Цицерон выпрямил спину, в его карих глазах мелькнул интерес. Он наклонил голову и бросил на Мессалу Нигера косой взгляд исподлобья:
– Дело об убийстве – и такое сложное? Почему?
– Тот, кто возьмется защищать Росция из Америи, затронет всю систему проскрипций Суллы, – сказал Мессала Нигер. – Чтобы оправдать Росция, нужно будет доказать, что Сулла и его проскрипции абсолютно коррумпированы.
Большой рот с пухлой нижней губой сложился в трубочку, словно для свистка.
– О боги!
– Да, действительно. Заинтересовался?
– Не уверен…
Цицерон нахмурился, не зная, что предпринять. Конечно, ему хотелось сохранить свою шкуру. Но в то же время такое трудное дело, возможно, принесет Цицерону законные лавры, каких никакое другое не могло бы ему доставить.
– Расскажи мне об этом, Нигер. Потом я приму решение.
И Нигер стал рассказывать, и рассказывал он достаточно искусно, чтобы вызвать у слушателя интерес.
– Секст Росций – мой ровесник, мы с ним учились в одной школе. Оба мы прослужили шесть кампаний под командованием Луция Цезаря, а потом Суллы в Кампании. Отец Росция владел большей частью Америи, включая не менее тринадцати прибрежных поместий вдоль реки Тибр. Он сказочно богат! Росций – его единственный сын. Но есть еще два кузена, сыновья его брата, которые все и заварили. Старый Росций поехал в Рим в гости в начале года и в Риме был убит. Я не знаю, кузены ли это сделали, и Росций-младший тоже не знает. – Мессала Нигер поморщился. – Весть об убийстве отца принес в Америю агент двоюродных братьев. И этот агент ничего не сообщил бедняге Росцию! Вместо этого он передал всю информацию кузенам, которые сговорились отобрать имущество у моего друга.
– Думаю, я начинаю понимать, – сказал Цицерон, ум которого был остер как бритва, когда дело касалось человеческого вероломства.
– Волатерры тогда только что восстали, и Сулла находился там, руководя началом осады. Хрисогон был с ним.
Нет нужды растолковывать Цицерону, кто таков этот Хрисогон. Весь Рим знал печально знаменитого бюрократа, отвечавшего за списки, бухгалтерию и всю информацию относительно проскрипций Суллы.
– Кузены поехали в Волатерры, где побеседовали с Хрисогоном, который заключил с ними сделку. За огромную сумму он согласился внести имя уже умершего отца Росция в один из старых проскрипционных списков. Затем Хрисогон якобы случайно увидит обычный отчет об убийстве и сделает вид, будто припоминает, что это имя когда-то было в числе проскрибированных. И вот что произошло. Имущество отца Росция стоимостью в шесть миллионов было немедленно выставлено на аукцион Хрисогоном, который и приобрел его сам за две тысячи. Как тебе это нравится?
– Мне нравится этот негодяй! – воскликнул Цицерон с видом охотничьей собаки, сделавшей стойку.
– А мне – нет! Я презираю этого человека! – возразил Мессала Нигер.
– Да, да, он отвратителен. Но что было дальше?
– Все это случилось еще до того, как Росций узнал, что его отец мертв. Первый намек он получил, когда появился кузен номер два, который доставил проскрипционный ордер Хрисогона, лишавший Росция отцовского имущества. Хрисогон прибрал себе десять из тринадцати поместий, сделал кузена номер два своим управляющим и агентом, поселил у себя в доме. Другие три поместья Хрисогон отдал кузену номер один – в качестве платы. Удар для бедного Росция оказался двойным: он узнал не только то, что его отец был проскрибирован несколько месяцев назад, но и то, что он убит!
– И Росций поверил всей этой лжи? – удивился Цицерон.
– Абсолютно. А почему он не должен был верить? Каждый, у кого в кармане болталась хотя бы пара сестерциев, мог оказаться в проскрипционном списке, живи он в Риме или в Америи. Росций поверил! И выехал!
– Кто почуял неладное?
– Городские старейшины, – сказал Мессала Нигер. – Сын никогда не знает отца так, как знают его друзья. Это логично. Друзья воспринимают человека более объективно, к их отношению не примешиваются эмоции, присущие сыну.
– Правда, – согласился Цицерон, который не ладил со своим отцом.
– Они посовещались между собой и пришли к единому мнению: в теле старика не было ни косточки ни от Мария, ни от Цинны, ни от Карбона. Они решили поехать в Волатерры и добиваться аудиенции у Суллы, просить его отозвать проскрипцию и позволить Росцию наследовать имущество отца. Они собрали массу показаний и отправились немедленно.
– В сопровождении которого из кузенов? – спросил проницательный Цицерон.
– Ты прав, – улыбнулся Мессала Нигер. – Их сопровождал кузен номер один, который взял на себя главную роль! А тем временем кузен номер два галопом поскакал в Волатерры предупредить Хрисогона. Все сложилось таким образом, что депутация так и не увидела Суллу. Все подступы к диктатору были заблокированы Хрисогоном, который забрал у них собранные материалы и обещал им, что он убедит диктатора отозвать проскрипцию. «Не беспокойтесь! – сказал он. – Все сложится наилучшим образом, и Росций унаследует отцовское имущество».
– И никто не заподозрил, что беседует с истинным хозяином десяти из тринадцати поместий? – недоверчиво спросил Цицерон.
