– Скажи ей, пусть проваливает.
– Господин, я не могу!
Сулла оторвался от письма и удивленно посмотрел на Хрисогона.
– А я и не думал, что существует кто-то в мире живых, перед кем ты можешь спасовать, – молвил Сулла, забавляясь. – Ты дрожишь, Хрисогон. Она тебя укусила?
– Нет, господин, – сказал управляющий, который был начисто лишен чувства юмора. – Но я думал, что она убьет меня.
– О, полагаю, я просто обязан увидеть эту женщину. Она назвала свое имя? Она смертная?
– Она назвала свое имя – Аврелия.
Сулла протянул руку, посмотрел на нее:
– Нет, я еще не превратился в прах.
– Впустить ее?
– Нет. Скажи ей, что я больше никогда не хочу ее видеть, – велел Сулла.
Но он не вернулся к письму Помпея. Письмо его больше не интересовало.
– Господин, она отказывается уйти, пока не увидит тебя.
– Тогда пусть слуги вынесут ее.
– Я пытался, господин. Они боятся дотронуться до нее.
– Да, правильно! – Раздраженный, Сулла закрыл глаза. – Хорошо, Хрисогон, впусти ее.
И когда Аврелия решительно вошла в комнату, он сказал:
– Садись.
Она села. Яркий зимний свет осветил ее всю. В палатке командующего в Теане свет сочился так скудно, что Сулла и не разглядел Аврелию толком, но теперь он видел ее отчетливо. Слишком худая – это должно было бы ее портить. Но получалось наоборот. Густой румянец, который раньше заливал ее щеки и красил губы, исчез, сделав кожу мраморной. Волосы не поседели. Не поддалась она и желанию выглядеть моложе, изменив стиль прически. Она продолжала зачесывать волосы назад и собирать их в пучок на затылке. Глаза Аврелии остались прекрасными, обрамленные густыми черными ресницами под черными бровями вразлет. Эти глаза в упор смотрели на Суллу.
– Пришла по поводу своего мальчика, конечно, – начал Сулла, откидываясь в кресле.
– Да.
– Тогда говори, я слушаю.
– Ты сделал это потому, что он так похож на твоего сына?
Потрясенный, Сулла не мог больше выдерживать ее упорный взгляд и уткнулся в письмо Помпея, пока боль от вонзенного жала не утихла.
– Да, я был поражен, когда увидел его, но нет, не поэтому.
И Сулла вновь устремил на нее холодный злой взгляд.
– Мне нравился твой сын, Луций Корнелий.
– Это не способ получить желаемое, Аврелия. Мой мальчик умер слишком давно. Я научился жить с моей болью, даже когда такие люди, как ты, пытаются извлечь из этого выгоду.
– Значит, ты знаешь, чего я хочу.
– Разумеется. – Он немного отодвинул кресло назад. – Ты хочешь, чтобы я сохранил тебе сына. Хотя своего сына я не сберег.
– Ты не можешь винить в этом ни меня, ни моего сына.
– Я могу обвинить любого, кого захочу. Я – диктатор! – выкрикнул он с пеной в уголках губ.
– Чепуха, Сулла! Ты сам не веришь в это! Я пришла просить тебя пожалеть моего сына, который заслуживает смерти не больше, чем заслуживал участи быть фламином Юпитера.
– Согласен, он не подходит для своей должности. Но он получил ее. Наверное, ты хотела этого.
– Ни я, ни мой муж. Нам приказали. Сам Марий, в промежутке между своими зверствами, – сказала Аврелия, презрительно вздернув верхнюю губу. – Марий же велел Цинне отдать моему сыну дочь. Цинна тоже не хотел, чтобы его дочь стала фламиникой!
Сулла сменил тему.
– Ты перестала носить одежды тех красивых цветов, которые раньше любила, – сказал он. – Это кружево тебе совершенно не идет.
– Опять ерунду говоришь! – не выдержала она. – Я здесь не для того, чтобы ласкать твой взор. Я здесь, чтобы просить за сына!
