У входа во дворец Цезаря встретил женоподобный мужчина неопределенного возраста, оглядевший его с головы до ног с почти рабским обожанием. Он послал другого женоподобного человека со слугами Цезаря, чтобы поставить в конюшню лошадей и мула, и провел Цезаря в зал, где тот должен был ждать, пока сообщат царю и примут решение, где разместить гостя. Получит ли Цезарь аудиенцию у царя немедленно, управляющий сказать не мог.
Небольшое помещение, где ждал Цезарь, было прохладным и очень красивым. Никаких фресок, стены были разделены на несколько оштукатуренных жемчужно-розовых панелей. Карнизы позолочены в тон бордюрам и пилястрам. Простенок между панелями – темный, пурпурно-красный. Пол выложен пурпурным и розовым мрамором. Окна, выходящие на царский сад, снаружи закрывались ставнями. Из них были видны изящные террасы, фонтаны, цветущие кусты. Таким буйным было их цветение, что аромат проникал внутрь. Цезарь стоял у окна и вдыхал приятный запах, закрыв глаза.
Вдруг из полуоткрытой двери до него донеслись громкие голоса: мужской, высокий и шепелявый, и женский – низкий и глубокий.
– Прыгай! – говорила женщина. – Оп!
– Не надо! – сказал мужчина. – Ты унижаешь его!
Женщина захохотала.
– Уходи! – голос мужчины.
– У-тю-тю-тю! – голос женщины, не перестававшей смеяться.
Конечно, подглядывать – нехорошо, но Цезарю было наплевать. Он подошел к двери, откуда мог видеть то, что уже слышали его уши. Сцена в соседней комнате, вероятно личной гостиной, открылась потрясающая. Он увидел глубокого старика, крупную женщину лет на десять моложе его и маленькую собачку неизвестной Цезарю породы. Собачка выполняла различные трюки: стояла на задних лапах, ложилась, переворачивалась, притворялась мертвой, лежа на спине и задрав все четыре лапы вверх. Выполняя весь этот репертуар, она не отрываясь смотрела на женщину, очевидно хозяйку.
Старик был в ярости.
– Уходи, уходи, уходи! – кричал он.
Поскольку он носил белую диадему, Цезарь решил, что это и есть царь Никомед.
Женщина (царица, так как на ней тоже была диадема) наклонилась, чтобы взять собачку, но та быстро вскочила, забежала за спину царицы и укусила ее за широкий, пышный зад. Царь засмеялся, собачка вновь притворилась мертвой, а женщина начала поглаживать ягодицу, не зная, сердиться ей или смеяться. Затем собачка получила удар ногой под зад, взвизгнула и убежала, а царица, смеясь, бросилась ее догонять.
Оставшись один (очевидно, он не подозревал о том, что в соседней комнате кто-то есть, следовательно, никто еще не сообщил ему о прибытии Цезаря), царь постепенно перестал смеяться. Он сел в кресло и вздохнул, удовлетворенный.
Некогда Марий и Юлия испытали шок при виде отца этого царя. А теперь Цезарь, в свою очередь, смотрел на царя Никомеда III с изумлением. Высокий, худой и гибкий, он был одет в длинное, до пола, платье из тирского пурпура, отделанное золотом и жемчугом; на ногах – тонкие золотые сандалии, инкрустированные жемчугом, из которых выглядывали позолоченные ногти. У царя остались свои волосы, очень коротко остриженные и седые, но лицо его было покрыто белоснежным кремом и пудрой. Черные как сажа брови были тщательно подведены. Ресницы тоже были накрашены черным. На щеки наведен румянец, сморщенный старческий рот алел.
– Думаю, что ее величество получила по заслугам, – заметил Цезарь, входя в комнату.
Царь Вифинии вытаращил глаза. Перед ним стоял молодой римлянин, одетый, как путник, в простую кожаную кирасу, очень высокий, широкоплечий и стройный. Икры его ног были хорошо развиты, лодыжки, очерченные солдатскими сапогами, – красивой формы. Волосы цвета бледного золота на крупной круглой голове; лицо – удлиненное и заостренное. И какое лицо! Худое – видна каждая кость, – но какие великолепные черты! Гладкая бледная кожа, большие, широко расставленные глаза, глубоко сидящие в глазницах. Изящные тонкие брови, густые и длинные ресницы. Но прежде всего обращали на себя внимание глаза римлянина. Как подозревал царь, эти глаза могли сильно волновать человеческое сердце. Их голубая радужка была по краям такой густо-синей, что казалась черной. Зрачки придавали взгляду пронзительность. Впрочем, сейчас римлянин глядел весело.
На вкус царя, лучше всего были все-таки полные губы молодого человека с углубленными уголками, которые хотелось поцеловать.
– Ну, привет! – сказал царь, быстро выпрямив спину и приняв сдержанно-обольстительную позу.
– О, перестань! – молвил Цезарь, садясь в кресло напротив царя.
– Ты слишком красив, чтобы не любить мужчин, – проговорил царь и с тоской добавил: – Будь я хоть на десять лет моложе!
– А сколько тебе лет? – поинтересовался Цезарь, показывая в улыбке белые ровные зубы.
– Слишком стар, чтобы дать тебе то, что хотел бы!
– Будь точнее.
– Мне восемьдесят лет.
– Говорят, что мужчина никогда не бывает слишком старым.
– На вид – да. На деле – нет.
