аснуть. До того дня, когда он вдруг стал потеть, у него появилась одышка и он начал худеть так быстро, словно вот-вот совсем исчезнет. Он выпивал жуткое количество воды, и все равно его мучила жажда. Но что самое ужасное, он стал плохо видеть.
Большая часть симптомов почти исчезла после его поездки в Эдепс. О лице он думать не будет, он, который в юности был так красив, что мужчины дурели в его присутствии, а повзрослев и став еще прекраснее, сводил с ума женщин. Но единственное, что не прошло, — это его пристрастие к вину. Подчинившись неизбежному, жрецы-врачи Эдепса убедили его заменить сладкое крепленое вино на сухое, кислое. И по прошествии месяцев Сулла стал предпочитать такие кислые вина, что лицо его каждый раз искажала гримаса. Когда зуда не было, он еще контролировал количество выпитого, чтобы вино не мешало его мыслительному процессу. Он пил просто для того, чтобы улучшить этот процесс. По крайней мере, он так убеждал себя.
— Я оставлю у себя Офеллу и Катилину, — сказал Сулла Крассу и Метеллу Пию. — Однако Веррес вполне оправдывает свое имя — это ненасытный жадный кабан! Думаю отправить его обратно в Беневент, по крайней мере на время. Он может организовать запасы продовольствия и приглядывать за тем, что делается у нас в тылу.
Поросенок хихикнул:
— Ему это может понравиться, душке.
Эти слова вызвали усмешку у Красса.
— А как насчет Цетега? — спросил он.
Свободно свисавшие без стремян его толстые ноги затекли. Он слегка пошевелился в седле.
— Цетега я пока задержу, — ответил Сулла. Рука его потянулась к вину, но отпрянула. — Он может присмотреть за порядком в Кампании.
Когда армия готовилась к переправе через реку Вольтурн у города Казилин, Сулла отправил шестерых посланников на переговоры с Гаем Норбаном, менее бездарным из двух ручных консулов Карбона. Норбан взял восемь легионов и подтянул их для защиты Капуи. Когда посланники Суллы появились с флагом перемирия, он арестовал их, даже не выслушав. Затем он вывел восемь легионов на равнину у подножия горы Тифаты. Раздраженный обращением с его послами, Сулла решил преподать Норбану урок, которого тот не забудет. Стремительным фланговым броском с горы Тифаты Сулла напал на Норбана, который ни о чем не подозревал. Потерпевший поражение еще до того, как началась битва, Норбан отступил в Капую, перестроил своих впавших в панику людей, послал два легиона, чтобы удержать порт Неаполь, и приготовился к предстоящей осаде.
Благодаря сообразительности плебейского трибуна Марка Юния Брута Капуе нравилось нынешнее правительство в Риме. В начале года Брут ввел закон, дающий Капуе статус римского города, а это — после многочисленных наказаний от Рима за разные мятежи — пришлось Капуе по душе. Поэтому у Норбана не было причин беспокоиться, что Капуя перестанет быть гостеприимным хозяином для него и его армии. Капуя привыкла принимать у себя римские легионы.
— У нас есть Путеолы, поэтому нам не нужен Неаполь, — сказал Сулла Помпею и Метеллу Пию по дороге в город Теан Сидицин, — и мы можем обойтись без Капуи, потому что у нас есть Беневент. У меня было предчувствие, когда я оставил там Гая Верреса. — Он помолчал, подумал о чем-то и кивнул, словно отвечая своим мыслям. — У Цетега появится новая работа — быть легатом всех моих вспомогательных войск по снабжению. Вот истинное испытание его дипломатических способностей!
— Это очень медленный способ ведения войны, — раздраженно заметил Помпей. — Почему мы не идем прямо на Рим?
Сулла повернулся к нему и придал своему лицу теплое выражение, стараясь при этом сохранить его неподвижным.
— Терпение, Помпей! В военном деле тебя учить не надо, но в политике ты еще ничего не смыслишь. Если оставшееся время этого года больше ничему тебя и не научит, то ты хотя бы получишь урок политической манипуляции. Прежде чем мы решим идти на Рим, мы должны показать Риму, что при его нынешнем правительстве он не может победить. Затем, если у него есть ум, он придет к нам и предложит себя по доброй воле.
— А если не предложит? — спросил Помпей, не зная, что Сулла уже говорил об этом с Метеллом Пием и Крассом.
— Время покажет, — только и ответил Сулла.
Они обошли Капую, словно Норбана в городе и не было, и продолжили путь к армии второго консула Рима, Сципиона Азиагена, и его старшего легата Квинта Сертория. Небольшие процветающие города Кампании не только капитулировали, но и открыто приветствовали Суллу, ибо знали его хорошо. Сулла командовал римскими армиями в этой части Италии почти всю Италийскую войну.
Сципион Азиаген стоял лагерем между городами Теан и Калес, где небольшой приток реки Вольтурн, питаемый родниками, обеспечивал большое количество воды, немного шипучей. Летом, даже тепловатая, она была восхитительна.
— Здесь, — сказал Сулла, — будет отличный зимний лагерь.
И осел с армией на берегу этого притока. Кавалерию он отослал обратно в Беневент под начало Цетега. Сулла лично давал указания новым послам, наставляя их, как вести переговоры о перемирии со Сципионом Азиагеном.
