Часть IIIЯнварь 81 г. до Р. Х. – (секстилий) август 80 г. до Р. Х
Не прошло и двух месяцев, как Сулла решил, что Рим свыкся с проскрипционными списками. Массовое убийство осужденных оказалось не столь вызывающим, как резня, устроенная Марием в течение нескольких дней его седьмого консульства. Улицы Рима не были залиты кровью, не громоздились груды тел на Нижнем форуме. Тела осужденных (Сулла запретил хоронить жертвы и совершать над ними погребальные ритуалы) тащили мясными крюками, зацепив за грудину, к Тибру и бросали в его воды. Только головы складывали на Форуме по периметру общественного фонтана, называвшегося Сервилиев бассейн.
Когда набралось достаточное количество имущества, конфискованного для государства Хрисогоном, появилось несколько новых законов: вдова поименованного в списке не могла вступить во вторичный брак; восковые маски Гая Мария, Мария-младшего, Цинны или его предков нельзя демонстрировать на семейных похоронах.
Дом Гая Мария продали на аукционе Сексту Перквитинию, внуку человека, создавшего состояние этой семьи, и соседа Мария. Теперь там размещались произведения искусства, принадлежавшие Перквитинию.
Сначала на аукционы, проводимые Хрисогоном, выставлялись поместья внесенных в списки. Зажиточные покупатели платили за эти земли высокую цену, но постепенно денег для покупки делалось все меньше, так что к десятому аукциону цены упали. Именно тогда Марк Красс вступил в игру. Действовал он хитро. Вместо того чтобы биться за лучший лот аукциона, он выбирал наименее лакомые куски и покупал их по очень низкой цене. Луций Сергий Катилина действовал более грубо. Он информировал Хрисогона о подслушанных разговорах, и таким образом ему удалось включить в списки сначала своего старшего брата Квинта, а затем и своего зятя Цецилия. Брат был отправлен в ссылку, а зять умер. Катилина обратился к Сулле, чтобы тот издал специальный закон о наследовании, аргументируя тем, что ни в одном случае он не был упомянут в завещании и не являлся прямым наследником осужденных – у обоих остались сыновья. Когда Сулла удовлетворил его просьбу, Катилина стал богатым, не потратив на аукционах ни сестерция.
Поэтому, когда Сулла отмечал свой триумф в последний день января, не только погода стояла холодная. В Риме было прохладно еще и в переносном смысле. Простой люд вышел на улицы, чтобы почтить диктатора, но всадники остались дома, очевидно полагая, что, если Сулла или Хрисогон увидят выражение их лиц, они окажутся в следующем же проскрипционном списке. Диктатор продемонстрировал трофеи и дань, уплаченную провинцией Азия и царем Митридатом, стараясь при этом скрыть тот факт, что окончание войны было поспешным и преждевременным. Поэтому, учитывая богатства неприятеля, трофеи разочаровывали.
На следующий день Сулла устроил выставку, показав вещи, конфискованные у Мария-младшего и Карбона. Он не забыл сообщить зрителям, что эти богатства будут переданы в храмы и людям, у которых все это было отобрано. В этот день возвращенные ссыльные – Аппий Клавдий Пульхр, Метелл Пий, Варрон Лукулл и Марк Красс – шли не как сенаторы Рима, а именно как возвращенные ссыльные, хотя Сулла пощадил их чувство собственного достоинства, разрешив им надеть шапочки, которые обычно носили вольноотпущенники.
Оказалось, что укротить Помпея гораздо труднее, чем примирить Рим с проскрипциями, как понял Сулла за день до своего триумфа. Помпей проигнорировал инструкции диктатора и плыл со всей своей армией из Африки в Италию. Из Тарента он послал Сулле письмо, в котором сообщал, что армия отказалась отпустить его одного, без преданных ему солдат, и он был бессилен остановить эту массовую погрузку (не объяснив при этом, как ему удалось набрать достаточное количество кораблей для пяти легионов и двух тысяч коней). В конце своего послания он вновь просил разрешения отметить триумф.
Диктатор немедленно отправил с курьером письмо в Тарент, в котором вторично отказывал Помпею в триумфе. А у того просто слюни текли от желания триумфально прошествовать по Риму. Тот же курьер доставил ответное письмо, в котором Помпей извинялся за непокорных солдат, которых он не мог контролировать. Эти непослушные солдаты упрямо настаивают на том, чтобы их любимому военачальнику позволили отметить заслуженный триумф! Если диктатор откажет опять, то Помпей очень боится, что его люди возьмут решение этого вопроса в свои руки и маршем двинутся на Рим. Сам он – конечно! – сделает все, что в его силах, чтобы не допустить этого.
Курьер отправился по Аппиевой дороге в Тарент со вторым письмом от Суллы, в котором содержался третий отказ: «Никакого триумфа». Третий отказ – это уж слишком. Шесть легионов Помпея и две тысячи конников действительно двинулись маршем на Рим. Их дорогой военачальник шагал рядом с ними, сообщив Сулле в очередном письме, что он делает это только для того, чтобы не дать своим людям совершить что-нибудь такое, о чем они могут потом пожалеть.
