Плохие новости громоздились одна на другую. Карбон сбежал ночью. Сулла заставил отступить самнитов. Помпей и Красс разбили армию, которую Карбон бросил в Клузии. Свиненок и Варрон Лукулл контролировали Италийскую Галлию. Сулла вошел в Рим только на несколько часов, назначить временное правительство, – и оставил вместо себя Торквата с фракийской кавалерией, чтобы временное правительство могло успешно функционировать.
Сулла не пришел навестить Аврелию, что очень удивило ее сына. Удивило до такой степени, что он попробовал кое-что разузнать. О той неожиданной встрече недалеко от Теана Сидицийского Аврелия почти ничего не рассказывала. И теперь она сидела невозмутимая. Цезарь решил нарушить это спокойствие.
– Он должен был прийти к тебе! – сказал Цезарь.
– Он больше никогда ко мне не придет, – ответила Аврелия.
– Почему?
– Те посещения остались в прошлом.
– В том прошлом, когда он был достаточно красив, чтобы нравиться? – фыркнул ее сын, внезапно проявив так сурово подавляемый характер.
Аврелия застыла и уничтожающе посмотрела на Цезаря.
– Ты глуп и оскорбляешь меня. Уйди! – приказала она.
Он ушел. И никогда больше не затрагивал эту тему. Что бы Сулла ни значил для Аврелии, это ее дело.
Они слышали об осадной башне, которую соорудил Марий-младший, и о ее бесславном конце; о других его попытках прорваться сквозь стену Офеллы. А потом, в последний день октября, пришло ужасное известие о том, что девяносто тысяч самнитов стоят в лагере Помпея Страбона у Квиринальских ворот.
Следующие два дня были худшими в жизни Цезаря. Задыхаясь в своем жреческом наряде, связанный запретом дотрагиваться до меча и смотреть на умирающих, он закрылся в кабинете и приступил к работе над новой эпической поэмой – на латыни, не на греческом, – выбрав дактилический гекзаметр, чтобы сочинять было труднее. Шум сражения звенел в его ушах, но он постарался отвлечься от него и все продолжал плести этот сводящий с ума спондей и громоздить пустые фразы. Ему до боли хотелось быть там. Он признавался себе, что ему все равно, на чьей стороне драться, лишь бы драться…
И когда ночью звуки замерли, он быстро вышел из кабинета, разыскал мать, склонившуюся над счетами, и встал в дверях, трясясь от гнева.
– Как я могу написать что-то, если ничего не знаю? – выкрикнул он. – О чем слагали стихи великие поэты и писали историки, если не о войне и о воинах? Разве Гомер зря растратил жизнь на трескучие фразы? Разве Фукидид считал искусство пчеловодства подходящей темой для своего пера?
Аврелия знала, как осадить Цезаря, и произнесла холодным тоном:
– Вероятно, нет, – и возобновила свою работу.
В ту ночь миру пришел конец. Сын Юлии был мертв, все они были мертвы, и Рим принадлежал Сулле, который не пришел к Аврелии и не прислал никакого сообщения.
То, что сенат и центуриатные комиции проголосовали за то, чтобы он был диктатором, знали все и без конца об этом говорили. Луций Декумий рассказал Цезарю и молодому Гаю Матию, который жил в другой квартире на первом этаже их дома, о таинственном исчезновении всадников.
– Пропадают все, кто разбогател при Марии, Цинне или Карбоне. И это не несчастные случаи. Тебе повезло, что твой tata уже давно мертв, Прыщ, – сказал Луций Декумий Гаю Матию, который получил это неблагозвучное прозвище, как только научился ходить. – И твой tata тоже, молодой Павлин, – сказал он Цезарю.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Матий, нахмурившись.
– Я имею в виду вот что. Несколько с виду неприметных человек ходят по городу и «крадут» богатых всадников, – сказал квартальный начальник. – Большей частью вольноотпущенники. Но это не обычные болтливые греки-гомики. Все они носят имя Луций Корнелий. Мои братья по коллегии перекрестков и я называем их приспешниками Суллы. Потому что они все его люди. Попомните мои слова, это не сулит ничего хорошего. И я могу предсказать, что они еще много повыщипывают богатых всадников.
– Сулла не может этого делать! – сказал Матий, сжав зубы.
– Сулла может делать все, что захочет, – возразил Цезарь. – Его назначили диктатором. Это даже лучше, чем быть царем. Его эдикты имеют силу законов. Он не ограничен lex Caecilia Didia, из которого следует, что должно пройти семнадцать дней между провозглашением закона и его утверждением. Он даже не обязан обсуждать свои законы в сенате или в комициях. И его нельзя привлечь к суду ни за какие действия, даже за совершенные в прошлом. Однако, – добавил Цезарь задумчиво, – думаю, что Рим погибнет без твердой руки. Поэтому я надеюсь, что для Суллы все сложится удачно. И надеюсь, у него достаточно ума, прозорливости и смелости, чтобы сделать то, что должно.
– У этого человека, – сказал Луций Декумий, – достаточно наглости для всего.
Обитая в самом центре Субуры – беднейшего и самого разноязыкого района Рима, они понимали, что проскрипции Суллы не влияют на них так, как на жителей Карин, Эсквилина, Палатина, верхнего Квиринала и Виминала. Хотя некоторые всадники первого класса были значительно беднее, чем иные субуранцы, не многие из обитающих в Субуре обладали статусом выше казначейского трибуна и почти никто не имел компрометирующих политических связей.
