toga praetexta с пурпурной каймой. Двадцать четыре ликтора уселись на земле перед первым рядом. И вот, протискиваясь мимо, Валерия заметила клочок пурпурной шерсти, прилипшей к белым складкам тоги на левом плече Суллы. Не думая ни о чем, она машинально сняла нитки.
Сулла никогда не выказывал страха, находясь в толпе. Он всегда был выше этого, он не думал об опасности. Но, почувствовав легкое прикосновение, он вздрогнул, вскочил с кресла и обернулся так стремительно, что Валерия, сделав шаг назад, наступила кому-то на ноги. Ощутив, как страх отпускает его, он увидел перед собой напуганную женщину, рыжеволосую, голубоглазую, молодую и красивую.
– Прости, Луций Корнелий, – с трудом смогла вымолвить она, облизав губы и ища объяснение своему поступку. Изобразив улыбку, она протянула ему комок шерстяных ниток. – Видишь? Вот что было на твоем плече. Я подумала, что, если я сниму это, ко мне может перейти частичка твоей удачи. – В глазах ее показались слезы, она смахнула их, хорошенький рот задрожал. – Мне так нужно немного удачи!
Сулла улыбнулся ей, не разжимая губ, взял ее протянутую руку в свою и прикрыл пальцами невинную причину своего испуга.
– Сохрани их, и пусть это действительно принесет тебе удачу, – сказал он, повернулся и снова сел.
Но на протяжении всех гладиаторских игр Сулла то и дело оборачивался, чтобы посмотреть туда, где сидела Валерия с Мессалом Нигером, Метеллом Пием и остальными. А она, чувствуя на себе этот ищущий взгляд, улыбнулась ему нервно, покраснела и отвела взгляд.
– Кто она? – спросил Сулла Свиненка, когда толпа, довольная великолепным представлением, стала медленно расходиться.
Конечно, родственники Валерии уже всё заметили (впрочем, как и многие другие), поэтому Метелл Пий не стал ничего скрывать:
– Это Валерия Мессала. Кузина Нигера и сестра Руфа, который сейчас возвращается после осады Митилены.
– А-а, – кивнул Сулла. – И знатна, и красива. Недавно развелась, да?
– Совершенно неожиданно и без всяких причин. Она очень страдает.
– Бесплодна? – спросил Сулла, уже разводившийся однажды по этой причине.
– Сомневаюсь, Луций Корнелий. Скорее всего, была лишена внимания.
– Хм! – Сулла замолчал, думая о чем-то, потом оживленно сказал: – Завтра она должна быть на обеде. Пригласи Нигера и Метелла Непота тоже. Ну и ты, конечно. И никаких других женщин.
Так получилось, что, когда младший военный трибун Марк Валерий Мессала Руф прибыл в Рим, он оказался приглашенным на аудиенцию к диктатору, который заговорил прямо, без обиняков. Он влюбился в сестру Руфа, сообщил он, и хочет жениться на ней.
– Что я мог сказать? – спросил Руф своего кузена Нигера.
– Надеюсь, ты сказал, что очень рад этому, – сухо ответил Нигер.
– Я и сказал, что рад.
– Хорошо!
– Но что чувствует бедняжка Валерия? Он же такой старый и безобразный! У меня даже не было возможности спросить ее, Нигер!
– Она будет достаточно счастлива, Руф. Я знаю, смотреть не на что, но Сулла – некоронованный царь Рима и богат, как Крез! Если даже она больше ничего не получит от брака, это будет бальзам на рану от незаслуженного развода, – убежденно произнес Нигер. – Не говоря уж о том, как выиграем мы все! Я думаю, меня он сделает понтификом, а тебя – авгуром. Просто держи язык за зубами и будь благодарен.
Руф последовал хорошему совету кузена, выяснив, что его сестра искренне находит Суллу привлекательным и желанным и действительно хочет выйти за него замуж.
Приглашенный на свадьбу, Помпей улучил момент поговорить с диктатором по личному вопросу.
– Поделись твоей удачей, – угрюмо сказал молодой человек.
– Да, тебе не слишком везет с женами, не так ли? – спросил Сулла, довольный и потому благодушный.
– Валерия очень приятная женщина, – снисходительно заметил Помпей.
Глаза Суллы смеялись.
– Упустил, Помпей?
– Клянусь Юпитером, да!
– Рим полон красивых знатных женщин. Почему не выбрать какую-нибудь и не попросить у папочки ее руки?
– Я не силен в таких делах.
– Ерунда! Ты молод, богат, красив и знаменит, – быстро возразил Сулла. – Попроси, Магн! Только попроси! Дурак будет тот отец, который откажет тебе.
– Я не силен в таких делах, – повторил Помпей.
Глаза, которые до этого смеялись, теперь внимательно смотрели на молодого человека. Сулла хорошо знал, почему Помпей не будет просить. Он очень боялся услышать, что недостаточно знатен для той или иной молодой женщины. Он метил высоко. Но вдруг эти надменные аристократы отвергнут какого-то Помпея из Пицена? Сомнения каждый раз удерживали его от решительных действий. Короче говоря, Помпей хотел, чтобы чей-нибудь tata сам попросил Помпея жениться на его дочке. А ничей tata ни о чем Помпея не просил.
Вдруг одна мысль пришла в голову Сулле – вроде той, которая заставила его одарить Рим великим понтификом – заикой.
– А ты не возражал бы против вдовы? – спросил Сулла, и его глаза опять засмеялись.
