– Дай мне наш штандарт! – крикнул Цезарь, поймал брошенный ему знаменосцем штандарт и стал размахивать им в сторону Лукулла, который был виден издалека – восседающий на белом коне.
– Ну вот, это, по крайней мере, даст знать командующему, что мы живы и удерживаем позиции, как нам и приказано, – сказал Цезарь, соскакивая вниз и показав при этом двум копьеносцам неприличный жест. – Спасибо за пирамиду. Пока трудно сказать, кто победит.
Вскоре после этого митиленцы предприняли общее наступление на каре Цезаря.
– Нам не удержаться, – предупредил Силий.
– Удержимся, Силий! Сожми строй, как куриную гузку! Давай, Силий, быстрее!
Цезарь пробрался туда, куда был направлен главный удар. Силий находился с ним. Они стали крушить врага направо и налево, чувствуя отчаянное сопротивление. Эта поставленная в безвыходное положение когорта римлян должна была умереть, как пример для остальных. Кто-то мелькнул рядом, Цезарь услышал, как ахнул Силий, и увидел опускающийся меч. Как ему удалось отогнать щитом нападавшего и отклонить удар, который расколол бы голову Силия, Цезарь потом так и не смог понять. Он знал лишь, что сделал это, а потом убил врага кинжалом, хотя та же рука держала щит.
Этот инцидент стал чем-то вроде переломного момента в бою. Натиск врага начал ослабевать, и через некоторое время когорта смогла перейти в наступление. Дошли до запертых ворот. Под их прикрытием фимбрийцы повернулись лицом к отдаленной стене римлян. Они торжествовали: теперь ничто не выбьет их с позиций!
Так и произошло. Примерно за час до заката Митилена прекратила борьбу, оставив тридцать тысяч убитых на поле боя, в большинстве стариков и детей. Безжалостно верный слову, Лукулл казнил всех женщин с Лесбоса, что околачивались в римском лагере. Но в то же время он позволил женщинам Митилены забрать с поля боя своих мертвых, чтобы похоронить их как положено.
Цезарь потом узнал, что понадобился целый месяц, чтобы ликвидировать последствия сражения, и это оказалось труднее, чем подготовиться к самому сражению. Его когорта, с которой он теперь не расставался, решила, что молодой Цезарь проявил себя достойным учеником Гая Мария. Конечно, Цезарь не собирался рассказывать им о том, что покровительство Гая Мария в конце концов обернулось навязанным юноше фламинатом. Солдаты Фимбрии сошлись на том, что командовать ими должен Цезарь. За несколько дней до церемонии, на которой Лукулл и наместник Терм должны были награждать тех, кто отличился в бою, центурион Марк Силий пришел к Лукуллу и Терму и официально заявил, что Цезарь лично спас ему жизнь в бою, а потом удерживал позицию до конца сражения. Он также поклялся, что именно Цезарь спас когорту от неминуемой гибели.
– Будь это полный легион, ты получил бы венец из трав, – сказал Терм, надевая венок из дубовых листьев на крупную златокудрую голову Цезаря, раздвинув для этого концы венка. – Но поскольку это была лишь когорта, самое большее, что Рим может сделать, – это наградить тебя corona civica. – Помолчав немного, он продолжил: – Ты понимаешь, Гай Юлий, что по новым законам Республики награждение гражданским венком автоматически вводит тебя в сенат и дает тебе право на другие привилегии. Определенно можно подумать, это Юпитер Всеблагой Всесильный решил, что ты необходим ему в сенате! Место, которое ты потерял, перестав быть фламином Юпитера, теперь возвращено тебе.
Цезарь оказался единственным участником битвы при Митилене, которого отличили таким образом, а его когорте дали фалеры, чтобы украсить ими vexillum. Марк Силий был награжден полным набором из девяти золотых фалер, которые он с гордостью прикрепил на свою кожаную кирасу. У него уже имелось девять серебряных фалер (теперь они сияли на спине его кирасы), пять широких серебряных armillae – браслетов – и два золотых ожерелья.
– Я отдаю должное Сулле, – сказал Силий Цезарю, когда они стояли рядом на трибуне среди других награжденных солдат, пока армия салютовала им. – Он может отказать нам в праве вернуться домой, но он поступил справедливо и не отнял у нас наград. – Он с восхищением посмотрел на венок Цезаря. – А ты настоящий солдат, смазливый мальчишка, – добавил он. – Я никогда не видел лучшего.
И это, сказал себе Цезарь потом, значительно более ценная похвала, нежели все те банальности и поздравления, которые Лукулл, Терм и легаты обрушили на него во время пиршества, данного в его честь. Габиний, Октавий, Липпус и Руф очень радовались за него; оба Лентула отнеслись к случившемуся спокойно. А вот Бибул, который, вообще-то, не был трусом, но не заслужил наград, потому что в течение всего боя выполнял обычную работу курьера, сдержаться не мог.
– Я так и знал, – с горечью проговорил он. – Ты не сделал ничего такого, чего не сделал бы каждый из нас, если бы нам посчастливилось попасть в подобную ситуацию. Но тебе, Цезарь, выпала удача. Во всем, во всем тебе везет.
Цезарь весело рассмеялся, потрепав Бибула по подбородку. Это вошло у него в привычку.