– Считай, тебе повезло, что ты уже не годишься, – сказал Цезарь, все еще улыбаясь. – Если бы ты хоть что-то мог, мне пришлось бы тебя поколотить, а это вызвало бы дипломатический скандал.
– Ерунда! – усмехнулся царь. – Ты слишком красив, чтобы быть мужчиной для женщин.
– В Вифинии – вероятно. В Риме – определенно нет.
– И у тебя даже искушения не было попробовать?
– Не было.
– Ты же впустую тратил время!
– Я знаю много женщин, которые так не считают.
– Готов поспорить, ты не любил ни одну из них.
– Я люблю свою жену, – объявил Цезарь.
Царь совсем сник.
– Никогда я не пойму римлян! – воскликнул он. – Вы называете всех остальных варварами, а на самом деле это вы – нецивилизованный народ.
Перекинув ногу через ручку кресла, Цезарь принялся покачивать ею.
– Я знаю Гомера и Гесиода, – молвил он.
– Стихи и птица может декламировать, если ее научить.
– Я не птица, царь Никомед.
– Лучше бы ты ею был! Тогда я держал бы тебя в золотой клетке – просто чтобы любоваться тобой.
– Еще один домашний любимец? А я бы мог тебя укусить.
– Давай! – сказал царь, оголив свою тощую шею.
– Нет, благодарю.
– Это никуда нас не приведет, – раздраженно сказал царь.
– Значит, ты усвоил урок.
– Кто ты на самом деле?
– Меня зовут Гай Юлий Цезарь. Я младший военный трибун в штате Марка Минуция Терма, наместника провинции Азия.
– Ты здесь как официальное лицо?
– Конечно.
– Почему Терм меня не уведомил?
– Потому что я путешествую быстрее курьеров. А вот почему твой управляющий не доложил обо мне, я не знаю, – сказал Цезарь, продолжая покачивать ногой.
В этот момент в комнату вошел управляющий и в изумлении остановился, увидев посетителя, сидящего напротив царя.
– Думал, что ты войдешь первым, да? – спросил царь. – Ну, Сарпедон, оставь все надежды! Мужчины ему не нравятся. – Он повернул голову к Цезарю, в глазах его мелькнуло любопытство. – Юлий. Патриций?
– Да.
– Ты родственник консула, которого убил Гай Марий? Луция Юлия Цезаря?
– Он и мой отец были двоюродными братьями.
– Тогда ты – flamen Dialis!
– Был им. А ты некоторое время провел в Риме.
– Слишком долго.
Внезапно вспомнив о том, что управляющий все еще находится в комнате, царь нахмурился:
– Ты разместил нашего уважаемого гостя, Сарпедон?
– Да, государь.
– Тогда подожди за дверью.
Поклонившись несколько раз, управляющий задом вышел из комнаты.
– Для чего ты здесь? – спросил царь Цезаря.
Нога коснулась пола. Цезарь выпрямился в кресле:
– Я здесь, чтобы получить флот.
Царь ничем не выдал своих мыслей.
– Хм! Флот, да? И сколько же кораблей тебе надо? И каких?
– Ты забыл спросить, к какому сроку! – сказал этот трудный посетитель.
– Добавляю: к какому сроку?
– Я хочу сорок кораблей, половина из них – палубные триремы или крупнее. Все они должны быть собраны в порту по твоему выбору к середине октября, – сказал Цезарь.
– Через два с половиной месяца? Почему бы сразу не отрезать мне обе ноги? – пронзительно выкрикнул Никомед, вскочив с кресла.
– Если я не получу то, что хочу, я это сделаю.
Царь снова сел, растерянно озираясь по сторонам.
– Я только напоминаю тебе, Гай Юлий, что это мое государство, а не провинция Рима, – сказал он. Его смешно накрашенный рот был не способен выразить душивший его гнев. – Я дам тебе все, что смогу и когда смогу! Но проси! Не требуй!
– Мой дорогой царь Никомед, – дружески произнес Цезарь, – ты – мышь, оказавшаяся на середине дороги, по которой идут навстречу друг другу два слона – Рим и Понт.
Его глаза перестали улыбаться, и Никомед вдруг вспомнил о Сулле.
– Твой отец умер в возрасте слишком преклонном, чтобы позволить тебе занять этот трон прежде, чем ты сам состаришься. Годы, проведенные на престоле, показали тебе, насколько шатко твое положение. Много лет ты провел в изгнании – столько же, сколько в этом дворце. И ты сейчас здесь, потому что Рим в лице Гая Скрибония Куриона вернул тебя сюда. Если Рим, который намного дальше от Понта, хорошо знает, что с царем Митридатом еще далеко не покончено и он вовсе не стар, тогда и ты должен знать это. Вифиния носит звание «друг и союзник римского народа» с дней Прусия Второго, и ты сам неразрывно связал себя с Римом. Очевидно, ты лучше чувствуешь себя в роли царя, нежели в ссылке. Это означает, что ты должен сотрудничать с Римом и выполнять просьбы Рима. Иначе Митридат Понтийский притопает к Риму, а Рим выйдет ему навстречу – и ты, бедная мышка, неизбежно будешь раздавлен ногой одного из слонов.
Царь сидел, не находя слов: накрашенный рот раззявлен, глаза навыкате. После долгой паузы, во время которой он, казалось, не дышал, царь рывком набрал воздуха в грудь, в глазах его появились слезы.
– Это несправедливо! – воскликнул он и совсем скис.
Выведенный из себя, Цезарь встал, рукой пошарил в пройме кирасы в поисках платка, подошел к царю и бросил платок ему.