К концу апреля снег начал таять, запахло весной. Жители этой части Италии говорили, что нынешняя зима на их памяти – самая суровая. А для Цезаря она оказалась самой тяжелой в жизни.
– Думаю, – сказала Гратидия, кузина Рии, – что Цезарь в конце концов умрет, если его не перевезти в Рим, где есть врачи, лекарства и хорошее питание, чего у нас в горах не сыщешь. В мальчике совсем не осталось живой крови. Поэтому он и не поправляется. Я не знаю, как его лечить, а ты запрещаешь мне позвать кого-нибудь из Амитерна, чтобы осмотреть его. Поэтому пора, Бургунд, тебе отправляться в Рим и рассказать о случившемся его матери.
Не вымолвив ни слова, Бургунд вышел из дома и стал седлать своего коня. Гратидия едва успела сунуть ему пакет с припасами – и он умчался.
– А я-то удивлялась, почему от вас ничего не слышно, – побледнев, сказала Аврелия. Она сильно прикусила верхнюю губу, словно ощущение боли помогало ей думать. – Я так тебе благодарна, Бургунд! Без тебя мой сын, конечно, умер бы. И прежде чем он действительно умрет, мы должны перевезти его в Рим. А теперь ступай к Кардиксе. Она и мальчики очень скучали по тебе.
Идти к Сулле бесполезно, это она знала. Если этот способ не подействовал перед Новым годом, то теперь, когда прошло уже четыре месяца нового года, не подействует и подавно. Репрессии продолжались, но, казалось, в эти дни не так интенсивно. Появились новые законы, хорошие или ужасные – в зависимости от того, чьим мнением поинтересоваться. Сулла был весь в делах.
Через несколько дней после разговора с Аврелией Сулла послал за Марком Пупием Пизоном Фруги и приказал тому развестись с Аннией, потому что она была вдовой Цинны. Когда Аврелия услышала об этом, у нее появилась слабая надежда в отношении Цезаря. Но хотя Пизон Фруги подчинился и поспешно развелся с Аннией, больше ничего не произошло. Рия писала Аврелии, что деньги проглотил тот, кого прозвали по размеру куска, который он в состоянии затолкать в свою пасть, и что Цезарь и Бургунд уехали. Но Рия ничего не писала о болезни Цезаря, и Аврелия полагала, что, раз известий больше нет, дела обстоят неплохо.
– Я пойду к Далматике, – решила она. – Может быть, одна женщина подскажет другой, какие подходы можно найти к Сулле.
Жена Суллы, которая приехала из Брундизия в декабре прошлого года, очень редко показывалась на улицах Рима. Некоторые говорили, что она больна; другие – что у Суллы нет времени на личную жизнь, поэтому он не обращает на нее внимания. Но никто не болтал о том, что Сулла заменил ее кем-то другим. Аврелия написала Далматике коротенькую записку, прося о встрече – желательно, когда Суллы не будет дома. Эта последняя просьба, постаралась она объяснить, вызвана лишь тем, что она, Аврелия, не хочет раздражать диктатора. Она также спрашивала супругу Суллы, нельзя ли устроить так, чтобы при разговоре присутствовала Корнелия Сулла. Аврелия хотела бы засвидетельствовать почтение той, которую некогда хорошо знала. Вероятно, Корнелия Сулла сможет ей что-то посоветовать в ее беде, ибо, заключала Аврелия, она обращается к ним со своим горем.
Сулла теперь жил во вновь отстроенном доме с видом на Большой цирк. Гостью ввели в помещение, пахнувшее свежей штукатуркой и красками. Все здесь имело вульгарный вид, который может стереть только время. Аврелию проводили через просторный атрий и еще более просторный сад перистиля в покои Далматики, которые были размером со всю квартиру Аврелии. Обе женщины встречались и раньше, но подругами не были. Аврелия не вращалась среди знати, жившей на Палатине, поскольку была домовладелицей – имела инсулу в Субуре – и не любила сплетничать за бокалом разбавленного вина со сластями.
Сказать правду, Далматика тоже не принадлежала к этому кругу. Много лет она провела взаперти по распоряжению ее первого мужа – Скавра, принцепса сената, и, как следствие, давно утратила девичий интерес к милой болтовне за бокалом разбавленного вина со сластями. Потом последовало бегство в Грецию, идиллия с Суллой в Эфесе, Смирне и Пергаме, рождение близнецов – и ужасная болезнь Суллы. Слишком много волнений, несчастий, тоски по родине, боли. С тех самых пор Цецилию Метеллу Далматику совершенно не занимали лавки, комедийные актеры, мелкие ссоры, скандалы и праздная жизнь. Кроме того, ее возвращение в Рим было для нее вроде триумфа: она увидела, что Сулла скучал без нее и, оказывается, любит ее больше, чем когда-либо.
Но Сулла не посвящал Далматику в свои дела, поэтому она ничего не знала о судьбе фламина Юпитера. Не знала она даже того, что Аврелия – мать фламина Юпитера. А для Корнелии Суллы Аврелия была лишь частью детства, ниточкой к далеким воспоминаниям о матери, которая слишком много пила, прежде чем покончила с собой, и к живым воспоминаниям о любимой мачехе Элии. Ее первый брак с сыном коллеги Суллы по консульству закончился трагически: ее муж погиб во время бунта на Форуме в период трибуната Сульпиция. Своим вторым браком, с младшим братом Друза Мамерком, Корнелия была очень довольна.