Но Габиний возразил:
– Это значит отрицать доблесть, проявленную в бою. Цезарь пристыдил всех нас уже тем, что столько сделал за минувшую зиму. Да, он пристыдил каждого из нас на поле битвы, сражаясь лучше нас! Удача? Ты, узколобый, завистливый дурак, удача ничего общего с этим не имеет!
– Габиний, нечего на него злиться, – сказал Цезарь, который мог позволить себе быть снисходительным. Он знал, что это доведет Бибула до слез. – Элемент удачи всегда присутствует. Особой удачи! Это знак благосклонности Фортуны, поэтому такая удача сопутствует людям неординарным. Например, Сулле. Он первый имеет право сказать так о себе. Но подождите – и увидите! Удача Цезаря еще войдет в поговорку.
– А удачи Бибула не будет, – сказал Габиний спокойнее.
– Может быть, – сказал Цезарь.
Тон его говорил о том, что это его не интересует. Он не собирался продолжать разговор о каком-то Бибуле.
Терм, Лукулл, их легаты, офицеры и трибуны возвратились в Рим в конце июня. Новый наместник провинции Азия Гай Клавдий Нерон прибыл в Пергам и вступил в должность. Сулла разрешил Лукуллу возвратиться домой, сообщив ему, что он и его брат Варрон Лукулл в будущем году станут курульными эдилами. В конце письма Сулла писал:
Ко времени твоего возвращения домой ты уже будешь избран курульным эдилом. Пожалуйста, освободи меня от роли свата, – мне кажется, в данном деле мне не сопутствует удача. Ты уже, наверное, слышал, что жена Помпея умерла. К тому же, если ты предпочитаешь молоденьких девочек, мой дорогой Лукулл, тебе лучше самому выполнить эту грязную работу. Рано или поздно ты найдешь какого-нибудь обедневшего аристократа, который пожелает продать тебе свою малолетнюю дочь. Но что будет, когда она немного подрастет? Ведь они все взрослеют!
Вернувшись в Рим, Марк Валерий Мессала Руф стал свидетелем подготовки к свадьбе. С его сестрой, которую он очень любил, развелся муж, как он знал из ее залитых слезами писем. Хотя она продолжала клятвенно заверять, что она его очень любит, развод ясно показал, что муж вообще не любил ее. Почему – никто не понимал. Валерия Мессала была красива, умна, хорошо образованна. Никто не мог бы назвать ее скучной. Она не любила сплетничать и транжирить деньги, не строила глазки другим мужчинам.
В конце июня умер один очень богатый человек, и двое его сыновей устроили на Римском форуме великолепные погребальные игры. Двадцать пар гладиаторов, одетых в серебряные доспехи, украшенные орнаментом, должны были дать бой. То были не поочередные парные поединки, а два сражения по десять пар в каждом – фракиец против галла. Слова «фракиец» и «галл» обозначали не национальности сражающихся, а стили боя и доспехи – единственные два стиля, которые использовались в то время. Были наняты бойцы из лучших гладиаторских школ в Капуе. Желая хоть немного отвлечься, Сулла захотел пойти на эти игры, поэтому братья, скорбевшие о своем умершем отце, отгородили место в середине первого ряда, обращенного на север, где диктатор мог расположиться с удобствами.
Женщинам не запрещалось посещать такие мероприятия. Им даже можно было сидеть с мужчинами. Погребальные игры – это не театральное представление. И кузен Валерии, Марк Валерий Мессала Нигер, после победы в суде, где Цицерон по его просьбе защищал Росция из Америи, решил, что гладиаторские игры немного развеселят бедняжку Валерию Мессалу.
Сулла уже сидел на почетном месте, когда они прибыли, и почти все места были заняты. Первые десять пар гладиаторов находились на арене, посыпанной толстым слоем древесных опилок. Они разминались и делали упражнения. Все ожидали, когда братья дадут сигнал начать игры – с молитвы и принесения жертвы, тщательно выбранной, дабы угодить умершему.
В таких случаях очень полезно иметь высокородных друзей и особенно тетю – дочь Метелла Балеарика и к тому же бывшую весталку. Сидя рядом с братом Метеллом Непотом, его женой Лицинией и их кузеном Метеллом Пием Свиненком (который в тот год был консулом и имел очень важный вид), бывшая весталка Цецилия Метелла Балеарика заняла для Валерия и его сестры еще два места, на которые никто не осмеливался сесть.
Чтобы добраться до этих мест, Мессала Нигер и Валерия Мессала должны были пройти мимо сидящих во втором ряду непосредственно позади диктатора. Все заметили, что он выглядит отдохнувшим – вероятно, потому, что Цицерон, благодаря своему такту и мастерству, дал ему возможность избавиться от гнетущего чувства, вызванного проскрипциями, а заодно и от такой неприятной проблемы, как Хрисогон, которого сбросили с Тарпейской скалы. Весь Форум был забит, простые люди расселись на крышах, на ступенях лестниц, а те, кто имел хоть какое-то влияние, устроились на деревянных местах вокруг арены – отделенного веревками квадрата со стороной около сорока футов.
Рим не был бы Римом, если бы опоздавших не честили на все корки за то, что они лезут между рядами, задевая тех, кто уже удобно устроился. Мессалу Нигеру было на это наплевать, но бедная Валерия постоянно извинялась. И вот ей предстояло пройти за спиной диктатора Рима. В ужасе от одной мысли о том, что она может толкнуть Суллу, Валерия уставилась на его затылок и плечи. На Сулле был дурацкий парик и