Сенат знал об этой эпистолярной дуэли и пришел в ужас от наглости двадцатичетырехлетнего всадника. Он издал senatus consultum в поддержку всех приказов Суллы. Но когда Сулла и сенат узнали, что Помпей и его армия добрались до Капуи, они решили положить этому конец. Наступил уже конец февраля, начались зимние вьюги, Марсово поле было переполнено, потому что там расположились другие армии: два легиона Луция Лициния Мурены, экс-правителя провинции Азия и Киликии, и два легиона Гая Валерия Флакка, экс-правителя Заальпийской Галлии. Оба готовились отметить триумф.
Вслед за отправленным письмом, приказывающим Помпею оставаться в Капуе (попутно Помпею сообщалось, что Марсово поле уже занято четырьмя легионами закаленных в боях солдат), диктатор сам покинул Рим и двинулся в Капую в сопровождении консулов Декулы и старшего Долабеллы, великого понтифика Метелла Пия, принцепса сената Флакка и эскорта ликторов. С ним не было ни одного солдата для защиты.
Письмо Помпей получил, будучи еще в Капуе. Новость о том, что четыре легиона закаленных в боях солдат стоят лагерем под Римом, вызвала шок и заставила остановиться. В планы Помпея не входило воевать с Суллой. Этот марш был просто блефом с целью получить разрешение на триумф. И выяснить, что у диктатора под рукой четыре опытных легиона, было для Помпея как ушат холодной воды. Сам-то он знал, что только блефовал. Но знал ли об этом Сулла? Конечно нет! Откуда бы? Для Суллы этот марш выглядел как повторение его собственного похода из Капуи. Помпей перепугался.
Поэтому, когда стало известно, что Сулла собственной персоной выехал в Капую без армии, Помпей поспешил из лагеря по Аппиевой дороге – тоже без армии. Обстоятельства этой встречи напоминали их первое свидание у брода через реку Калор. Но сегодня Сулла был трезв и чинно восседал на своем неизменном муле. На нем была toga prаetexta с пурпурной полосой, его сопровождали двадцать четыре ликтора, дрожавшие от холода в своих малиновых туниках, подпоясанных черными кожаными ремнями с медными бляшками. В пучках прутьев торчали грозные топоры. За Суллой следовало еще тридцать ликторов: двенадцать принадлежали Декуле, двенадцать – старшему Долабелле и шесть – принцепсу сената, который находился в ранге претора. Поэтому зрелище было куда более достойным и впечатляющим, чем тогда, у брода. Более соответствовало первоначальным фантазиям бедняги Помпея.
Сулла заметил, что за двадцать два месяца со времени их первой встречи Помпей возмужал. Он провел одну кампанию вместе с Метеллом Пием и Крассом, другую – в Клузии с Суллой и Крассом и третью – самостоятельно за границей. Так что теперь он надел свои лучшие золотые доспехи и прекрасно смотрелся на своей превосходной лошади. Сулла и сопровождавшие шли пешком. Не желая выглядеть слишком воинственным, Помпей спешился.
На Сулле был венец из трав, как напоминание о том, что Помпею еще не удалось завоевать этой награды. Дурацкий парик, лицо в шрамах – но каждой клеточкой своего тела он был ДИКТАТОР. Помпей сразу отметил это. Ликторы встали по сторонам дороги, по двенадцать человек с каждой стороны, чтобы загорелый молодец в золотых доспехах мог подойти к Сулле. Диктатор остановился на дороге, расставив сопровождавших с таким расчетом, что сам он находился немного впереди всех, но не был от них изолирован.
– Ave, Помпей Великий! – выкрикнул Сулла, вскинув правую руку.
– Ave, диктатор Рима! – выкрикнул Помпей, вне себя от радости.
Сулла при всех назвал его третьим именем, которое он сам себе придумал, и теперь он официально мог быть Помпеем Великим!
Они поцеловались в губы – ни один при этом не испытал удовольствия. И вслед за ликторами они медленно пошли в направлении лагеря Помпея. Остальные последовали за ними.
– Ты готов признать меня Великим! – не выдержал счастливый Помпей.
– Это только прозвище, как и Мясничок, – ответил Сулла.
– Моя армия настроена праздновать триумф, Луций Корнелий.
– Твоя армия не имеет абсолютно никакого права решать этот вопрос, Гней Помпей Великий.
Помпей развел руками.
– Что же я могу сделать? – воскликнул он. – Они не слушаются меня!
– Чепуха! – резко прервал его Сулла. – Конечно, ты понимаешь, Помпей, что за время нашей переписки – которая началась, когда ты был в Утике, – ты продемонстрировал свою некомпетентность и неспособность управлять войском?
Помпей покраснел, его маленький рот стал еще меньше.
– Это несправедливая критика!
– Очень даже справедливая. Ты сам признал это аж в трех письмах.
– Ты нарочно не хочешь понять! – выкрикнул Помпей с пылающим лицом. – Они ведут себя так, потому что любят меня!
– Любят они тебя или ненавидят, непослушание есть непослушание. Будь это мои солдаты, я бы казнил каждого десятого.
– От такого непослушания никому нет вреда, – неуклюже попытался протестовать Помпей.
– Ты прекрасно знаешь, что послушание должно быть полным. А ты угрожаешь законно назначенному диктатору Рима.
– Это не поход на Рим, Луций Корнелий, это поход к Риму, – мучительно оправдывался Помпей. – Есть же разница! Мои люди просто хотят увидеть, как я получу то, что мне полагается.