— Он не является давним клиентом Гая Мария, так что с ним будет намного легче, чем с Норбаном, — сказал Сулла Метеллу Пию и Помпею.
Лицо почти не беспокоило его, и вина он пил меньше, чем на пути из Беневента, а это означало, что настроение у него хорошее и ум ясный.
— Может быть, — сказал Поросенок с сомнением. — Если бы дело было только в Сципионе, я бы с легкой душой согласился. Но с ним Квинт Серторий, а ты знаешь, Луций Корнелий, что это значит.
— Неприятности, — равнодушно отозвался Сулла.
— Разве ты не должен продумать, как обезвредить Сертория?
— Мне не надо этого делать, дорогой Поросенок. За меня это сделает Сципион. — Сулла указал палкой на место, где резкий поворот речушки сближал границы его лагеря с границами лагеря Сципиона на другом берегу. — Твои ветераны умеют копать, Гней Помпей?
Помпей моргнул от неожиданного вопроса.
— Еще как!
— Хорошо! В таком случае, пока остальные заканчивают строительство зимних фортификаций, твои люди смогут выкопать ров по ту сторону нашей стены и устроить большой плавательный бассейн, — ласково сказал Сулла.
— Какая потрясающая идея! — воскликнул Помпей с таким же самообладанием и улыбнулся. — Я сейчас же прикажу им приступить к работе. — Он помолчал, взял палку у Суллы и показал ею на противоположный берег. — Если ты согласен, я подрою берег и расширю реку, вместо того чтобы создавать отдельный пруд. Думаю, было бы полезно для наших парней часть речки перекрыть крышей: потом не так холодно будет.
— Хорошо придумал! Так и сделай, — сказал Сулла сердечно.
Он долго глядел, как Помпей решительно шагает прочь.
— О чем он говорил? — спросил Метелл Пий, нахмурившись. Ему очень не нравилось видеть, как Сулла приветлив с этим самодовольным фанфароном.
— Он понял, — загадочно сказал Сулла.
— Но я не понимаю! — раздраженно заметил Поросенок. — Просвети меня.
— Братание, дорогой Поросенок! Ты думаешь, люди Сципиона смогут противостоять зимнему курорту Помпея? Даже летом? В конце концов, наши люди тоже римские солдаты. Чтобы возникла дружба, нет ничего лучше приятного совместного занятия. Как только бассейн Помпея будет готов, наши люди и люди Сципиона начнут радоваться ему. И все они примутся болтать друг с другом — одинаковые шутки, одинаковые жалобы, один и тот же образ жизни. Спорю, что сражение не состоится.
— И он понял это из того немногого, что ты сказал?
— В точности.
— Удивляюсь, что он согласился помочь! Ведь он же за сражение.
— Правильно. Но он согласился с моими доводами, Пий, и знает, что не получит сражения этой весной. В стратегию Помпея не входит досаждать мне, ты же знаешь. Он нуждается во мне так же, как я нуждаюсь в нем, — сказал Сулла и тихо засмеялся, сохраняя лицо неподвижным.
— Мне кажется, что он — человек, который быстро может решить, что не нуждается в тебе.
— Тогда ты ошибся в нем.
Три дня спустя Сулла и Сципион Азиаген провели переговоры на дороге между Теаном и Калесом и согласились на перемирие. К этому моменту Помпей закончил свой пруд и — как всегда, методически — после оглашения порядка его использования, который позволял купаться там и посторонним с того берега, объявил его открытым для отдыха солдат. За следующие два дня между двумя лагерями был проложен такой широкий коридор, что…
— Мы можем даже не притворяться, будто мы противники, — сказал Квинт Серторий своему командиру.
Сципион Азиаген удивился.
— И что в этом плохого? — мягко спросил он.
Серторий возвел свой единственный глаз к небу. Крупный человек, физически оформившийся годам к тридцати пяти, с толстой бычьей шеей, внушительный — к сожалению, ибо это придавало Серторию глупый вид, совершенно не соответствующий его силе и качеству его ума. Он был довольно близким родственником Гая Мария и унаследовал больше великолепных личных и военных качеств Мария, чем, к примеру, родной сын Мария. Глаз он потерял в сражении как раз перед осадой Рима. Поскольку глаз был левый, а Серторий был правша, увечье не помешало ему продолжать свое дело. Шрам превратил его некогда приятное лицо в подобие карикатуры: правая сторона оставалась симпатичной, а левая представляла ужасную картину.
Так получилось, что Сципион недооценивал его, не уважал и не понимал. И теперь смотрел на него с удивлением. Серторий попытался возразить:
— Азиаген, подумай! Как ты думаешь, будут наши люди сражаться за нас, если им позволили подружиться с нашим неприятелем?
— Будут, потому что им прикажут.
— Не согласен. Почему, ты думаешь, Сулла построил свою плавательную дыру? Разве не для того, чтобы подкупить наших солдат? Он сделал это не для своих! Это ловушка, и ты в нее угодил!
— У нас заключено перемирие, и другая сторона — тоже римляне, как и мы, — упрямо настаивал Сципион Азиаген.
— Другую сторону возглавляет человек, которого ты должен бояться, словно он и его армия выросли из зубов дракона! Нельзя отдавать ему ни крохотного клочка этой дороги. Если уступишь хоть пядь, он закончит тем, что проглотит все мили, лежащие между этим местом и Римом.