– Мне доставит большое удовольствие пожалеть твоего сына. Он знает, что ему нужно сделать. Развестись с отродьем Цинны.
– Он не разведется с ней!
– Почему? – воскликнул Сулла, вскочив. – Почему?
Легкий румянец покрыл ее щеки, окрасил ее губы.
– Потому, дурак, что ты сам намекнул ему, что она – его единственный способ избавиться от должности, которую он ненавидит всем сердцем! Развестись с ней, остаться фламином до конца своих дней? Да он лучше умрет!
Сулла так и разинул рот:
– Что?
– Ты дурак, Сулла! Дурак! Он никогда с ней не разведется!
– Не ругайся!
– Я буду говорить тебе все, что хочу, ты, злой старикашка!
Наступило странное молчание. Гнев Суллы утих так же быстро, как вспыхнул у Аврелии. Он отвернулся от окна и посмотрел на нее, словно на тяжкое испытание, которым она стала для него. Сейчас диктатор испытывал нечто большее, чем просто гнев.
– Давай сначала, – проговорил он. – Скажи мне, почему Марий сделал твоего сына фламином Юпитера, если никто из вас не хотел этого.
– Это связано с пророчеством, – пояснила она.
– Я слыхал об этом. Семикратный консул, Третий основатель Рима – он об этом всем уши прожужжал.
– Да, он рассказывал о пророчестве, однако далеко не все. Имелось еще одно предсказание, о котором он никому не говорил ни слова, пока не тронулся умом. Тогда он поведал Марию-младшему, который открыл все Юлии, а Юлия – мне.
Сулла опять сел, нахмурился и коротко бросил:
– Продолжай.
– Вторая часть предсказания касалась моего сына, Цезаря. Старая Марфа Сириянка предрекла, что он станет величайшим римлянином всех времен. И Гай Марий поверил ей и в этом. Он заставил Цезаря надеть одежды фламина, чтобы не дать ему возможности сделать политическую карьеру, – вымолвила Аврелия, побледнев.
– Потому что человек, который не может пойти на войну и не станет консулом, никогда не прославится, – кивнул Сулла и присвистнул: – Умница Марий! Блестяще! Сделай своего соперника фламином Юпитера – и ты победил. Не думал, что старик был так коварен.
– О, он был коварен!
– Интересная история, – заметил Сулла и снова взял письмо Помпея. – Ты можешь идти. Я тебя выслушал.
– Пожалей моего сына!
– Нет, пока он не разведется с дочерью Цинны.
– Он никогда этого не сделает.
– Тогда больше не о чем говорить. Уходи, Аврелия.
Еще одна попытка. Еще одна попытка ради Цезаря.
– Однажды я плакала по тебе. Тебе это понравилось. Сейчас я хотела бы заплакать снова. Но тебе не понравятся эти слезы. Они будут трауром по умершему великому человеку. Ибо сейчас я вижу человека, который стал таким маленьким, таким мелочным, что дошел до охоты на детей. Дочери Цинны всего двенадцать лет. Моему сыну восемнадцать. Они дети! А вдова Цинны бесстыдно гуляет по всему Риму, потому что она выскочила замуж за кого-то. И этот кто-то твой человек. Сына Цинны ты сделал нищим, ему осталось только покинуть страну. Еще один ребенок. А вдова Цинны процветает. Она-то не ребенок. – Аврелия насмешливо улыбнулась. – Анния рыжеволосая. Это ее волосы на твоей лысой старой башке?
После этого саркастического замечания она резко повернулась и вышла. Сразу же ворвался Хрисогон.
– Я хочу, чтобы кое-кого разыскали, – сказал Сулла, выглядевший отвратительно. – Найди одного человека, Хрисогон. Он не внесен в списки и не убит.
До смерти желавший узнать, что же произошло между хозяином и той необычной женщиной, – конечно же, между ними что-то было в прошлом! – управляющий вздохнул про себя: никогда ему этого не узнать. И он ответил очень спокойно:
– Личное дело, да?