Женщины понравились друг другу. Каждую из них считали в Риме красавицей. И все три почувствовали, что время обошлось с ними куда более милосердно, чем со многими другими. Старшей, Аврелии, было сорок два, Далматике – тридцать семь, Корнелии Сулле – двадцать шесть.
– Сейчас ты больше похожа на своего отца, – сказала Аврелия Корнелии Сулле.
Глаза, слишком голубые и искрящиеся, чтобы быть похожими на глаза Суллы, блеснули весельем, и их обладательница засмеялась:
– О, не говори так, Аврелия! Моя кожа идеальна, и я не ношу парика!
– Бедный, – отозвалась Аврелия. – Это очень тяжело для него.
– Да, – согласилась Далматика, чья смуглая красота смягчилась с тех пор, как Аврелия видела ее последний раз, а глаза стали гораздо печальнее.
Разговор ненадолго перешел на светские новости. Далматика осторожно уводила его от неприятных тем, которые могла выбрать ее падчерица. Молчаливая Аврелия иногда вставляла слово-другое.
Далматика, у которой остались сын и дочь от первого мужа, Марка Эмилия Скавра, и еще были близнецы, с удовольствием говорила о своей старшей, Эмилии Скавре.
– Очень интересная девочка! – тепло произнесла она со счастливым видом. – Мы думаем, она беременна, хотя еще рано говорить об этом с уверенностью.
– А кто ее муж? – спросила Аврелия, которая никогда не следила, кто за кого вышел замуж.
– Маний Ацилий Глабрион. Они много лет были помолвлены, на этом настоял Скавр. Традиционные связи между семьями.
– Глабрион приятный человек, – заметила Аврелия, стараясь быть нейтральной.
На самом деле она считала его самодовольным, тщеславным крикуном, много уступавшим отцу.
– Он – тщеславный крикун, – спокойно возразила Корнелия Сулла.
– Ну, тебе он не подошел бы, зато подходит Эмилии Скавре, – сказала Далматика.
– А как поживает малышка Помпея? – быстро спросила Аврелия.
Корнелия Сулла вся засветилась:
– Очаровательна! Ей сейчас восемь, ходит в школу.
Поскольку Корнелия была дочерью Суллы и переняла от него некоторые свойства его противоречивого характера, то продолжала так:
– Конечно, она ужасно глупа! Я буду рада, если она достаточно освоит латынь, чтобы написать благодарственную записку. И уж конечно, она никогда не будет знать греческого! Поэтому хорошо, что она красива. Для девушки лучше быть красивой, чем умной.
– Конечно, когда дело касается поиска мужа. Но приличное приданое тоже помогает, – сухо проговорила Аврелия.
– О, у нее приличное приданое! – сказала мать Помпеи. – Папа стал очень богатым, и она унаследует кое-что от него да еще от Помпеев Руфов, которые совершенно переменились с тех пор, как я стала вдовой, живущей в их доме! Когда-то они меня презирали, но теперь я греюсь в лучах папиной славы. Кроме того, они боятся, что он может внести их в списки.
– Тогда можно быть уверенными, что Помпея найдет себе приличного мужа, – сказала Далматика и, став серьезной, посмотрела на Аврелию. – Я рада видеть тебя. Надеюсь, что могу считать тебя подругой, которой у меня никогда не было. Однако ты пришла не просто для того, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Ты слишком известна как разумная женщина, занимающаяся собственным доходным делом. В чем твое затруднение, Аврелия? Чем я могу помочь тебе?
Последовала история, рассказанная просто и без прикрас, как это было свойственно Аврелии. Ее выслушали в полной тишине.
– Мы должны что-то предпринять, – сказала Далматика, когда Аврелия закончила свое повествование, и вздохнула: – Луций Корнелий слишком занят, и я боюсь, что он не очень отзывчив. – Она поменяла положение на стуле, чувствуя себя неловко, и смущенно промолвила: – Ты много лет была его другом. Думаю, что если уж ты не сумела повлиять на него, то у меня почти нет шансов.
– Полагаю, что это не так, – решительно прервала ее Аврелия. – Да, действительно, он навещал меня время от времени, но уверяю тебя, между нами не было ничего предосудительного. Не моя так называемая красота привлекала его. Хотя это может прозвучать довольно прозаично, но его привлекал мой здравый смысл.
– Я верю тебе, – улыбаясь, сказала Далматика.
Инициативу проявила Корнелия Сулла.
– Ну, это давно уже быльем поросло, – поспешно заговорила она, – и не имеет отношения к нашим сегодняшним проблемам. Ты совершенно права, Аврелия, не желая идти к tata одна. Но вам стоит увидеться с ним снова, и чем скорее, тем лучше. Сейчас он как раз работает над законами. Это должна быть официальная делегация. Жрецы, родственники-мужчины, весталки, ты. Мамерк поможет, я поговорю с ним. Кто ближайшие родственники Цезаря?
– Котты – три моих сводных брата.
– Хорошо, они все украсят делегацию! Гай Котта – понтифик, а Луций Котта – авгур, что хорошо и с религиозной точки зрения. Я знаю, Мамерк за тебя замолвит слово. И нам понадобятся четыре весталки. Фонтея – старшая весталка. Лициния. И дочь Цезаря Страбона, Юлия из семьи Цезарей. Ты знаешь кого-нибудь из весталок?