– Ни один человек, Марк Туллий!
– Примета времени, не так ли?
– Боюсь, что так.
– Продолжай, пожалуйста.
– Прошло два месяца. В конце концов друзья старого Росция сообразили, что их попросту надули, ибо никакого приказа об отмене проскрипции не появилось, а оба кузена теперь жили на средства конфискованного имущества, словно хозяева. Небольшое расследование показало, что кузен номер один является хозяином трех поместий, а Хрисогон – остальных десяти. Старики пришли в ужас, когда предположили, что Сулла замешан в этом преступлении.
– А ты веришь в то, что он соучастник? – спросил Цицерон.
Мессала Нигер долго думал и наконец покачал головой:
– Нет, Цицерон, я сомневаюсь.
– Почему? – спросил прирожденный юрист.
– Сулла – жестокий человек. Если честно, он ужасает меня. Говорят, что в юности он убил нескольких женщин из-за их денег, что он прошел в сенат по их трупам. Я немного узнал его, когда служил в армии. Я был слишком молод, чтобы подружиться с ним. Он всегда был рядом, всегда занят, всегда держал все под контролем. А еще он потряс меня своей аристократической скрупулезностью. Ты понимаешь, что я хочу этим сказать?
Цицерон почувствовал, как легкий румянец заливает его кожу, но сделал вид, что спокоен. Знал ли он, что имеет в виду аристократ-патриций Марк Валерий Мессала Нигер, рассуждая об аристократической скрупулезности? О да! Никто не понимал этого лучше, чем Цицерон, который был «новым человеком» и страшно завидовал патрициям – таким, как Мессала Нигер и Луций Корнелий Сулла.
– Думаю, что знаю, – выговорил он хладнокровно.
– У Суллы есть темная сторона. Он убьет меня или тебя не колеблясь, если ему потребуется. Однако на то должны быть причины, достойные патриция. Он не сделает этого ради тринадцати роскошных поместий на берегах Тибра. Если он захочет пойти на аукцион имущества проскрибированных, где сможет выбрать несколько дешевых поместий, то он, конечно, пойдет туда. Я не утверждаю, что он этого не сделает. Но тайком обогатиться самому или обогатить своего вольноотпущенника нечестным путем, когда на карту поставлена его карьера? Нет. Не похоже. Для него честь имеет очень большое значение. Я вижу это по его законам, которые считаю честными законами. Я могу не согласиться с ним в том, что плебейских трибунов следует лишить власти, но он сделал это законно и открыто. Он – римский патриций.
– Значит, Сулла ничего не знает, – задумчиво подытожил Цицерон.
– Я считаю, что это так.
– Прошу, продолжай, Марк Валерий.
– В то же самое время, когда старейшины Америи стали предполагать, что Сулла был соучастником преступления, мой друг Росций заговорил. Знаешь, бедняга действительно несколько месяцев был страшно подавлен. Прошло много времени, пока он сказал хоть что-то, но как только он заговорил, произошло несколько покушений на его жизнь. Поэтому два месяца назад он бежал в Рим и укрылся у старого друга своего отца, бывшей весталки Метеллы Балеарики. Ты знаешь, сестры Метелла Непота. Его другая сестра была женой Клавдия Пульхра – та, что умерла, выродив это страшное чудовище Публия Клодия.
– Продолжай, Нигер, – тихо повторил Цицерон.
– Тот факт, что Росций знаком с такими влиятельными людьми, как Метелл Непот и бывшая весталка из рода Цецилиев Метеллов, заставил кузенов поволноваться. Они стали опасаться, что Росций сможет сам увидеться с Суллой. Но они не посмели убить Росция, поскольку им грозило разоблачение в том случае, если бы Цецилии Метеллы начали настаивать на расследовании. Поэтому они решили, что лучше испортить репутацию Росция, сфабриковав показания, будто бы он сам убил своего отца. Ты знаешь человека по имени Эруций?
Цицерон презрительно поморщился:
– Кто его не знает? Это профессиональный обвинитель.
– Вот он и обвинил Росция в убийстве собственного отца. Свидетелями смерти старого Росция были его рабы, и, конечно, они вместе с поместьями достались Хрисогону. Поэтому очевидно, что правды они не скажут. И Эруций убежден, что никакой адвокат не возьмется защищать Росция, потому что любой адвокат слишком боится Суллы, чтобы посметь негативно высказаться о проскрипционном процессе.
– Тогда пусть Эруций получше присматривает за своими лаврами, – быстро сказал Цицерон. – Я с удовольствием буду защищать твоего друга Росция, Нигер!
– А тебя не беспокоит, что ты оскорбишь Суллу?
– Фу! Ерунда! Чепуха! Я точно знаю, как это сделать, и я это сделаю! Попомни мое слово, Сулла еще поблагодарит меня! – беспечно воскликнул Цицерон.
Хотя в новом уголовном суде уже было заслушано несколько дел, процесс Секста Росция из Америи вызвал огромную волну интереса. По закону Суллы председателем суда должен был назначаться экс-эдил, но в тот год суд проходил под председательством претора Марка Фанния. Цицерон бесстрашно рассказал историю Росция в своем вступительном слове, так что ни один присяжный заседатель, ни один зритель не сомневались: темой его главной защитительной речи будет коррупция, процветающая под прикрытием проскрипций Суллы.