– Нет, если только она не ровесница Республики.
– Думаю, ей лет двадцать пять.
– Приемлемо. Столько же, сколько и мне.
– Но она без приданого.
– Для меня важнее ее происхождение, а не состояние.
– Ее происхождение, – радостно сказал Сулла, – блестящее с обеих сторон. Плебейка, но великолепна!
– Кто? – быстро спросил Помпей, подавшись вперед. – Кто?
Захмелевший Сулла поднялся с ложа, глядя на Помпея пьяными глазами:
– Подожди конца моей свадьбы, Магн. Потом придешь и спросишь меня снова.
Для Гая Юлия Цезаря его возвращение стало чем-то вроде триумфа. Он думал, что такое может уже никогда не повториться. Он был не только свободен, но и реабилитирован. Он завоевал corona civica.
Сулла сразу же послал за ним. Цезарь обнаружил, что диктатор в добродушном расположении духа. Беседа проходила как раз перед его свадьбой, о которой говорил весь Рим. Официального объявления еще не было, поэтому Цезарь ничего не сказал об этом.
– Ну, мальчик, ты превзошел себя.
Что сказать? Никакой откровенности после Лукулла!
– Надеюсь, что нет, Луций Корнелий. Я просто старался. Но я способен на большее.
– Не сомневаюсь, это на тебе написано. – Сулла лукаво посмотрел на племянника. – Я слышал, что тебе удалось собрать отличный флот в Вифинии.
Цезарь невольно покраснел.
– Я сделал то, что мне было приказано. В точности, – сквозь зубы проговорил он.
– Страдаешь из-за этого, да?
– Обвинение в том, что я получил этот флот, ублажив царя, лживо.
– Я тебе вот что скажу, Цезарь, – сказал диктатор, чье морщинистое, обвислое лицо казалось мягче и моложе, чем год назад, когда Цезарь видел его последний раз. – Мы оба были жертвами Гая Мария, но ты, по крайней мере, полностью освободился от него. В каком возрасте это случилось? В двадцать лет?
– Двадцать мне только что исполнилось, – сказал Цезарь.
– А я вынужден был терпеть его, пока мне не стукнуло пятьдесят, так что, считай, тебе повезло. И если это тебя утешит, мне наплевать, с кем спит мужчина, если он хорошо служит Риму.
– Нет, это не утешение! – резко ответил Цезарь. – Ни ради Рима, ни ради тебя, ни ради Гая Мария я не продам свою честь.
– Даже ради Рима?
– Рим не должен требовать этого от меня, если Рим – то, чем я его считаю.
– Да, это хороший ответ, – кивнул Сулла. – Жаль, что не всегда так получается. Рим, как ты вскоре узнаешь, может быть продажным, как проститутка. Жизнь твоя не была легкой, хотя оказалась и не такой тяжелой, как моя. Но ты похож на меня, Цезарь. Я это вижу! И мать твоя тоже это видит. Слух пошел, и тебе предстоит жить с этим. И чем громче будет твоя слава, тем громче станет клевета. Например, мои коллеги до сих пор шепчутся о том, что я убил двух женщин, чтобы с помощью их денег войти в сенат. Разница между нами – не в природе нашей, а в амбициях. Я лишь хотел стать консулом, потом консуляром, а может быть, цензором. Это причиталось мне по праву рождения. Остальное мне навязывали. И в основном – Гай Марий.
– Я тоже только этого и хочу, – удивленно сказал Цезарь.
– Ты не так меня понял. Я говорю не о должностях, а об амбициях. Ты, Цезарь, желаешь быть идеальным во всем. Не должно происходить ничего, что принизило бы тебя. Ты страдаешь не из-за того, что на тебя возвели напраслину, – тебя мучает, что это умаляет твое совершенство. Идеальная честь, идеальная карьера, идеальный послужной список, идеальная репутация. In suo anno, всегда и любым способом. А поскольку ты требуешь этого от себя, ты будешь требовать этого от остальных. И когда они окажутся несовершенными, ты будешь избавляться от них. Совершенство – это твоя идея фикс, как моей идеей фикс было получить то, что полагается мне по праву рождения.
– Я не считаю себя совершенным.
– А я и не говорил этого. Слушай внимательно! Я сказал, ты жаждешь быть совершенным. Даже в мелочах. Это не изменится. Ты не изменишься. Но порой тебе придется этим поступаться. И всякий раз, когда совершенство окажется недостижимым, ты станешь презирать и неудачу, и себя. – Сулла взял в руки лист бумаги. – Вот указ, который я вывешу завтра на ростру. Ты завоевал corona civica. Согласно моим законам, это дает тебе право на членство в сенате и на специальное место в театре и в цирке. Каждый раз, когда ты будешь появляться на публике в этом венке, тебя должны приветствовать стоя, овациями. Ты должен будешь надевать его, отправляясь в сенат, в театр или в цирк. Следующее заседание сената – через две недели. Надеюсь увидеть тебя в курии.
Аудиенция закончилась. Но когда Цезарь пришел домой, он увидел очень красивого длинноногого гнедого жеребца с запиской, прикрепленной к гриве. В записке говорилось: «Цезарь, больше нет необходимости разъезжать на муле. Я разрешаю тебе ездить на этом животном. Но он не вполне идеален. Посмотри на его копыта».
Когда Цезарь посмотрел, он рассмеялся. Копыта жеребца были раздвоенными, немного похожими на коровьи.