Когда Юлия и Муция Терция увидели, что имя Мария-младшего стоит вторым сверху в первом списке, они пришли к Аврелии. Поскольку обычно Аврелия приходила к ним, их визит оказался сюрпризом. Они принесли весть о проскрипциях, которая еще не дошла до Субуры. Сулла постарался, чтобы Юлия долго не томилась ожиданием решения своей судьбы.
– Я получила уведомление, его принес мне претор по гражданским делам, Долабелла-младший. – Юлия поежилась. – Неприятный человек! Имение моего бедного сына конфисковано. Ничего нельзя спасти.
– И твой дом тоже? – побелев, спросила Аврелия.
– Все. У него имелся подробный список имущества. Все акции рудников в Испании, земли в Этрурии, наша вилла в Кумах, дом здесь, в Риме, еще земли, которые Гай Марий приобрел в Лукании и Умбрии, пшеничные латифундии на реке Баграде в провинции Африка, красильни в Иераполисе, стеклодувные мастерские в Сидоне. Даже ферма в Арпине. Все это принадлежит теперь Риму, и мне сказали, что все будет выставлено на аукцион.
– О, Юлия!
Но Юлия была из рода Юлиев. Она улыбнулась. И даже не одними губами.
– Не все так плохо! Я получила личное письмо от Суллы, в котором он говорит, что мне причитается сто талантов серебром от продажи. В такую сумму он оценивает мое приданое. Боги свидетели, я ведь выходила замуж без единого сестерция! Но я буду иметь сто талантов, потому что, как говорит Сулла, я – сестра Юлиллы. Ради нее, поскольку она была его женой, он не хочет, чтобы я нуждалась. Письмо довольно вежливое.
– Вообще-то, это немало, но после того, что ты имела, это ничто, – со вздохом сказала Аврелия.
– Я смогу купить неплохой домик на Длинной улице, и у меня еще будет приличный доход. Конечно, рабов продадут на аукционе вместе с домом, но Сулла позволил мне оставить Строфанта. Я так рада этому! Бедный старик чуть с ума не сошел от горя. – Юлия замолчала, ее серые глаза наполнились слезами. – Во всяком случае, я смогу устроиться довольно прилично. Жены или матери других поименованных в списке и того лишены. У них ничего не осталось.
– А как же ты, Муция Терция? – спросил Цезарь. – Ты записана как жена Мария или как дочь Муция?
По ней не было заметно, чтобы она горевала по мужу. Вот тетя Юлия – та горевала, хотя и не показывала этого. Но Муция Терция?
– Я записана как жена Мария, – ответила она, – поэтому я теряю свое приданое. Имение моего отца сильно обременено долгами. В его завещании мне ничего не выделено. Если что-то и было, мачеха все приберет к рукам. Моя мать в безопасности: Метелл Непот – сторонник Суллы. Но их два сына должны идти в завещании впереди меня. По пути сюда мы с Юлией обсудили этот вопрос. Я останусь с ней. Сулла запретил мне снова выходить замуж, поскольку я была женой Мария. Да в общем-то, я и не хочу другого мужа.
– Это кошмар! – воскликнула Аврелия. Она взглянула на свои запачканные чернилами пальцы с припухшими суставами. – Мы тоже можем оказаться в списке. Мой муж до конца оставался человеком Гая Мария. А после его смерти – человеком Цинны.
– Но этот дом записан на твое имя, мама. Поскольку все Котты – за Суллу, он должен остаться твоим, – сказал Цезарь. – Я могу потерять свою землю. Но по крайней мере, так как я – flamen Dialis, государство будет платить мне жалованье, а на Форуме у меня государственный дом. Я думаю, Циннилла потеряет свое приданое.
– А родственники Цинны потеряют все, – сказала Юлия и вздохнула. – Сулла хочет покончить с оппозицией.
– А что с Аннией? И старшей дочерью, Корнелией Цинной? – спросила Аврелия. – Мне никогда не нравилась Анния. Она была плохой матерью для моей маленькой Цинниллы. Она неприлично быстро снова вышла замуж после смерти Цинны. Поэтому, смею сказать, она не пропадет.
– Ты права. Она достаточно давно вышла замуж за Пупия Пизона Фруги, чтобы считаться женой именно Пупия, а не Цинны, – сказала Юлия. – Я многое узнала от Долабеллы, он с удовольствием рассказал мне, кто еще пострадает. Бедная Корнелия Цинна приписана к семье Гнея Агенобарба. Конечно, она потеряла свой дом, а Анния отказалась принять ее. Вероятно, она живет со старой теткой-весталкой на Прямой улице.
– Как же я рада, что мужья обеих моих девочек придерживались нейтралитета! – воскликнула Аврелия.
– У меня тоже есть новости, – заговорил Цезарь, чтобы отвлечь внимание женщин от их невзгод.
– Какие?
– Наверное, Лепид это предчувствовал. Вчера он развелся со своей женой, дочерью Сатурнина, Аппулеей.
– О, это ужасно! – воскликнула Юлия. – Я еще могу понять, почему те, кто выступал против Суллы, должны быть теперь наказаны, но для чего должны страдать их дети и дети их детей? Вся эта суматоха с Сатурнином случилась так давно! Сулле наплевать на Сатурнина. Напрасно Лепид так поступил с ней. Она ведь родила ему троих замечательных сыновей!