– Можно сказать и так! Да, личное дело. Два таланта награды тому, кто отыщет Гая Юлия Цезаря, фламина Юпитера. Его следует доставить ко мне. И при этом ни один волос не должен упасть с его головы! Проследи, чтобы все они знали об этом, Хрисогон. Никто не убьет фламина Юпитера. Я просто хочу, чтобы он был здесь. Понял?
– Конечно, господин.
Но управляющий все не уходил. Он тихо кашлянул. Сулла уже вернулся к письму Помпея, однако, услышав кашель, поднял голову:
– Да?
– Я подготовил план, который ты поручил мне составить, господин, – когда я попросил тебя назначить меня ответственным за реализацию проскрипций. Я также нашел второго управляющего. Ты можешь с ним поговорить, если сочтешь нужным дать мне дополнительное поручение.
Последовала улыбка не из приятных.
– Ты действительно уверен, что справишься с двумя работами сразу, когда я найду тебе помощника?
– Будет лучше, если я начну совмещать обе работы, господин. Прочти мой план. Ты убедишься, что я разбираюсь именно в этой области. Зачем поручать проскрипции какому-нибудь казначею? Он побоится обращаться к тебе лично за разъяснением и будет использовать методы, принятые в казначействе, вместо более эффективных.
– Я подумаю и дам тебе знать, – сказал Сулла, снова беря злополучное письмо Помпея.
Он равнодушно смотрел, как управляющий выходит из комнаты, пятясь и кланяясь, потом кисло улыбнулся. Отвратительное существо! Жаба! Но именно такой человек и нужен, чтобы делать эту работу. Гнусная тварь. Но надежная. Если поручить это Хрисогону, можно быть уверенным, что никаких привилегий не будет. Без сомнения, Хрисогон найдет, как извлечь для себя выгоду, но никто лучше Хрисогона не знал, что ему будет очень-очень плохо, если это каким-либо образом отразится на Сулле. Последние конфискации следовало провести с соблюдением должных приличий: продажа имущества, опись финансов, драгоценностей, мебели, предметов искусства, акций и долей. Сулла, конечно, не мог справиться со всем этим сам, следовательно, делать это должен кто-то другой. Хрисогон прав. Лучше он, чем чиновник казначейства! Поставь на эту работу кого-нибудь оттуда – и ничего не будет сделано. Все надлежит проделать быстро. Но так, чтобы ни у кого не было повода сплетничать, будто Сулла нажился за счет государства. Хотя Хрисогон был теперь вольноотпущенником, он оставался человеком Суллы. И Хрисогон знал, что, если он допустит ошибку, хозяин тут же убьет его.
Довольный тем, что он решил главную проблему с проскрипциями, Сулла наконец обратился к письму Помпея.
Обстановка в провинции Африка и в Нумидии мирная и спокойная. Мне понадобилось всего сорок дней, чтобы выполнить твое задание. Я уехал из Лилибея в конце октября с шестью легионами и двумя тысячами кавалерии, оставив на Сицилии Гая Меммия. Оставлять на Сицилии гарнизон мне показалось нецелесообразным. Приехав на Сицилию, я сразу начал собирать флот и к концу октября имел уже восемьсот кораблей. Я люблю четкую организацию, это экономит массу времени. Как раз перед моим отплытием я послал гонца к мавретанскому царю Богуду, который держит войска в Иоле. Богуд сейчас правит из Иола, а в Тингисе он посадил младшего царя, Аскала. Все эти изменения произошли из-за раздора в Нумидии, где царевич Иарб узурпировал трон царя Гиемпсала. Мой гонец велел царю Богуду немедленно войти в Нумидию с запада, не задерживаясь ни под каким предлогом. Моя стратегия заключалась в том, чтобы заставить царя Богуда гнать Иарба на восток, пока он не наткнется на меня, и тогда я смог бы его атаковать.