом и выдвигали свои кандидатуры!
Взгляды Суллы и вожака небольшой группы, стоявшей внизу, встретились. Сулла кивнул, вздохнул и устало прислонился к колонне.
Ничем не примечательные люди тихо прошли сквозь небольшую толпу, приблизились к ростре, взошли на нее и взяли Офеллу. Мягкость их движений была кажущейся. Офелла яростно отбивался, но безуспешно. Они безжалостно сгибали его, пока он не упал на колени. Потом один из них взял Офеллу за волосы и откинул его голову назад, оголив шею. Взвился клинок. Когда голова отделилась от тела, человек, державший голову за волосы, покачнулся, потом высоко поднял голову, чтобы все могли видеть. В считаные мгновения Форум опустел, остались лишь ошеломленные сенаторы.
– Положите голову на ростру, – сказал Сулла, выпрямился и вошел в помещение.
Двигаясь как неживые, сенаторы последовали за ним.
– Итак, на чем я остановился? – спросил Сулла секретаря, который подался вперед и тихо что-то проговорил. – О да, понял! Спасибо! Я остановился на консулах. Далее я собирался говорить о преторах. Список! – Сулла протянул руку. – Спасибо. Итак, продолжаю… Мамерк Эмилий Лепид Ливиан. Марк Эмилий Лепид. Гай Клавдий Нерон. Гней Корнелий Долабелла-младший. Луций Фуфидий. Квинт Лутаций Катул. Марк Минуций Терм. Секст Ноний Суфенат. Гай Папирий Карбон. Я назначаю младшего Долабеллу городским претором, а Мамерка – претором по делам иноземцев.
Поистине удивительный список! Ясно, что ни Лепида, ни Катула, которые при обычных выборах могли бы рассчитывать на первые места, не должны были предпочесть двум лицам, которые активно сражались за Суллу. И вот они – преторы, в то время как сторонниками Суллы сенаторского статуса и надлежащего возраста пренебрегли! Фуфидий был вообще никто. А Ноний Суфенат – младший сын сестры Суллы. Нерон – некий второстепенный Клавдий, не имеющий никакого влияния. Терм – хороший солдат, но оратор никудышный, над ним всегда смеялись на Форуме. И словно чтобы досадить всем знатным римским родам, последним в списке преторов назван член семьи Карбона, который был сторонником Суллы, но ничем себя не проявил.
– Ты в списке, – шепнул Гортензий Катулу. – Они все еще покажут себя. Сулла не дурак, чтобы дать не ту работу не тому человеку. Меня интересует Декула. Настоящий бюрократ! Вот почему Сулла выбрал его: он должен был его выбрать, если учесть, что Долабелла добился консульства шантажом! Политика нашего диктатора будет проводиться скрупулезно, и Декула станет радоваться каждой казни.
Собрание продолжалось. Одно за другим звучали имена магистратов, и никто больше не возражал. Закончив, Сулла отдал список хранителю и опустил руки на колени.
– Я сказал все, что хотел, кроме того, что я отметил нехватку в Риме жрецов и авгуров и скоро издам закон, чтобы поправить эту ситуацию. А сейчас послушайте вот что! – вдруг заорал он, заставив всех вскочить с мест. – Жрецов больше выбирать не будут! Это верх нечестивости – бросать бюллетени, чтобы определить, кто будет служить богам! Это торжественное и государственное событие превращено в политический цирк, и в результате жреческие должности занимают люди, у которых нет ни традиций, ни уважения к обязанностям жреца. Если богам Рима не служить надлежащим образом, Рим не сможет процветать.
Сулла поднялся на ноги. Послышался чей-то голос. Удивленный, Сулла опять опустился в свое курульное кресло.
– Ты хочешь что-то сказать, дорогой Свиненок? – осведомился он, назвав Метелла Пия старым прозвищем, которое тот унаследовал от своего отца.
Метелл Пий покраснел, но с решительным видом встал. С момента его прибытия в Рим в пятый день ноября его заикание, почти исчезнувшее за последнее время, заметно усилилось. Он знал почему. Все дело в Сулле, которого он любил, но боялся. Однако Метелл Пий все же оставался сыном своего отца, а Метелл Нумидийский Свин дважды терпел ужасные побои на Форуме и один раз даже уехал в ссылку, но своими принципами не поступался. Поэтому сыну надлежало идти по стопам отца и поддержать честь семьи. И свое собственное dignitas.
– Лу-лу-ций Корнелий, т-т-ты ответишь н-н-на один вопрос?
– Ты заикаешься! – воскликнул Сулла почти нараспев.
– Д-д-да. Из-з-вини. Я постараюсь, – сказал Метелл Пий сквозь стиснутые зубы. – Известно ли тебе, Лу-лу-ций Корнелий, что людей убивают, а их имущество конфискуют п-п-по всей Италии и в Риме?
Сенат слушал затаив дыхание, что ответит Сулла: знал ли он? По его ли приказу это делалось?
– Да, я знаю об этом, – сказал Сулла.
Коллективный вздох, общая дрожь, и всех словно вдавило в стулья. Сенат услышал самое худшее. Метелл Пий упрямо продолжал:
– Я п-п-понимаю, что необходимо наказывать виновных, но ни один человек не был судим. Не мог бы ты объяснить м-м-мне ситуацию? Например, с-с-сказать мне, когда ты намерен подвести черту? И вообще, сохранится ли у нас правосудие? И кто решил, что эти люди совершили предательство, если их дело не рассматривалось в суде?
– Это по моему приказу они умерли, дорогой Свиненок, – строго ответствовал диктатор. – Я не намерен зря тратить деньги и время сената на суды для людей, чья вина не вызывает сомнений.
Свиненок не сдавался:
– Тогда… м-м-можешь ли ты мне сказать, от кого ты намерен еще избавиться?
– Боюсь, что не могу, – ответил диктатор.
– Тогда, если ты н-н-не знаешь, от кого будешь избавляться, то хотя бы кого ты намерен наказать?
– Да, дорогой Свиненок, это я могу сделать для тебя.
– В таком случае, Лу-лу-ций Корнелий, пожалуйста, поделись этим с нами, – закончил Метелл Пий с явным облегчением.
– Не сегодня, – сказал Сулла. – Мы снова соберемся завтра.
На следующий день рано утром, с рассветом, все вернулись в курию Гостилия, но мало кто казался выспавшимся.
Сулла уже ждал их в помещении сената, восседая в своем курульном кресле. Один писарь сидел со стилосом и восковыми табличками, другой держал в руках свиток папируса. Как только жертвоприношение и авгурии показали, что знамения благоприятствуют проведению собрания, Сулла протянул руку к свитку. Он посмотрел на бедного Метелла Пия, измученного беспокойством.
– Вот, – сказал Сулла, – список людей, которые или уже умерли как предатели, или скоро умрут как предатели. Их имущество теперь принадлежит государству и будет продано на аукционе. Любой мужчина или женщина, которые увидят человека, чье имя значится в этом списке, могут безнаказанно убить его.
Сулла передал список старшему ликтору.
– Прикрепи это на стену ростры, – велел он. – Пусть все граждане Рима узнают то, о чем один только мой дорогой Свиненок имел смелость спросить.